Представление для богов - Голотвина Ольга. Страница 152

— Как твой язык повернулся брякнуть такое? О каком колдовстве может быть речь под этими священными сводами? Или слуги Единого так слабы, что позволили колдуну отвести себе глаза?

— Значит, ты признаешь, что этот человек — посланник бога? — с самым простодушным видом спросил Хайшерхо.

Жрец не ответил, тоскливо переводя взгляд с учтивого Хайшерхо на спокойного грайанца: «Злорадствуют, подлецы!»

Он был совершенно прав. Айрунги в этот миг действительно думал: «Что, получил, укротитель крыс? То-то! Наш балаган не хуже вашего!»

Схожие чувства обуревали и почтенного Хайшерхо: «Ну, каково со мной спорить, старый ты прохвост? Потянул из моей печи лепешку — и обжегся? Жаль, Светоч не видит этого позора... Ничего, Ахса за двоих порадуется!»

И будто нашло отклик мысленно произнесенное Хайшерхо имя: по ступеням прошелестел белый шелк. В круг жрецов гневной орлицей влетела невысокая женщина с тремя длинными косами. На ней не было вуали — никто не прячет лица во время моления.

Бывшая жрица не забыла торопливо поклониться в сторону занавеса, скрывающего статую божества. Затем Ахса-вэш подбежала к отцу, ухватила его за локоть, заставила нагнуться и прошептала несколько слов на ухо. После этого супруга Светоча спустилась по ступенькам и на скорую руку отвесила несколько оплеух раззявам охранникам — задаток до возвращения во дворец. Оплошавшие Белые Львы поспешили вновь поднять свою госпожу на щит.

Главный жрец, мысленно поблагодарив свою мудрую дочь, обернулся к грайанцу:

— Я поверю, что ты послан богом, если сумеешь сказать, как выглядит статуя Единого, что скрыта за этим занавесом!

— Ты действительно хочешь, чтобы я сказал это вслух? — мягко удивился звездочет. — Здесь, при всех?

Жрец прикусил язык, поняв, что неосторожно произнес слова, которые можно счесть святотатством. А загадочный грайанец продолжал:

— Не хочу пользоваться твоей оговоркой и не уклонюсь от испытания. Пусть мне дадут бумагу или пергамент. Я напишу, как выглядит статуя, а ты прочтешь и скажешь, прав ли я...

Жрец побелел и пошатнулся. Обиженная невниманием священная крыса соскользнула по его одежде на пол и знакомым путем затрусила прочь. Никто этого не заметил.

Из толпы передали лист бумаги, чернильницу и перо. Грайанец опустился на пол, положил бумагу на мозаичные плитки и начал быстро писать.

Крысоголовые возбужденно перешептывались. Неужели так просто?! Неужели этот необыкновенный человек сам отдает победу им в руки? Ведь что бы он там ни написал — кто помешает главному жрецу сказать, что все это вздор, что статуя выглядит иначе... Проверить-то нельзя!..

Хайшерхо тоже не скрывал удивления. Но его явно беспокоило что-то еще.

Когда грайанец закончил писать и поднялся на ноги, Хайшерхо спросил:

— Как твое имя, чужеземец?

— Айрунги Журавлиный Крик, — последовал вежливый ответ.

— Как-как? — переспросил Хайшерхо. — Но разве ты не...

Он не договорил, жрец шагнул к ним и выхватил у Айрунги бумагу.

Жрец читал записку долго, очень долго. А когда он поднял глаза, все ужаснулись перемене в его лице — словно старик получил известие о гибели всех своих близких.

Безжизненным голосом жрец произнес:

— Этот человек совершенно точно описал статую Единого, я подтверждаю это.

В ошеломленной тишине Айрунги властно повернулся к толпе:

— Я не окончил молитву. А ну, все за мной... хором!

И начал с того места, где остановился:

— И как создал ты этот мир, так когда-нибудь его и разрушишь...

Толпа покорно подхватила:

— Но молим тебя: не при нас, не при наших детях, не при наших внуках...

Служители храма вплели голоса в общую молитву. Молчал лишь главный жрец. Рука его яростно комкала серый клочок бумаги.

