Я не придумал ничего (Рассказы для детей и взрослых) - Воробьев Владимир. Страница 6
Батюшка-поп брызнул на нас с метелки… и все. Зато теперь можно идти домой!
ПЕРВОЕ МАЯ
Наша сторона теневая, здесь не слепит солнце, под ногами прохладные каменные плиты тротуара. Над нашим подъездом неподвижно свисает флаг глухого красного цвета, а на той стороне улицы флаги светятся на солнце и трепещут на ветерке.
Там я вижу ватагу ребят и бегу к ним. Главный у нас Колька-рябой. Он старше всех, он уже дарил желтые цветочки Вере Космыниной, которая ни с кем не дружит потому, что занимается музыкой.
Мы все босиком — знак мужества, независимости и пролетарского происхождения.
Здесь, на улице, уханье барабана слышнее, и оставаться на месте уже нельзя. Мы мчимся мимо зеленых ворот потребсоюза, обогнули угол с чугунными столбиками у крыльца: военкомата и теперь бежим куда-то далеко-далеко, где я еще никогда не был. И вот выбежали на главную улицу.
Буханье барабана и гром оркестровой меди распирают наши сердца.
А народу, народу! Вот не знал, что столько людей живет на свете…
Запыхавшиеся, мы хватаем открытыми ртами воздух, под рубашками ходуном ходят ребра. Наконец мы пробрались через толпу на обочину тротуара и упиваемся невиданным зрелищем.
По булыжной мостовой дружно топают комсомольцы, парни в кепках и девицы в красных косынках. Счастливые, опоенные солнцем и приподнятые над землей громовым маршем, идут они словно куда-то наверх, и кричат, и требуют песней:
Ух, как мне хочется, чтоб пулеметы и чтоб эта… ну… батарея! Батарея — это то, что нужно, очень нужно сейчас, и тогда будет еще лучше на свете, еще веселее.
— Даешь батарею! — опьяневшим мышонком пискнул я и выбежал на мостовую.
Куда-то девались ребята с нашей улицы. Возле меня возбужденные рожицы незнакомых мальчишек. Но это ничего, это не страшно, сейчас им не до меня…
Кто-то крикнул сзади:
— Депо идет!
Но нигде никакого депо не было видно. Просто идут люди и громко поют:
Я не знаю, что такое «коммуна», но какая может быть сейчас остановка?!
А людей-то, людей! Плывут и плывут знамена — алые, пурпурные, тяжелые, бархатные, с золотыми кистями на красных древках и с золотыми буквами на полотнищах.
А вон несут буржуев — огромные чучела на шестах. Буржуи в черных хвостатых пиджаках, с огромными белыми пузами, на головах блестящие черные цилиндры. А вот длинный, носатый, с лошадиными зубами и крепко зажатой в них сигарой главный буржуй — Чемберлен. Так на нем от плеча до плеча и написано. В одном глазу у Чемберлена круглое стеклышко. На солнце стеклышко то и дело гневно вспыхивает белым пламенем.
Колонна дружно взрывается криком:
— Долой Чемберлена!
И я, и все мальчишки радостно подхватываем, кричим что есть сил:
— Долой Чемберлена!
Мы рядом с колонной бежим вприпрыжку.
А вот несут попа. Очень страшный, гривастый. Толстый нос ярко-красный, огромный, как башмак.
В этой колонне подмывающе весело поют сразу две песни: «Сергей-поп! Сергей-поп!» и «Мы на небо залезем, разгоним всех богов!»
А люди все идут и идут, барабаны бухают, музыка гремит. Мы, ребятишки, пытаемся идти в ногу с колонной, шагаем широко, как только можем, и все-таки отстаем и снова пускаемся вскачь.
Вдруг все подняли головы. Там, в голубой бездонной выси, тарахтит маленький зеленый самолетик. Вот теперь он большой, пролетел совсем низко, треща, как военкомовский мотоцикл, и от него отлетело белое облако. Смолкли оркестры и песни.
— Листовки! Листовки! — закричала толпа.
Но вот транспаранты, костры знамен, расплавленная медь оркестров — все сгрудилось возле рабочего клуба. С балкона кто-то в белой косоворотке кидал в притихшее людское море уже знакомые мне слова:
— Революция… Пролетарии… Чемберлен… Буржуазия… Товарищи! Да здравствует!..
Между тем детвора проникла в затаенный четырехугольник внутреннего двора клуба. Здесь стоит на высоких тонких колесах аэроплан. По его крыльям с красными звездами ползают мальчишки и считают дырки от пуль.
И я забрался, и тоже считал, только дырок было больше, чем я мог сосчитать. Увидел я тут и Кольку, и всех наших ребят, обрадовался.
А потом мы бежим домой. Колонны распались, погасли медные трубы. Вдоль улиц и переулков, громко топоча, расходятся люди. На опустевшей мостовой подсолнечная шелуха, окурки, конфетные обертки и кем-то преданный, брошенный в пыль маленький красный флажок на свежеоструганной палочке. Я подхватил его на бегу.
Шальной от всего пережитого, от зноя и усталости, с флажком в руке, влетаю я в нашу прохладную комнату и уж совсем из последних сил кричу:
— Долой Чемберлена!
— Эк тебя розняло, — сочувствует бабушка и ведет меня за руку умываться. И еще я успеваю заметить, что сандалии мои и носки белеют возле кровати.
За столом я запихиваю в рот горячий пирожок, давлюсь, кашляю. Бабушка смеется, похлопывает меня по спине:
— Не спеши… пролетарий!
Но я все-таки успеваю ей рассказать и про самолет во дворе клуба, и про дырки от пуль в его крыльях.
— Господь милостив, — говорит бабушка.
А я негодую:
— Бабушка! Нет никакого господи!
Вечером, засыпая, я спохватываюсь, из последних сил поднимаю голову с подушки и еще раз пытаюсь вразумить бабушку, моего лучшего друга, который так нелепо и смешно заблуждается.
— Бога нет, бабушка, — говорю я как можно теплее и убедительней, — ты не думай, нету его…
— Ну и господь с тобой… Ты спи, — тихо отвечает она и привычно крестит меня на сон грядущий.
Но этого я уже не вижу.
ПОХИТИЛИ
Дело было летом. От кого-то мы узнали, что в городе есть теперь пионерский отряд. И вот как-то под вечер мы выбежали из дому и помчались в ту сторону, где, по рассказам, в сгоревшей школе собирались пионеры. Они эту школу хотели отремонтировать сами.
К полуразрушенному школьному зданию мы подоспели вовремя. Пионеры уже собрались, все как один с красными галстуками! Это было невиданное зрелище. И все ребята были куда старше нас…
Пришел вожатый — комсомолец в чистой, выгоревшей добела гимнастерке и такой же буденовке. У него на ремне висела новая желтая кобура с наганом. А надо сказать, совсем еще недавно кончилась гражданская война. То пулемет на чердаке отыщется, то винтовки в подвале обнаружатся. Кое-кто еще не прочь был с Советской властью повоевать.
Мы взялись за руки и подошли к вожатому, красные от смущения.
— Я знаю, — сказал вожатый, — вы пришли проситься в пионеры.
Мы кивнули. Тут нас окружили ребята. Они посмеивались над нами, но не прогоняли, только кто-то сказал:
— Маленькие еще!
Вожатый подумал и говорит:
— А что, если их в помощники взять? А как подрастут, можно будет и принять.
— Можно взять, — согласились все. — Они ничего ребята!