Битая грань (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна. Страница 35

— Котена, прекрати! Просто перестань вечно принижать и отрицать себя и свои желания! И мое право тебя радовать, — внятно, резко и жестко прервал ее Ольшевский, вновь крепко обхватив руками. Поймал подбородок пальцами, заставив на него смотреть. Катя притихла, растерявшись. — И про «пару месяцев» — я больше слышать не хочу, запомни, окей?! Ты тут — всерьез и надолго. Привыкай к этой мысли, Катя. Я не шучу. Во-первых, дети не всегда сразу выходят, ты же в курсе, а я тебе обещал, помню, — словно старался атмосферу немного разрядить, шутливо улыбнулся.

Кате же оставалось только слушать и следить за Ольшевским. На ее губах твердо лежали его пальцы, мешая говорить.

— Во-вторых, как ты себе вообще представляешь, что я позволю тебе и моему ребенку куда-то исчезнуть из своей жизни?! Але! Котена, ты же меня должна хорошо знать! Такого в жизни не будет! — Саша снова наклонился, прижав их головы лбами, почти коснулся ее рта своими губами, дразня горячим дыханием. — И да, я хочу и буду на тебя деньги тратить! Могу себе это позволить. И ты можешь позволить себе, что захочется! А я это обеспечу. Именно такое положение вещей и распределение социальных ролей в паре кажется мне верным! Что не ясно? — продолжая удерживать ее взгляд своими глазами, хмыкнул Ольшевский.

А у нее нет ответа. Смотрит на него, как дурочка, вот честно, самой противно, что мыслей толковых в голове нет! Кажется, хлопает ресницами, пытаясь понять, как и что ответить? У них уже возникал подобный вопрос вчера, когда Саша ей вручил ключи от этой квартиры, карты пропуска и кредитку… временную, заявив, что именную привезут через два дня, поменяет тогда. И Катерина вот так же чувствовала себя, словно в каком-то ступоре. Ее побег к нему в ту пятницу не был продуманным — отчаянный, спонтанный поступок. И теперь просто не знала, как верно реагировать, и что можно делать, оставаясь честной с собой и с Сашей…

— А наш договор… — как-то еле слышно напомнила про разговор в галерее.

Ольшевский фыркнул, обхватил ее затылок рукой, погрузил пальцы в волосы, которые она уже и не собирала — все равно он вечно растрепывал! Да и приятно было ощущать, что ему нравится ее касаться.

— Малышка, ты думаешь, что я реально согласился бы на что-то, если бы сам не хотел дико, чтобы ты была со мной? Кать, ну серьезно! — Саша криво улыбнулся, прижавшись на секунду к кончику ее носа губами.

Когда Ольшевский так смотрел на нее, когда говорил таким чуть снисходительным, но до чертиков теплым и смешливым тоном, становилось действительно очевидно, что все ее предположения и догадки… наивны. Так по-детски необдуманны и настолько далеки от понимания мужской логики, что самой смешно становится.

Ведь правда! Какой мужчина согласится взвалить на себя ответственность (хоть и ненадолго) за любую женщину и вероятного ребенка, если сам не хочет быть с ней близок? И вопрос вообще не в сексе, с которым точно у Ольшевского не было проблем, а в том глубоком и до дрожи пронзительном ощущении бездонности происходящего между ними, что Саша без всякой утайки позволял ей ощущать.

Так и стояла в крепких объятиях, вглядываясь в глаза Ольшевского, будто душу его там изучала. А он и не думал закрываться, уверенно и с усмешкой держал этот взгляд.

В голове шум и пустота, а вот в груди просто клубок обжигающе-горячих эмоций, которых не то чтоб не искала никогда… Наверное, даже боялась найти или надеяться испытать подобное. Но ведь с ним ей никогда и ничего бояться не стоило, знала точно!

— Раз спорить не о чем, давай, иди, попробуй этот рояль, — распорядился в итоге Саша, видимо, поняв, что Катя не готова говорить, и не может подобрать слов. — Самому любопытно, блин! Меня уверяли, что это очень крутой инструмент, котена. Надо ж заценить, не обманули ли! — вновь легким тоном, словно пытался дать Кате передышку, поддел Ольшевский, таки потащив ее к этой громадине.

