Он, она и пушистый детектив - Полякова Татьяна Васильевна. Страница 6

Тут воскресший Лазарь вдруг опустился на колени и проговорил: «Простите меня, пожалуйста, все», – и поклонился до земли, уткнувшись лбом в пол. Я бы, может, и извинил его, на него я зла не держал, он мне был никто, и я его не оплакивал – да только не уверен был: отпущение грехов, о коем он молит, – чистая монета или снова игра?

– Вставай, шут гороховый! – зло проговорила Марина, но я заметил, что в глубине души она, пожалуй, восхищается актерскими и йогическими талантами невенчанного супруга, которому удалось провести и ее, и всех прочих на мякине.

Эльвира выглядела довольной.

– Теперь нам надо, – проговорила она, – урегулировать кое-какие юридические формальности. Начнем с вас, Павел. Вы прекрасно держались.

Она достала из своей объемистой сумки отпечатанную на принтере бумагу официального вида и протянула ее мне. То был договор между мною, Павлом Синичкиным, и продюсерской компанией «Эльвира-плюс»: за исполнение роли в документальном шоу «Кухонное следствие» и последующее отчуждение в пользу компании прав на использование моего изображения мне полагался гонорар в размере 6000 (шести тысяч) рублей. Подготовились, значит, заранее и фамилию мою вписали.

– Да вы смеетесь, что ли? – Я вернул документ продюсерше.

– Идемте, – она решительно взяла меня под руку и вывела во двор, где не было никаких видеокамер.

– Вас что, не устраивает сумма? – начала она. – Нормальный гонорар для начинающего актера. Сто долларов за съемочный день.

– Я не актер, и я не хотел сниматься. И не хочу.

– Хорошо, пусть будет триста долларов.

– Вы меня не поняли. Я не желаю освещать своим присутствием это ваше «шоу», построенное на лжи и обмане.

– Пятьсот баксов, но это потолок.

– До свидания.

– Послушайте, Павел! Я, конечно, не видела отснятый материал и могу судить только по своим впечатлениям на площадке, но, поверьте мне, у нас получилось прекрасное шоу. У него будет отличный рейтинг, и его мало того что будут смотреть – о нем начнут говорить, а это гораздо более значимое достижение. Вы в одночасье станете знаменитым, популярным. Это и вашему бизнесу очень поспособствует – вы даже не представляете, насколько сильно. И потом: это только начало. Я и впрямь готова делать постоянное шоу с вами. Я сделаю вас звездой!

– Вы не поняли меня, – вздохнул я. – У вас одно на уме: шоу, рейтинг, звездность. Вы, телевизионщики и киношники, на этом помешались. Вы думаете, что в мире ничего, кроме этого, не существует. Что на этой ерунде свет клином сошелся. И люди, ради того, чтобы засветиться на экране телевизора, готовы на все.

– А это разве не так? – иронически проговорила Эльвира.

– Нет, моя дорогая, не так. Совсем не так. И я вам это докажу. Хотя бы тем, что ничего подписывать я не буду и ни в каких ваших представлениях участвовать не желаю.

Я отстранил ее и зашагал к своей машине. Если признаться, чувствовал я себя довольно тошно. Эльвира, при деятельном участии Кати, развела меня как лоха. А я купился: весна, девушка-артистка, акварелька в подарок. Фу. Я не любил, когда меня разводят и когда я покупаюсь.

Я подошел к своей машине, но тут меня нагнала Катя. Я не знал, этот порыв – ее ли собственная инициатива, или продюсерша надоумила. Выглядела девушка искренней, но кто их знает, актрисуль, где у них кончается искренность и начинается игра.

– Послушай, Паша, – заговорила она, – ты прости меня. Прости, ради бога. Да, это была идея Эльвиры, и это по ее заданию я искала тебя. Наврала про журналистку. Но я ведь нашла. И никто ведь не заставлял меня ни быть с тобой, ни спать с тобой. Я все сама, по своей инициативе и зову сердца. Шоу – это все бред и тлен. Не хочешь, и не надо, Господь с ним. Ты только, пожалуйста, не уходи от меня, только останься.

Да, возможно, и даже наверняка, в ее монологе был элемент игры – но женщины ведь всегда играют, не правда ли? Но надо отдать ей должное: она меня впечатлила.

