Представление для богов - Голотвина Ольга. Страница 133
— Как бы этот Оплот не опомнился и охрану не кликнул, — обернулся Раш к пристройке, где два проходимца оставили свою жертву.
— Не опомнится, — фыркнул Айрунги. — Он сейчас уткнулся мордой в ковер и общается с Единым.
— Дурак и трус, — беспощадно подытожил Раш.
— Просто суеверный человек, — пожал плечами Айрунги. — Поэт Джаши сказал: «Мать суеверия — глупость, сын суеверия — страх...» Ну что ж, теперь нам идти по следу астролога Илларни.
— Это тебе он нужен. А я хочу изловить проклятого самозванца!
— Изловим, изловим... как на живца... И пошли под крышу, а то еще налетят эти, про которых и говорить не хочу...
Две тени юркнули в приоткрытую дверь.
В душной темноте на ковре вповалку храпели люди. Айрунги и Раш тихо растянулись у входа. Никто не заметил ни их отсутствия, ни их возвращения.
Таграх-дэр сопел в густой ворс ковра, горячий и влажный от его дыхания, и пытался сообразить, сколько раз — пятьдесят три или пятьдесят четыре — воззвал он к Единому. Эти благочестивые размышления были грубо прерваны. Сильная рука вцепилась ему в волосы, вздернула голову вверх. К шее прикоснулось холодное лезвие.
Оплот Горга-до зажмурился. Он понял: грянула кара Единого, которую посулили ему духи.
— Он спал? — спросил откуда-то слева глубокий женский голос. Таграх-дэр узнал его, хотя слышал лишь раз в жизни.
— Нет, — озадаченно ответил мужчина, державший нож у горла вельможи. — Вроде молился...
— Что вам нужно? — спросил Таграх-дэр, пытаясь соблюсти достоинство (а это очень трудно, если голова твоя оттянута за волосы назад, а по горлу легко гуляет острие ножа).
— Что нужно? — весело откликнулся голос с легким грайанским акцентом. — Хотим узнать, чем господину не угодила безобидная пара влюбленных. Или в Наррабане принято проводить медовый месяц в подземелье? Вообще-то мне ничего, понравилось... так необычно, такие острые ощущения! А вот ягодка моя капризничает. Спрашивает: что, у Таграх-дэра поуютнее комнаты не нашлось?
— Перестань паясничать! — раздраженно отозвалась из тьмы женщина. — Говори о деле!
— О деле, о деле... пра-авильно! Совсем забыл! Вот что значит любовь... Говори, шакалий объедок, приходилось ли тебе слышать такое имя — Илларни Звездный Голос из Рода Ульфер?
Таграх-дэр не ответил.
— Я ж тебя прирежу! — заботливо предупредил грайанец.
Вельможа вспомнил выбитую дверь подземелья, проломленную стену дома, охранника с оторванной головой — не отрубленной, а именно оторванной...
— Илларни... так звали книгочея, которого я нанял, чтобы он составил историю моих предков.
— Историю, да? Ладно, пусть будет так. А теперь скажи, медяк ты позолоченный: где сейчас мудрый Илларни?
— Я... я не знаю. Он бежал... в ночь перед вашим появлением в моем поместье.
— От тебя, похоже, все гости убегают... А ты со своими прихвостнями ринулся в погоню. Не стерпел, что история предков осталась недописанной... Ну, нашел какие-нибудь следы?
— Нет, но козопасы видели, что беглецы ушли тропами в сторону Нарра-до. Здесь, в дорожном приюте, Илларни нет.
— Во-от как? Ладно, слушай внимательно: скакать туда-сюда по дорогам тебе вредно. Можешь задницу о седло отбить. Возвращайся домой и сиди, как устрица в раковине. А вздумаешь натравливать на нас своих слуг и вообще пакостить... что ж, твоим наследникам придется вписывать в вашу семейную историю рассказ о том, что с тобой стряслось. Это будет такая грустная повесть!..
— Хватит болтать! — сердито подала голос женщина. — Он сказал все, что мог. Уходим!
Краем глаза Таграх-дэр уловил движение, которым грайанец повернул в ладони нож. Но не успел разглядеть, как рукоять ножа метнулась к его голове. Точный и сильный удар чуть повыше уха погрузил для пленника весь мир во тьму...
— Думаешь, он сказал правду?
