Обретённая память (ЛП) - Ллевеллин Дэвид. Страница 5

Было 2 января 1941 года, и Майкл Беллини шёл по улице, на которой вырос, по улице, на которой он не появлялся больше десяти лет. Там, по обеим сторонам улицы, стояли дома, которых ни он, ни кто-либо ещё, если уж на то пошло, не видели все эти годы, и всё же они до сих пор были здесь. Там были бегущие от дверей своего дома мистер и миссис Дэйвис, и миссис Дэйвис держала под мышкой своего любимца — йоркширского терьера. Там, в середине улицы, стоял мистер Харрис, командир ПВО, важный в своём оловянном шлеме, лающим голосом отдающий приказы побыстрее скрыться в убежищах.

Майкл размышлял, видит ли его кто-нибудь, когда мистер Харрис ответил на его вопрос.

— Эй, ты… Парень! Давай сюда, внутрь, быстрее. Это тебе не грёбаная прогулка. Это воздушная атака!

Он уже слышал от него эти слова раньше; это не было дежа вю. Майкл уже слышал, как мистер Харрис говорил те же самые слова тем же самым голосом. Глядя дальше вдоль улицы, мимо мистера Харриса, он видел три фигуры у открытой двери дома номер 26; мальчик лет одиннадцати, не больше, девочка постарше и женщина, чьи волосы всё ещё были накручены на бигуди.

На мгновение Майклу показалось, что его сердце вот-вот остановится или что он наконец, к счастью, проснётся, но этого не произошло. Бегущими из своего дома на Невилл-стрит он видел свою мать, свою сестру Марию и самого себя.

Мистер Харрис повернулся и начал орать на них троих, и, хотя Майкл не слышал его слов из-за гула самолётов и рёва взрывов, он помнил это. Мистер Харрис спрашивал их, куда они идут, и мать Майкла отвечала, что они направляются в дом её сестры на Клэр-роуд, потому что там есть убежище Андерсона [9]. Мистер Харрис велел им поторапливаться, и они побежали.

Майкл знал, что случится дальше.

Когда они пробежали половину Невилл-стрит, мать Майкла остановилась. Она сказала им с сестрой продолжать бежать, пока они не доберутся до дома тётушки Меган, и бросилась обратно к дому. Может быть, она что-то забыла.

Наблюдая, как он и его сестра бегут к концу улицы, Майкл внезапно понял, что это его шанс. Может быть, именно поэтому он здесь. Может быть, на этот раз всё может быть иначе. Он побежал к дому, в котором вырос, не обращая внимания на звуки взрывов и гул самолётов. Он бежал, зная, что должно случиться, и кричал: «Мама!»

Бомба не попала прямо в их дом; она приземлилась где-то в садах за их улицей. В тот момент Майкл и его сестра были на Клэр-роуд, плачущие и испуганные, и не знали, что произошло.

Впервые столкнувшись с этим, Майкл увидел взрыв практически на долю секунды раньше, чем услышал его; слепящая вспышка белого света, а потом — огненный шар, взметнувшийся вверх и в стороны, уничтожая весь ряд домов, как будто они были сделаны всего лишь из песка и спичек.

Грохот и взрывная волна сбили его с ног, и внезапно вокруг стало темно, и всё, что он слышал — рёв огня и звук, с каким кирпичи, древесина и стекло дождём падали на холодную, влажную улицу.

Он с трудом поднялся на ноги и увидел зияющую воронку, наполненную огнём, на том месте, где стоял их дом, дома соседей, разломанные, словно мёртвые зубы, и саму улицу, заваленную мусором.

Он вытер слёзы, которые полились из его глаз, и увидел, что они стали чёрными от сажи и пепла. Он положил одну руку на грудь и почувствовал, что из его рубашки торчит кусок дерева. От простого прикосновения к нему грудь пронзила жгучая боль.

— Путешественник…

Кто-то звал его, только они его не звали. Они даже не повышали голоса. Это был как будто шёпот, который он как-то умудрялся слышать за рёвом огня и бомбардировщиков и за человеческими криками.

— Путешественник…

Он повернулся и увидел человека, идущего сквозь пламя. Мужчину, одетого в чёрный костюм и шляпу-котелок и держащего в руках зонтик.

А потом он потерял сознание.

Глава третья

— Я не мог помешать этому, — сказал Майкл, обхватив голову руками. — Я думал, что, может быть, у меня получится, но это всё равно произошло. Всё произошло.