– Я подумаю, – сказал я. – Но здесь я оставаться больше не хочу.

– Я поеду с тобой.

– Нет. Мне надо побыть одному, подумать.

– Кто же меня в Москву довезет?

– Попросишь свою Эльвиру.

– Пашенька, ну как ты поедешь, ты ведь пил?!

– А ты разве не заметила – весь сегодняшний вечер только минералку. Как знал, что мне фигурять в главной роли.

– Пожалуйста, будь осторожен.

Я сел за руль, закрыл дверцу.

Катя с виноватым видом помахала мне на прощание.

Через пару минут я въехал в лес. Грунтовка вела через сосновый бор, в нем уже стемнело, и птицы, что гомонили здесь с самого рассвета, наконец утихли. Фары дальнего света выхватывали то песчаную дорогу и лужи на ней, то мох пообочь и янтарные стволы сосен. Я выключил кондиционер и открыл все окна. Свежайший, холодный весенний воздух наполнял машину и мои легкие.

Вот продышусь, проветрюсь перед Москвой, думал я, а завтра, на свежую голову, пойму, как мне быть и что делать дальше – с Катей и вообще.

Авторы благодарят за помощь в подготовке рассказа частного детектива Олега Пытова.

Валерия Вербинина

Богиня весны

1

Ах, как хороша, как нежна, как упоительна весна – но вдвойне хороша она в прекрасном городе Париже. Вдоль бульваров каштаны распустили зеленые гривы, воздух пронизан золотом, и даже лошади, уносящие в сказочные дали какой-нибудь ладный, словно игрушечный, экипаж, цокают копытами по-особому звонко. Всюду праздник – в беззаботном смехе детей, в глазах кошек, которые щурятся на солнце, лежа на подоконниках, в оживленных лицах хорошеньких женщин. Даже угрюмый Рейно, в чьи обязанности входит приглядывать за порядком на улице Риволи, и тот преподнес мадемуазель Николетт, горничной из дома двести бис, букетик собственноручно сорванных цветов. И плутовка приняла подарок, даром что предметом ее мечтаний был вовсе не этот усатый брюнет с унылой физиономией язвенника, а слесарь Монливе, блондин и весельчак, который не так давно чинил в особняке замок. Но в конце концов, мало ли что – вдруг слесарь, к примеру, окажется женатым, тогда и унылый полицейский на что-нибудь сгодится. Николетт была так создана, что не строила далеко идущих планов.

Только один человек в этот день оставался совершенно равнодушным к чарам весны и, похоже, даже не радовался ее приходу. Это был старый седой слуга из ничем не примечательного домика, каким-то чудом затесавшегося среди богатых особняков, модных магазинов и обветшавших аристократических дворцов улицы Риволи. Каждое утро Рейно видел, как слуга выходит на прогулку в сопровождении дряхлой собаки неопределенной породы с длиннющим пятнистым туловищем, смахивающим на колбасу. Лапы у собаки были короткие, как у таксы, в глазах застыла вселенская грусть, а уши свисали до самой земли. По словам Николетт, чем собака уродливей, тем она породистей, и это чудо природы, вероятно, считалось в собачьем царстве чем-то вроде принца крови; но хотя Рейно для виду согласился с горничной, он все же не мог избавиться от ощущения, что эта колбаса на кривеньких ножках – не собака, а недоразумение. Вообще, по его мнению, и пес, и слуга были вполне под стать друг другу – оба старые, медлительные, неповоротливые и молчаливые. Вот и сейчас они неторопливо прошли мимо и, как обычно, направились к саду Тюильри.

Сад был полон трепещущих солнечных лучей, детского смеха и женского говора. По дорожкам прогуливались влюбленные парочки, одна или две старушки, сидя на скамейках, что-то с увлечением вязали, прочие женщины делали вид, что присматривают за детьми, но на деле обменивались последними сплетнями – какое платье сшила Берта на помолвку, когда выходит замуж Люсиль и как едва не разорился какой-то Франсуа, но все-таки не разорился, потому что успел получить наследство от тетки Сюзетты. Проходя мимо той, что с увлечением обсуждала с соседкой неведомого Франсуа, слуга вздохнул так громко, что собака с удивлением оглянулась на него. Женщины проводили старика сочувственными взглядами и вновь углубились в беседу об общих знакомых.