— И все-таки можно было пианино обойтись, — еще раз робко и неуверенно вздохнула Катя. — Места больше осталось бы…

— У нас хватает места, малышка, — рассмеялся Александр, взмахом руки очертив комнату. И прав же, рояль сюда весьма органично вписался. — А у меня на этот инструмент и свои планы имеются, которые с пианино ну никак не удались бы, — заломив бровь, он глянул на нее так, что Катю моментально в жар бросило! И на шее, где так и лежит его рука, испарина! — С прошлой пятницы не могу избавиться от картины тебя на рояле… — не то что с намеком, а в открытую так «прошелся» по всем ее нервам своим хрипловатым голосом.

Катя же так и застыла у рояля, чуть не споткнувшись, когда перед внутренним взором, как наяву, вспыхнула эта картина!

— Саша! — то ли рассмеялась, то ли упрекнула, а у самой уже щеки горят и губы пересохли. — Так недолго инструмент и сломать! — вспоминая их неуемность и вечную несдержанность…

— Ну и по фигу, котена! Починим или новый купим, — рассмеялся Ольшевский в полный голос, точно довольный, что она отодвинула в сторону мысли, которые несколько минут назад держали тело скованным.

— Это вандализм, — не удержалась, рассмеялась и Катя. — Он шикарен… — с некоторой осторожностью, робостью еще, впервые коснулась лоснящегося, чуть прохладного на ощупь лака инструмента. — Ой, а скамейки нет, — обернулась, словно разыскивая, на что сесть. — И у тебя же ни стула низкого, ни табуретки… — не выдержала, открыла клавиши и легко пробежала пальцами, впитывая всем телом потрясающий звук прекрасно настроенного инструмента.

— Опа! Упустил момент, — сам удивился Саша, тоже оглянувшись, отошел, посмотрел в кухню. Но там у него стулья высокие, не подойдут. — Ничего, табурет сейчас какой-нибудь раздобудем, — успокоил Катю тут же, уже вытаскивая телефон, пока она приноравливалась стоя хоть что-то сыграть все еще подрагивающими пальцами. — А завтра уже и удобную скамью или пуф выберем. Сама посмотришь. Точно, проморгал я, ну прости, малышка, из головы вылетело, — смешливо повинился Ольшевский, кому-то звоня.

— Да я поняла, что ты не о том уже думал, стоило увидеть рояль, — рассмеялась она, игриво глянув через плечо и шутливо поддев Сашу.

— Ну так, надо ж мечту визуализировать! — расхохотался и он, с трудом вернув себе более-менее ровный тон, когда попросил консьержа им стул какой-то организовать.

Глава 13 часть 2

— Ты серьезно? — Саша рассмеялся, ухватил ее за руку и переплел их пальцы.

А Катя смутилась, косо глянув в сторону водителя, хоть Кирилл и поднял перегородку, стоило им в машину сесть. Ощутила, как щеки краснеют.

— Не парься, малышка, она звуконепроницаемая. Есть разговоры, которые лучше никому не слышать, — подмигнул Ольшевский, тут же заметив ее смущение. Поднес пальцы Кати к губам и коротко поцеловал, еще и прихватив кончики зубами, дразнясь. — То есть твоя мать реально не знает, кого в гости ждет? — недоверчиво покачал головой, все еще смеясь.

— Я так и не придумала, как ей об этом сказать… помягче, — тяжело вздохнула Катя.

В отличие от него, ей вообще было не смешно. Катерина нервничала, словно девчонка, впервые ведущая парня домой, с родителями знакомить. И было довольно паскудно испытывать подобные эмоции, являясь тридцатилетней женщиной. А еще немного перед Сашей стыдно.

— У нас все не так гладко, даже сейчас, — попыталась объяснить она. — И я действительно сомневалась, а не запретит ли она тогда вообще в их доме появляться? Не видать нам отцовских часов в таком случае. Вот просто и сказала, что приеду со своим мужчиной. Познакомлю вроде…

— Думаешь, твоя мать меня успела забыть? — хмыкнул Саша с иронией, но было видно, что Ольшевского весьма устроило то, как она очертила его место в своей жизни.

— По крайней мере, с порога не выгонит. Мы ее собьем с толку эффектом неожиданности, — вымученно улыбнулась Катя. — Прости, Саша, — сама уже потянулась к его ладони, прижавшись губами к самому центру, балдея в душе, что у него от такого простого ее действия глаза потемнели, зрачки расширились. — Я ни капли не стесняюсь того, что с тобой, наоборот, если честно. Ты для меня — самый потрясающий мужчина, который в жизни встречался. Всегда, — повернула голову на бок, устроившись щекой в его горячей пригоршне. Глаза в глаза и дрожь по спине от того, что в ответ на ее признание в его взгляде вспыхнуло! — Просто хотелось быть уверенной, что к часам прорвемся, — повинилась.