Встретимся в Силуране! - Голотвина Ольга. Страница 61

Вей-о! Да ведь этот мерзавец ему отличную услугу оказал. Глыба могла стать смертью — а стала ступенькой к жизни

Дотянуться с нее до выбоины в стене... подтянуться... вот и край колодца!

Взгляд скользнул вокруг — и наткнулся на невысокую фигурку в одежде, посеребренной лунным светом. О Безликие, неужели горная фея?

Но чудесная сказка закончилась, не начавшись. Женщина тоже заметила его, замахала руками, позвала негромко, но взволнованно:

— Сюда! Скорее все сюда! Это ведь он, да? Он?!

Из белесого моря, в которое луна превратила кустарник, вынырнули Рифмоплет, Челивис, Тихоня и незнакомый мужчина в цветастом наряде циркача. Они обступили Орешка, наперебой вполголоса загалдели, а темноволосая женщина, вблизи совсем не похожая на фею, все пыталась поцеловать ему руку.

— Я знал, знал! — выбился из общего гама голос Рифмоплета. — Такие не погибают! Я первый сказал — Сокол в другом месте выберется... надо склон осмотреть...

— Ну уж нет! — возмутился Челивис. — Это я первый сказал — склон осмотреть! Кстати, я прихватил меч господина.

— Вот уж спасибо так спасибо! — от души сказал Ралидж, принимая из рук Челивиса Саймингу. — Кстати, вы не видели здесь... ну... кого-нибудь чужого?

Все переглянулись и дружно замотали головами.

— И все-таки здесь кто-то был... — задумчиво сказал Ралидж — и сам удивился своим словам. Почему — «кто-то»? Он же узнал этого человека!

Нет, он наверняка ошибся. Не мог же, в самом деле, это быть купец Аншасти!..

28

Если бы Орешек и Ингила вновь увидели поляну, на которой звучали возвышенные строки «Принца-изгнанника», они нашли бы там лишь одно изменение: сарай щеголял новенькой дверью. Впрочем, сейчас дверь эта была приоткрыта и не мешала двоим пленникам уныло глядеть, как бабка прилаживает над костром чугунный котел.

— Не бойся, мой мальчик! — успокаивающе сказал Айрунги. — Эти идиоты нас даже не обыскали. Ожерелье при мне. Мы всегда сумеем сбежать.

— Ой, не надо! — встрепенулся Ильен. — То есть... я хотел сказать... да, конечно, сбежим. Только, ради Безымянных, надо бы ожерелье в покое оставить! Ты же обязательно что-нибудь придумаешь! А эта вещь...

— Ладно, ладно, там видно будет... — рассеянно отозвался Айрунги. Куда внимательнее он вглядывался в манипуляции бабки над котлом. — Эй, почтенная! — повысил он вдруг голос. — Что ж ты своих друзей так скверно кормить собираешься?

— Вот возьму сейчас палку и меж ушей причешу! — меланхолично отозвалась старуха, не оборачиваясь к пленникам. — Тебе-то что за печаль? Тебя угощать не стану!

— И хвала Безымянным! А палкой мне не грози. Мне хуже палки — глядеть, как ты заячью тушку зря извести намерена. Это что ж за блюдо получится: вода, заяц — и все!

— Соль еще... — растерялась под таким напором бабка, но тут же вспылила: — А ты кто таков, чтоб учить? Повар, что ли?

— Да, повар! — гордо воскликнул Айрунги. — И еще какой повар... чтоб тебя, дуру старую, Хозяйка Зла в твой же котел запихнула!

Старуха пропустила мимо ушей оскорбление — так заинтересовали ее слова пленника. Раб, мастерски владеющий каким-нибудь ремеслом, — товар ценный. Можно рискнуть и продать такого не на рудник за бесценок, а понимающим людям за приличные деньги.

Оставив котел, она подошла к сараю, присела у порога.

— Врешь небось. Если повар, почему на постоялом дворе у Кринаша бродячим лекарем назвался?

— А чтоб погоню со следа сбить!

И Айрунги унылым голосом сплел историю о том, как его нанял на год некий знатный и могущественный господин. Пораженный талантом Айрунги, господин решил оставить повара у себя навсегда. А что может сделать маленький человек? Ведь никому не докажешь, что ты не раб, за большие деньги купленный в дальней стороне! Остается одно — бежать... с помощью вот этого славного мальчика, который сжалился над бедолагой поваром. А по пятам за ними — ищейки господина, который не представляет своей дальнейшей жизни без телячьего жаркого с яблоками по-наррабански и без сладкой запеканки «Поцелуй горной феи»...