— Уверен, что да... а значит, нам надо в Нарра-до. Лошадей придется бросить... Сейчас заберешься мне на плечи и вскарабкаешься на крышу. Я тебе снизу передам доску, положишь одним концом на крышу, другим — на ограду, потом подашь мне руку, поможешь влезть наверх. Только сама не свались.
— А не лучше ли остаться здесь до рассвета? Если налетят чудовища...
— ...то я их съем. За вчерашний день пожрать не удалось, хоть волком вой!
— Ты хоть о чем-то можешь разговаривать серьезно, шут балаганный?
— Могу. Я очень серьезно боюсь, как бы Илларни не столкнулся с этим летучим зверьем. Они ж наверняка неграмотные, его ученых трудов не читали. Слопают и не пожалеют.
— Я тоже этого боюсь, — вздохнула Нурайна, — но это еще не самая страшная возможность.
Орешек в полном изумлении чуть не уронил длинную доску, добытую с разобранной крыши конюшни.
— Вей-о-о! Да что еще страшнее может случиться?
— Илларни может попасть живым в лапы наррабанских властей и под пытками выдать тайну Души Пламени...
— Во имя Серой Старухи! В болото эту трепотню о Душе Пламени! Я сюда прибыл за моим хозяином! Чтобы вернуть его домой! Живого и невредимого! А твои сказочки меня не интересовали с самого начала!
— Ты... ты не веришь в Душу Пламени? — растерялась Нурайна.
— Верю! — огрызнулся Орешек. — И в Глиняного Человека, что детишек ворует, тоже верю, с шести лет и по сей день! Кончай болтать и лезь на крышу!
Тьма перестала быть монолитной, тяжелой и непроглядно-черной. Она струилась, редела, в нее вплетались огни светильников. Волнами наплывали, угасали и вспыхивали вновь голоса.
— ...да не мертв... сейчас очнется...
— ...плесни еще воды...
— ...открыл глаза...
Таграх-дэр лежал на спине. В ушах гулко шумело, лицо и волосы были мокрыми. Над ухом пульсировала тупая боль. Оплот поморщился и повернул голову поудобнее.
— Очухался, — услышал он над собой. — Позовите Избранного.
Этот голос не раскачивался мягкой волной. Он звучал твердо, резко и отзывался болью в затылке.
Таграх-дэр разом вспомнил все — и застонал, но не от боли, а от гнева. Да он бросит по следу этих негодяев такую погоню, что они не скроются даже у Гхуруха, в подземном царстве.
Но вспышке энергии не суждено было выплеснуться яростными и точными командами. Чья-то голова заслонила от Таграх-дэра пламя светильника. Змеиный, стелющийся по ковру голос прошипел:
— Во имя Хмурого Бога!
И в вельможе сразу онемели, застыли, умерли все чувства, кроме всепоглощающего ужаса. Он слышал о Кхархи и его жестоких слугах. Над Таграх-дэром склонилась смерть. Можно было лишь молить богов, чтобы смерть эта была быстрой и легкой.
Не сразу понял Оплот, что шипящий голос настойчиво о чем-то его спрашивает. Лишь имя Илларни, не раз уже звучавшее этой ночью, растормошило Таграх-дэра, достучалось до его замкнувшегося разума.
Лежащий на ковре человек словно раздвоился. Одна половина его существа торопливо и с готовностью, хотя и сбивчиво, отвечала на вопросы, что задавал беспощадный голос. Вторая же с безумной радостью хваталась за каждое мгновение жизни. Он все еще существует, еще может дышать, видеть, что-то говорить, не важно что, лишь бы не прекращались вопросы, лишь бы можно было ответом купить еще один бесценный миг, и еще один, и еще...
Но вот воцарилось молчание — ничего страшнее этого молчания не слышал Оплот в своей жизни.
— Ладно, — с некоторым сомнением просипел голос, — живи пока. Но если хоть слово кому обронишь...
Не закончив фразы, Избранный встал с ковра. Там, где темным пятном маячила его голова, вновь засиял огонек светильника.
Тихо, без скрипа приотворилась дверь — и снова закрылась.
Как чудесно, как нежно скользнул по лицу сквозняк! Как прекрасно дрожит крошечное пламя!
Он жив, жив...
Конечно, он будет молчать! Конечно, он никому и никогда!.. С блаженной улыбкой Таграх-дэр обнял подушку. Он не знал, что виски его стали в эту ночь белыми.
— Избранный, почему мы его не убили? Разве Кхархи не обрадовался бы еще одной смерти?