Дикий пес - Лисина Александра. Страница 57

И только Белка как-то справлялась. После трудной ночи, утомительного утра, чужой боли и не до конца выветрившейся памяти о царстве Ледяной богини она по-прежнему умудрялась бежать впереди, выискивать безопасную дорогу и первой замечать опасность, когда кто-то из местных начинал с любопытством посматривать на ее слабую стаю.

Лакр не знал, сколько им осталось до кордона. Не знал, дотянут ли они до него вообще. Но понимал одно: если нет, то патриарх зря подарил им красный знак пса. И зря именно их выбрал для этого безумного заказа.

— Отдыхайте, — вдруг откуда-то издалека донесся до него прерывистый голос Гончей. — Немного времени у нас есть.

Люди сползли на землю, измученно прикрыв слезящиеся глаза. Перворожденные опустились чуть медленнее, но все равно без сил, такие же измученные и равнодушные ко всему. Только Тиль сумел приподнять голову, молча спрашивая, не нужна ли ей помощь. Но Белка покачала головой и, в который раз опустившись возле заметавшегося во сне полуэльфа, тихонько коснулась его виска.

— Стрегон?

Тот немедленно открыл глаза и вопросительно посмотрел на нее глазами пятилетнего ребенка.

— Выпей.

Стрегон послушно проглотил остатки запаса воды и выразительно провел языком по пересохшим губам. Затем так же быстро прожевал кусок вяленого мяса и часть эльфийской лепешки, которую сберегли специально для него. Снова облизнулся, заметно посвежев за последние часы, а потом нерешительно позвал:

— Бел?

— Спи, — тут же отреагировала Гончая. — Забудь обо всем и спи.

Он с тихим вздохом уронил голову на плечо и больше никого не тревожил.

— Что с ним? — поинтересовался Лакр, едва дыхание слегка восстановилось. — Почему он такой… неразумный и доверчивый?

— Тебе лучше не знать, — помрачнела Белка, закутывая Стрегона в плащ. — И ему — тоже.

— Что в тебе такого опасного?

— Руны, рыжий. Проклятые эльфийские руны.

— Изменение? — осторожно уточнил он. — Я… Знаешь, я не все понял, о чем ты вчера говорил.

Она со вздохом обернулась:

— Ты бы понял темного владыку, если бы хоть раз это увидел. Потому что это действительно страшно.

— Значит, ты единственный, кого изменили?

— Больше никто не выжил.

— А много было попыток?

— Больше трех сотен, — мертвым голосом ответил вместо Белки владыка Л’аэртэ.

— Сколько? И что? Каждый раз… вот так? — Лакр даже привстал на локте, чтобы увидеть лицо эльфа. — Но зачем?

Тирриниэль устало прикрыл веки.

— На самом деле руны изменения придумал и впервые использовал владыка Изиар. После него остались записи, хроники, амулет… и описание ритуала, который незадолго до последнего похода был проведен над смертными группой не слишком разумных эльфийских магов. Ожидаемого результата они не получили — где-то ошиблись, разочаровались, после чего об изменении надолго забыли. Однако не все. Один из… отступников решил довести идею Изиара до конца и продолжил начатое им девять эпох назад. Даже я не знал, что происходит, никто не знал, что он специально для этого покинул Темный лес, скрылся от совета, от собственного владыки и втайне продолжил опыты.

— То есть в изменении виноваты вы? — озадаченно моргнул Лакр. — Темные?

— Боюсь, что так, — вздохнул эльф. — Сперва Изиар, потом — один из наших хранителей… Не волнуйся, он уже мертв. Его имя проклято точно так же, как имя самого Изиара. Однако этот безумец все-таки добился своего, а наши старейшины, увидев результаты, неожиданно поняли, что измененные не миф. А со временем решили, что это может принести им некоторую выгоду.

Лакр помотал головой:

— Подождите. Значит, они хотят сотворить новых измененных?

— Совет считает, что это позволит сохранить нашу расу.

— Опять не понял…

— Когда-нибудь поймешь, — тяжело вздохнул владыка Л’аэртэ. — А пока просто поверь: измененные могут быть равны нам по силе и другим возможностям. Их можно сделать любыми, какими вздумается. Послушными и покорными. Красивыми и не очень. Можно натаскать, как убийц, перед которыми откроются любые двери. Заставить поражать, ослеплять, вызывать людей на откровенность… Все дело только в рунах, которые надо нанести на их кожу. Это почти такие же руны, какие есть у вас.

