Анжелика и дьяволица - Голон Серж. Страница 4

Ничто не могло быть сравнимо с этим. Но ведь она когда-то любила Колена, она бывала счастлива в его объятиях. Она встретилась с ним в минуту одиночества, смятения и усталости, и что-то дрогнуло в ней – желание счастья, нежности и чувственности, особенно чувственности. Она не хотела самообольщаться или же искать себе оправданий. Она чуть было не поддалась искушению в минуту слабости; огонь желания настиг ее в полусне, когда Колен прижал ее к себе, осыпая поцелуями и ласками.

Она была виновна. Она слишком любила любовь и ее тайные, райские блаженства.

Кроме того краткого периода ее жизни, когда она стала жертвой насилия со стороны королевских мушкетеров, в дни бунта в Пуату, – в то время она не переносила, если к ней прикасался мужчина – она всегда обретала усладу, постоянное наслаждение в любовных баталиях, которые, казалось, дарили ей каждый раз новые открытия.

Она слишком любила любовь! Вот где был корень зла, ее слабость и ее завораживающая сила.

Жоффрей – да, как всегда, именно он, маг Жоффрей, распахнул перед ней врата волшебного края, первым открыв ей, совсем юной, наслаждение; и он же, встретив ее после пятнадцатилетней разлуки, когда он считал ее умершей, именно он исцелил глубокие раны, нанесенные ее женственности, вновь пробудил к жизни ее чувства, возродил ее для Любви, и чуткость, заботливость, терпение его были безграничны…

Как забыть это? Б царстве любви она обязана ему всем. Первое посвящение в тайну – и взлет, излечение и словно второе рождение для любовной жизни, которое, застигнув ее на ступенях зрелости, когда опыт и страдания обогатили и возвысили ее, – даровало ей вдохновенное чувство: теперь она может полностью насладиться его чудесной явью.

Слишком немного ей нужно для счастья: именно эта ее слабость заставила ее на какое-то мгновение содрогнуться в любовном жару в мощных объятиях Колена, когда он застал ее в ночи, на корабле «Сердце Марии». Невероятным усилием она вырвалась, убежала от него…

Почему судьбе было угодно, чтобы солдат Курт Риц, спасающийся бегством с корабля, заметил их из окна каюты в тот миг, «когда она была голышом в объятиях Золотой Бороды»?

Почему судьбе было угодно, чтобы этот человек, наемник Жоффрея де Пейрака, не знающий, кто эта женщина, замеченная им, огласил сей факт перед самим графом, и не только перед ним, но и перед всеми именитыми гражданами колонии Голдсборо?

Какой ужас! Какой страшный момент для каждого из них! И для НЕГО! Униженного ею перед всеми.

Анжелика понимала его неистовство, когда она очутилась перед ним. Но что теперь делать, дабы укротить его гнев? Как дать ему понять, что никогда она по-настоящему не любила и не будет любить никаких других мужчин, кроме него!.. И если он не будет любить ее, она умрет, да, она от этого умрет…

И вдруг она решилась. Она не останется здесь – глупо сидеть и ждать его. Сегодня же вечером она пойдет к нему, она станет умолять его, она попытается объясниться. И пусть он опять ответит ей оскорблением. Все, что угодно, но только не быть разлученной с ним! Все что угодно, но только не его холодность.

Пусть он снова примет ее в свои объятия. Даже если в своем озлоблении он задушит, сломает ее.

Она бросилась к туалетному столику, и, увидев в зеркале слезы, текущие по щекам, чуть-чуть попудрилась.

Она развязала пучок, распустила тяжелую косу и, взяв черепаховую щетку с золотой инкрустацией – то был тоже его подарок – быстро расчесала волосы. Она хотела быть красивой, а не загнанной, взвинченной, как все эти последние дни.

С тех пор, как Анжелика водворила котенка на одеяло, тот лежал не шевелясь, свернувшись клубочком, упиваясь довольством, каким он не наслаждался уже давно, а, может быть, и никогда в этой жизни. Мягкий, терпеливый, почти бестелесный, такой маленький и болезненно-хрупкий, он не шевелился и, казалось, едва подавал признаки жизни. Но как только Анжелика заговорила с ним, он громко замурлыкал, выражая, как мог, свою радость и благодарность.