— Все равно врешь... — неуверенно протянула бабка. — Раз такой мастер — скажи, с чего ты на меня взъелся? У меня ж только и есть, что соль да заяц! Тут уж как ни крутись, а ничего путного не сваришь.

— Оглянись, глупая женщина! Ты же в лесу!

— Ну и что? Было б лето — я б щавеля набрала, а так...

— Щавель — это хорошо, но и осенью можно набрать много съедобных растений... а уж корешки, корешки! Они как раз сейчас набирают настоящую силу. Можно так заправить похлебку... ах, какой аромат пойдет по лесу! Зайцы сбегутся к костру и в очередь встанут, чтобы ты их в котел засунула!..

Не ответив, старуха встала и исчезла за углом сарая. Ильен бросил тревожный взгляд на учителя. Тот сидел, небрежно прислонившись к стене и устремив безмятежный взор мимо костра, в лесную чащу. Если бы не связанные за спиной руки, он казался бы хозяином здешних мест.

На порог упала тень. Над пленниками встала старуха с арбалетом в одной руке и ножом в другой. Тяжелая короткая стрела обещающе глядела в лоб Айрунги.

— Вот что, повар, — неласково сказала бабка, — ты сейчас свое мастерство покажешь. Да смотри у меня! Дернешься разок — и тебя самого жарить придется. До золы. Что у Кринаша было — такого не вытворять!

— А что у Кринаша было? — изумился Айрунги, распахнув чистые честные глаза. — Я там перепугался до смерти! По сей день ничего не понимаю. А мальчишка мой с тех пор по ночам от страха кричит.

Ильен закивал, старательно изображая испуг. Не очень-то у него это получилось. Впрочем, бабка все равно не сводила глаз с Айрунги. Она осторожно положила арбалет на землю, ловко разрезала веревки на руках у пленника и снова подхватила оружие.

— Вставай! Пошли!

— А корзинка найдется? Для кореньев...

— Обойдешься подолом балахона.

— Ух, сколько всего наберем! — жизнерадостно воскликнул Айрунги, вставая. — В одной старинной пьесе сказано: «О добрый лес! Под пологом зеленым так щедро ты дары свои рассыпал...»

— Заткнись!!! — взвизгнула старуха. — Еще строчка — и стреляю! Чтоб я ни про какие пьесы больше не слышала!

Айрунги недоуменно покрутил головой, но замолчал и не спеша пошел впереди бабки, всем видом изображая смирение. Они исчезли из поля зрения мальчика.

Ильена уколол страх: не задумал ли учитель сбежать в одиночку, бросив его в этом сарае?

Какая подлая, трусливая, недостойная мысль! Но... почему она появилась?

Раньше Ильен ни на миг не усомнился бы в учителе — самом умном, самом смелом, самом благородном... самом... самом...

Что же изменилось? Сам Ильен? Или учитель? Или просто пришлось по-новому взглянуть на хорошо знакомого человека?

Учитель стал резким, раздражительным, подолгу о чем-то задумывается. Перестал рассказывать о чудесных тайнах мира. Все время гладит сквозь одежду проклятое ожерелье. Избегает смотреть Ильену в глаза.

Может, это из-за того, что у Ильена больше нет разгадки великой тайны. Кинжал с позолоченной рукоятью остался в развалинах Кровавой крепости, у семи призраков. Что, если раньше Айрунги обхаживал глупого мальчишку ради дедушкиного пергамента, а теперь относится к ученику как к обузе, которую не жаль и бросить по пути?..

Как ответ на тягостные раздумья, из лесу донеслись голоса учителя и мерзкой старухи. Ильен облегченно вздохнул, глядя, как Айрунги выходит на поляну, по-хозяйски усаживается у огня, вытряхивает из полы балахона какие-то корни и начинает скороговоркой нахваливать их бабке, которая угрюмо стоит позади с арбалетом.

— Да положи ты свою смертоубийственную дуру! Тут не для нее, а для твоего ножа работа будет. Это все нужно почистить и порезать.

— Не командуй! — мрачно сказала бабка, садясь на траву и кладя рядом арбалет. — Если отравить нас вздумал, так смотри: от каждого корня по кусочку первым проглотишь!

Айрунги отшучивался, пытаясь развеселить свирепую старуху, а Ильен продолжал тревожно вглядываться в спину учителя. Впервые мальчику пришла в голову мысль: а можно ли доверить этому человеку тайну Души Пламени? Раньше это было ясно. Кому же, как не ему? А теперь грызло сомнение: почему этот мудрый ученый так старательно и без тени смущения подстроил похищение пергамента? Почему так охотно пошел на сделку с отвратительными привидениями? Почему с такой радостью нацепил на себя недобрую колдовскую штуковину?