Она была короткой, эта страшная записка:

Двое грайанцев сидели в одной из внутренних комнат храма. Раш, закатав рукав, разминал онемевшие мускулы предплечья. Айрунги, раздобыв в одном из потайных карманов флакончик с густой темной жидкостью, смазывал палец.

— Теряю сноровку, — весело сказал он. — Порезался, когда давил стекло. А ты молодец, вовремя зажег все, что надо. Хорошо, что была возможность перекинуться парой словечек...

— А чего ты им пергамент в руки не давал? — лениво поинтересовался Раш.

Айрунги хохотнул.

— Там на обороте другой текст. По-грайански. Со ссылкой на Безликих. Я ж не знал заранее, где и когда попаду в переделку...

— Небось думаешь остаться здесь, сместить главного жреца и заправлять воспитанием крыс?

— Думал, — признался Айрунги. — Не выйдет. Жрецы — не крестьяне, долго морочить их не удастся. Сейчас они растерялись, а потом придут в себя и что-нибудь придумают, чужого к своей кормушке не подпустят... Нет уж, не будем начинать новую игру, пока не закончили старую!

— Твое счастье, что так рассудил. Если б ты забыл, что мы идем по следу самозванца, я вот этими самыми руками устроил бы тебе такой гнев Единого...

— Ну-ну, побереги силу! Возможно, она тебе скоро пригодится. Наша судьба еще не решена. Может, эти храмовые все же рискнут нас убить...

Он замолчал, потому что дверь распахнулась. На пороге стоял главный жрец.

Нахлынувший страх острой болью свел живот Айрунги. Грайанец взглянул своему врагу в лицо — и сразу успокоился при виде налитых темной яростью глаз. Если бы служители храма решили убить «посланника Единого», жрец был бы полон спокойного торжества. А раз злится — значит, от бессилия...

— Ну, святой человек, — с ненавистью процедил главный жрец, — в твоем пергаменте сказано: «Кто окажет ему помощь — будет взыскан милостью Единого...» Говори: может ли храм оказать тебе... помощь?

Последнее слово он не произнес, а выплюнул, как отраву.

— Конечно, — вежливо кивнул Айрунги. — Для начала мне нужны некоторые сведения. Расспроси-ка для меня кое о чем свою крысу...

26

Вей-о-о! Уж лучше река Бешеная, лучше лес со всеми его волками, медведями и комарами, чем этот давящий камень со всех сторон!

Вроде и недалеко он отошел от ловушки со скользкими стенами... вроде всего-то пару раз свернул за поворот... а подлый лабиринт повел, закружил, запутал в тоннелях, коридорах и переходах — узких и широких, прямых и извилистых, высоких и таких низких, что приходится передвигаться ползком...

Иногда потолок становится влажным, с него срываются большие капли, пахнет сыростью и гуще разрастается светящийся мох. Иногда стены покрыты такой сетью трещин, что стараешься скорее миновать опасное место, пока вся эта декорация не обрушилась на голову...

В памяти очень вовремя всплывает всякая пакость. Например, слышанные в детстве рассказы истопника из тайверанской бани: о подземных поселках, где, годами, не видя солнца, живут рабы; об обвалах; о людях, заживо заваленных обломками камня; о жутких существах, что шныряют по трещинам и расселинам.

А камень на пряжке дает знать о близкой опасности с таким упорством, что хочется расстегнуть пояс, размахнуться похлестче и шарахнуть талисман о стену. Впрочем, здесь толком и не размахнешься: тесно...

Все условия, чтобы почувствовать себя крысой! Кстати, о крысах: хорошо бы какой-нибудь из переходов вывел в подвал, набитый окороками и прочей вкусной снедью... ох, да хоть сырой репой! Есть хочется ужасно!

В начале своего подземного путешествия Орешек пытался отмечать пройденный путь, ногтем царапая светящиеся пятна мха. Но яркие влажные кляксы быстро затягивали раны и становились прежними, словно к ним не прикасалась человеческая рука. Да и зачем ему, собственно, эти пометки? Чтобы вернуться в колодец со скользкими, будто намыленными, стенами? Вылезти наверх там нельзя, уж он-то пробовал! Значит, надо идти вперед и не думать о том, что Серая Старуха, может быть, уводит его глубоко в сердце скал или под дно озера...