Таков был его выбор: после тяжких скитаний он встретил эту женщину, и она стала его мечтой, его небом, его надеждой. Котенок во всем полагался на человеческое существо, пожалевшее его, и знал, что не будет разочарован.

– Я ухожу, – доверительно обратилась к нему Анжелика. – Будь послушным, я вернусь…

Она бросила последний взгляд на постель. Герцогиня по-прежнему лежала абсолютно прямо. Анжелика, все еще со щеткой в руке, попыталась уяснить для себя – что же это за воспоминание, которое она никак не могла облечь в слова.

– Почему вы так меня рассматриваете? Во мне есть что-то, что вас тревожит? – спросила больная, не открывая глаз.

– Простите меня, сударыня… Ничего особенного; наверное, я обратила внимание на то, как вы лежите. Может быть, вы с самого раннего детства воспитывались в монастыре?..

Помню, когда я сама была в пансионе, нам запрещали спать иначе, чем на спине, вытянувшись прямо, положив руки поверх одеяла… даже зимой. Само собой разумеется, ничего этого я не выполняла. Я была очень непослушной.

– Ваша догадка верна, – сказала госпожа де Модрибур с улыбкой. – Всю свою юность я провела в монастыре, и, признаюсь, до сих пор могу заснуть только в той позе, за которую вы меня укоряете.

– Это отнюдь не укор. Где вы были пансионеркой?

– У урсулинок, в Пуатье.

– В монастыре на улице Монте?

– В Пуатье монастырь урсулинок только и есть на улице Монте.

– Но я тоже там воспитывалась!. – воскликнула Анжелика. – Какое совпадение! Значит, вы из Пуату?

– Я родилась в Мальне.

– Рядом с лесом Мерван?

– У самой ложбины Жано. Знаете, там, где течет Руэ, – пояснила герцогиня де Модрибур, внезапно оживляясь. – Наш замок стоял на опушке леса! Огромные каштаны! Там у опавших каштанов и желудей такой запах, что их ароматом, кажется, можно насытиться. Осенью я готова была ходить часами, чтобы слышать их хруст под ногами.

Глаза ее сверкали, и легкий румянец окрасил щеки.

– На том берегу Руэ есть замок Машкуль, – проронила Анжелика.

– Да, – отозвалась молодая женщина. – И, понизив голос, добавила:

– Жиль де Ре?. [5]

– Проклятый.

– Приспешник Дьявола.

– Тот, кто убивал маленьких мальчиков, чтобы получить у Сатаны философский камень!..

– За свои преступления он был повешен в Нанте.

– Он самый! Жиль де Ре!..

И они вместе расхохотались. Можно было подумать, что они вспомнили общего приятеля.

Анжелика села у изголовья герцогини.

– Так значит, мы из одной провинции. Я родилась в Сансе, неподалеку от Монтелу, над Маре.

– Я восхищена. Но, прошу вас, займитесь опять вашей прической, – сказала Амбруазина, взяв щетку, брошенную Анжеликой на кровать. – Продолжайте, прошу вас. У вас необыкновенные волосы, словно у феи.

– В Пуату, когда я была маленькой, местные жители любили называть меня феей.

– Бьюсь об заклад, они подозревали вас в том, что в ночь полнолуния вы танцуете в лесу вокруг священного камня.

– Совершенно верно. Как вы догадались?

– В наших краях всегда есть по соседству какой-нибудь камень фей, – мечтательно проронила госпожа де Модрибур.

Было что-то пылкое и нежное в том взгляде, который она остановила на Анжелике.

– Странно, – прошептала она. – Меня настроили против вас. И вдруг я обнаруживаю, что вы мне так близки. Вы из Пуату, госпожа де Пейрак. Какое счастье!

– Кто же вас настроил против меня? – заинтересовалась Анжелика.

Ее собеседница отвела взор; она слегка вздрогнула и пояснила:

– О, вы знаете, отныне в Париже, если речь заходит о Канаде, имя вашего мужа поминается очень часто. Скажем, как живущего по соседству с владениями короля Франции. Держу пари, что о нем говорят и в Лондоне.

Герцогиня села, обхватив руками колени. В этой позе она казалась очень молодой, женщиной без жеманства, сбросившей тяжелый груз своих титулов и привилегий. Анжелика заметила, что она прижимает одну ладонь к другой жестом, который выдавал сдерживаемое ею сильное волнение, однако Амбруазина по-прежнему смотрела на Анжелику ясным взглядом.