Представление для богов - Голотвина Ольга. Страница 105

Король тряхнул головой, отгоняя тяжелое воспоминание, и закончил уверенно:

— Убить Жабью Подушку в одиночку — невозможно!

— Ну-у, — виновато протянул Орешек, — вероятно, мне очень хотелось жить... больше, чем ей...

На свирепый вопросительный взгляд короля Бессмертная Орлица твердо кивнула: да, этот человек говорит правду!

Перед Джангиларом стоял герой, не уступающий легендарным воинам Огненных Времен.

В детстве принц часто грустил, что не может познакомиться с бесстрашным Оммукатом, странствовать вместе с отчаянным и непоседливым Ульгиром, взвесить на руке топор гиганта Раушвеша — тот самый топор, что назван был Свежевателем чудовищ...

Но разве подвиги этого кареглазого стройного парня уступают подвигам тех сказочных бойцов?

Мальчишка, который никогда не умирал в Джангиларе, радостно потянулся навстречу ожившей мечте. А взрослый человек — правитель, государь! — сурово одернул мальчика: «Ку-уда? Это же беглый раб и государственный преступник!»

Выходит, сказка кончится печально? Злой король пошлет героя на смерть?

Джангилар обернулся к Главе Соколов и спросил, стараясь, чтобы голос не звучал моляще:

— Что ты думаешь об этом, Мудрейший?

— То же, что и ты, государь, — печально отозвался Даугур. — Мы попали в капкан, поставленный три века назад составителем Свода Законов. Если поступить по закону, буква в букву, нас всю жизнь будет мучить совесть. А если ты своей властью помилуешь преступника — не только нарушишь посмертную волю своих великих предков, но и оскорбишь всех Соколов. Нет, мы не поднимем мятеж, нас удержит Обет Покорности, скрепленный чарами... но, государь, зачем тебе слуги, что покоряются лишь под властью колдовства, с ненавистью в сердце?

С каждый словом безнадежность и тоска переполняли душу короля. А преступник, стоявший перед ним, прислушивался к разговору с таким видом, словно слушал бродячего сказителя. Орешек знал, что надежды на спасение нет, поэтому заставил себя надеть на лицо маску вежливого любопытства.

— Да, — глухо и тяжело продолжал Даугур, — какое решение ни примет суд, потомки нас не похвалят... да и ныне живущие — тоже. Не знаю, какой приговор вынесет государь, а по моему скромному разумению — помилование невозможно. Преступление, совершенное этим отважным юношей, простить нельзя. Чтобы восстановить поруганную честь Соколов, вижу лишь один путь...

Даугур тяжело вздохнул, как человек, решающийся на по ступок, после которого уже нельзя будет жить по-прежнему, и уронил в толпу одно-единственное слово.

Оно тяжко оглушило людей, привело их в смятение. Не было на площади человека — от короля до нищего мальчишки, — который не решил бы, что ослышался. А Каррао, Волчий Вожак, покинул свое место на галерейке и поспешил вниз — туда, где еще висел в неподвижном воздухе отзвук этого немыслимого слова:

— Усыновление!

После короткого молчания разноголосый вопль потряс площадь. Люди пытались объяснить друг другу, что же произошло на их глазах, — в полной уверенности, что сосед ничего не понял. В толпе вспыхнули драки. Стражники, ошеломленные не меньше прочих, не разнимали дерущихся.

— Мы, Дети Кланов, не прибегаем к усыновлению, даже когда гибнет Ветвь, — возвысил голос Даугур. — Но любой Сын Рода или Семейства расскажет, что во время этого обряда человек умирает — и вновь рождается на свет, уже иным. В этом суть усыновления: минуя Бездну, человек получает новое рождение. Разве не это нужно нам сейчас? Презренный раб оскорбил Клан — он умрет за это! А тот, кто появится на свет в миг его смерти, будет с иным именем жить для славы Клана! Где здесь нарушение законов? И где здесь черная неблагодарность?

Каррао пробился к судейскому возвышению сквозь забывшую почтение толпу и с ходу ринулся в бой.

— Верно! — прокричал он. — Закон соблюдается и в другом: тело усопшего не будет предано костру! Это тело еще пригодится самому усопшему!

— Чего-о? — в ужасе переспросил женский голос.

— Но в обряде усыновления, помнится, предусмотрен именно костер, — возразил Волку чей-то возмущенный баритон.