Гвен вздрогнула, и волосы на её шее встали дыбом от напряжения, хотя она пока не могла понять, почему. Оуэн ушёл из конференц-зала, сообщив, что ему надо «пойти кое-что проверить», поэтому вместе с Майклом их осталось трое.

Гвен не хотелось верить ни одному его слову; ей хотелось думать, что это какая-то тщательно продуманная фантазия, и более молодая и менее опытная Гвен могла бы в это поверить, но она знала лучше. Ей нравилось думать, что она хорошо умеет судить о честности, что она всегда знает, когда люди лгут; это пришло с опытом работы. Она знала, что Майкл говорит правду.

— Ладно, — сказала она. — Потом ты оказался здесь? После взрыва? Это тогда ты очнулся тут?

— Нет… не знаю, — ответил Майкл. — Я так не думаю.

— А что насчёт того, что было до… — Гвен замялась. Ей следовало быть осторожной в словах. — До 1941 года. Где ты был до того, как обнаружил себя в 1941-м? Что случилось в 1953-м?

Он пока не осмеливался открыть глаза. Сначала речь была не более чем непонятным бормотанием, которое, казалось, отзывалось эхом, как будто разговор шёл в пещере или соборе, но в конце концов он смог разобрать и слова.

Он слышал мужской голос.

— Ладно, Маргарет, если быть откровенным, то, если он корчит из себя недотрогу, то я бы бросил его, как горячий кирпич. Такие мужчины не стоят внимания.

— Я знаю, — теперь женский голос. — Но я и правда очень ждала танцев. Он свинья.

— Он хуже свиньи, Маргарет, он боров. Тупой мудак. Половина мужчин в госпитале отдали бы правую руку ради того, чтобы пойти на свидание с такой девчонкой, как ты.

— Половина мужчин?

— Ну ладно, половина мужчин, которые не знакомы с музыкальным театром, если ты понимаешь, что я имею в виду… Но ты понимаешь.

Оба засмеялись, но внезапно замолчали, когда Майкл застонал. Он чувствовал боль. В груди, в голове, в шее — фактически, ему не удавалось найти хоть одну часть своего тела, которая не болела бы. Вдобавок к этому, он был обезвожен. Язык напоминал наждачную бумагу, а на губах остался привкус крови.

— О, кто-то проснулся, — произнёс мужской голос. — Маргарет, пойди позови доктора Хатчинса, и я продемонстрирую свой врачебный такт.

— Держу пари, это так.

Занавеска открылась, и, когда Майкл впервые открыл глаза, ему показалось, будто он стоит перед прожектором. Белая вспышка света заставила его сердце биться быстрее, а потом формы и очертания начали медленно прорисовываться, пока Майкл наконец не увидел медбрата.

— Доброе утро, солнышко… Итак, вы можете просто назвать своё имя?

Майкл произнёс своё имя, но из его рта не вырвалось ни звука. Его горло по-прежнему было сухим, и он вдруг почувствовал, как у задней стенки его глотки что-то щекочет. Медбрат поднял три пальца на левой руке.

— Сколько пальцев я показываю?

— Т… три, — прошептал Майкл.

— Вы знаете, где находитесь?

Он кивнул.

— Вы помните, что случилось?

Он покачал головой. Что случилось? Почему он в больнице?

— Хорошо. Не двигайтесь. Просто оставайтесь здесь… Всё… Вы же не хотите нанести себе травмы… Итак, как зовут премьер-министра?

— Уинстон Черчилль, — прохрипел Майкл.

Медбрат расплылся в улыбке.

— Правильно, — сказал он. — Ладно, Майкл, я медбрат Коллинз. Медсестра Гейт пошла за доктором Хатчинсом. Она скоро вернётся.

Доктор Хатчинс оказался лысеющим мужчиной в пенсне и галстуке-бабочке, с копной белых волос на затылке. Над его лбом красовался неровный жёлтый шрам, который, решил Майкл, остался от травмы, полученной на войне; на первой войне. Он говорил коротко, как человек, который служил в войсках, так что это был не просто домысел. Но даже при этом в нём было что-то мягкое и успокаивающее, что-то, что позволило Майклу расслабиться.

— Вы в Королевской больнице, Майкл. Вы здесь уже четыре дня, физически, но не духовно. Вы помните несчастный случай?