— Тогда в чем же разница? — нахмурился ланниец. — Я, например, не возражаю против некоторых рун.

— Разница в том, что ты — всего лишь человек. И твой сын тоже будет смертным, которому ты конечно же передашь какую-то часть своих сил, но который никогда не станет чем-то иным. Тогда как измененные могут дать нашему миру совсем иных наследников. Ничем не отличимых от тех, кто был рожден естественным путем.

— Что?

— Да, — тоскливо отвернулся эльф. — Именно по этой причине большая часть наших братьев ратует за повторное изменение — им хочется всего и сразу. И совсем не нравится ждать того времени, когда чары Изиара окончательно спадут.

Братья удивленно приподняли головы.

— А вы, значит, пошли против всех, мастер?

— Да, — кивнул Тирриниэль.

— Эльфы же не слишком ценят чужие жизни, — нахмурился Терг. — А в былые времена вообще, говорят, мимоходом могли голову снести и не поморщиться. Что изменилось? Почему вы передумали?

Тирриниэль мельком покосился на сгорбившуюся возле Стрегона Белку.

— Потому что это не выход. У нас нет права отнимать жизнь у смертных лишь потому, что вы меньше живете. Более того: когда-то я уже пережил одно изменение и не дам ему случиться снова.

Лакр, до которого только сейчас начал доходить смысл сказанных Брегарисом при первой встрече слов, ошарашенно уставился на красивое лицо Гончей и неприлично разинул рот.

— Бел?

— Да, рыжий, — горько кивнула она. — Я бы тоже не хотел, чтобы кто-то прошел через то, что довелось испытать мне. Ты ведь знаешь, как больно, когда на кожу наносят руны? Так вот, у тебя их всего три, а на мне — больше сотни.

Наемники невольно отшатнулись.

— Конечно, можно было бы и меньше, но тот, кто это сделал, ценил совершенство. Поэтому и создал меня таким: совершенным во всем, от гибкого тела до белой кожи. Он дал мне лучшую защиту, какую только смог, — от яда, от стрелы, от меча и даже от магии. Он сделал меня живым источником, рядом с которым любой маг никогда не познает, что такое истощение. Он дал мне красоту, голос, новое лицо. Свою скорость, память, умение убивать. Способность вызывать симпатию и сильную привязанность. Он сотворил меня заново. Полностью переписал мою судьбу. И единственное, что осталось во мне прежним, это глаза… Они и сейчас такие же, как тогда, когда я впервые его увидел. Правда, теперь в них есть отголосок и его силы. Той самой проклятой силы, которую я столько лет ненавидел.

Тирриниэль опустил голову.

— Я не знаю, был ли способ сделать это легче и лучше, — тихо продолжила Белка. — Была ли возможность избавить нас от боли… Мой палач никогда об этом не говорил. Если бы такая возможность существовала, то, быть может… не знаю, но, возможно, тогда не погибло бы столько народу. Возможно, я бы понял и принял тех, кто захотел бы стать иным и познать горечь перемен. Но никто не знает, как сохранить рассудок несчастным, которые рискнут повторить этот путь. Мне повезло, невероятно повезло — мой создатель допустил ошибку в расчетах, благодаря чему я сумел пережить его самого. Да только в чем она была, эта ошибка, даже хозяин теперь не знает. Талларен унес эту тайну с собой в могилу. А ради того, чтобы это понять, пришлось бы потратить не один век и загубить не одну сотню жизней… Но это не та цена, которую я готов заплатить.

— Я тоже, Бел, — беззвучно шепнул владыка Л’аэртэ.

Она слабо улыбнулась и ничего не сказала. А когда пришло время вставать, лишь успокаивающе сжала его руку.

ГЛАВА 19

Третий кордон они увидели издалека вскоре после полудня, как и говорила Белка. Правда, сперва братья приняли его за низко опустившуюся тучу или за вереницу скал, выстроившихся вокруг дремлющего Лабиринта. Но потом сообразили, что к чему, и пораженно замерли.