— Для вида! — победоносно отозвался Каррао. — На самом деле огонь тела не касается!

— Так и смерть же — для вида! — протестующе возопил баритон. — Будем обманывать собственных предков?

Ух, что тут началось! Какая буря взметнулась вокруг! Мужчины и женщины со знаками Кланов на одежде повскакали с мест, волной прихлынули к возвышению; они негодовали, восторгались, гневались, потрясали в воздухе кулаками... Кто поминал Безликих, кто Многоликую, кто призывал на голову Даугура проклятие Двенадцати Магов...

Некий Вепрь, особо умный и шустрый, подтянулся на краю судейского возвышения, вскарабкался наверх и зычно пробасил:

— Ну о чем мы спорим, о чем думаем? Был уже такой случай, был! Триста лет назад! Когда Драконы за неслыханные подвиги усыновили героя и... у-уй!

Особо умного стащили вниз, но было поздно, король уже услышал. Перегнувшись через перила ограждения, Джангилар азартно закричал вниз, туда, где еще гудел бас Вепря:

— А я, между прочим, не стыжусь своего происхождения от этого великого человека! И любой из вас гордился бы таким предком!

А с другой стороны кто-то визжал, обращаясь к Даугуру:

— Ну и какая же Ветвь примет этого ублюдка к себе? Какая Ветвь согласится на сына, которого когда-то можно было купить на рынке?

— Ветвь, которая не может выбирать! — твердо ответил на визг Даугур. — Ветвь Левого Крыла. Там теперь остается лишь один старик, с ним я как-нибудь договорюсь — усыновит!

— Полено ты еловое, а не Мудрейший! — захлебнулся от негодования визгливый голос. — Это же я, я — этот самый старик!

— Ох, прости, почтенный Ралдан, не узнал я тебя, — смутился Даугур. — Не спеши уходить, когда окончится суд... нам надо поговорить...

— Да пусть с тобой Клыкастая Жаба в болоте разговаривает!..

К площади стекались стражники, решившие, что в городе вспыхнул мятеж. Узнав, в чем дело, вновь прибывшие тоже начинали орать.

Каррао положил руку на плечо Даугура:

— Преклоняюсь перед твоей отвагой, Сокол! Не думал, что у тебя такая молодая душа!

— Я сам не думал, — негромко признался Даугур. — Сам от себя этого не ожидал.

— Надеешься после такого остаться Мудрейшим?

— Вряд ли. Но пока власть в моих руках — сделаю все, как решил!

— Да, это законно... дерзко до наглости, но законно, есть лишь одна неувязка: парень сам себе не принадлежит. У него имеется хозяин... ну, тот астролог из Рода Ульфер. Вправе ли мы распоряжаться чужим имуществом?

Эти слова расслышал Джангилар, который, забыв о своем королевском величии, продолжал препираться с толпящимися внизу Детьми Кланов.

Король обернулся к Мудрейшим. Его мальчишеский запал разом погас, глаза стали угрюмыми.

— Пусть это не заботит вас обоих, — отрывисто, почти враждебно сказал Дракон. — Астролог не придет, чтобы потребовать свое добро. А если он все-таки явится... — Джангилар горько усмехнулся. — Что ж, тогда я сам улажу вопрос так, чтобы достойнейший Илларни остался доволен...

Как ни странно, в буре страстей ваасмирцы дружно забыли о живом человеке, из-за которого поднялся шум.

Орешек, белый, как льняное полотно, был похож на путника, который неосторожно задумался на горной тропе и резко очнулся от своих мыслей, увидев под ногами край пропасти.

Отвага Орешка была отвагой человека, которому нечего было терять. И теперь проблеск надежды был подобен удару молнии. Пытка надеждой была ужаснее всего, что перенес самозванец до этой минуты, — она чуть не сломала парня. Человек более слабый от такого потрясения потерял бы сознание.

Орешка удержала на ногах гордость — та самая гордость, которая за время пребывания мнимого Сокола в крепости успела основательно врасти в его душу. Теперь он просто не смог бы заскулить, упасть на колени, взмолиться о пощаде, — как не смог бы настоящий Сокол. И пусть площадь опасно накренилась перед глазами — Орешек усилием воли преодолел дурноту, заставил себя поднять голову и дерзко взглянул на толпу.