Встретимся в Силуране! - Голотвина Ольга. Страница 78

— Это кто ж так расстарался? — спросил Айфер, переворачивая топор обухом вниз и прилаживая первый гвоздь к доске.

— Волки, — коротко ответила девушка, тревожно глядя через маленькое окошко на край полной луны, серебрящейся над верхушками елей. — Поторопись, а то не успеем...

— Куда спешить-то? — удивился Айфер, точным ударом загнав гвоздь в дерево. — Погоня за нами, что ли?.. А как волки на сеновал залезли? Не по лестнице же!

— Жрать захотели, вот и залезли, — невесело усмехнулась Ферина. — Волки и другую дичь сыщут, лошадка нам с отцом самим нужна... Крепче забивай, чтоб самому не отодрать было!

— А уже готово, — отозвался парень, отложив топор. — Что-нибудь еще хозяюшке угодно?

— Угодно, — прошелестело у него над ухом. — Ребенка хочу от тебя, богатыря...

Айфер обернулся. Ферина Лесная Трава успела сбросить платье и теперь стояла перед ним нагая, во весь рост, странно мерцая большими зеленоватыми глазами. Айфер помотал головой. То ли причиной было выпитое вино, то ли лунный свет, обливший тело девки с постоялого двора, — но в этот миг показалась она Айферу самой прекрасной и желанной из всех женщин, каких видел наемник за свою бродячую жизнь. Но налюбоваться на эту дивную красоту парень не успел: Ферина прыгнула на него, вытянув вперед руки, обхватила за шею, повалила на сено. Они покатились в любовной схватке, странно похожей на смертельную борьбу. Внизу, в конюшне, храпела и билась испуганная лошадь. Густой, дурманящий запах сухой травы отнимал память и разум...

Пестрая компания продолжала развлекаться. Тихоня молча пристроился поближе к одному из кувшинов. Челивис задремал у огня. Пилигрим и Рифмоплет вспомнили свою ссору в темнице и от души мирились.

— «Палача» я беру назад. Считай, не говорил...

— Да уж, пожалуйста, возьми «палача» назад. Я не палач, я дурак... И не спорь — я дурак! Надо было соображать, что можно читать, а что — нет!

— Нет, ты не дурак! Ты поэт!

— А есть разница? — поинтересовался Ваастан, выглядевший заметно трезвее остальных.

— Умолкни, грубиян! — гневно ответствовал Пилигрим. — Не видишь, людям хорошо! Сегодня всем должно быть хорошо!

— Пра-авильно! — умилился Ралидж. — Всем должно быть хорошо! А наверху двое бедняг сидят... хозяин сказал! Торчат в холодной комнате! Может, даже без ужина, если денег не наскребли!

— И без вина?! — ужаснулся поэт судьбе незнакомых постояльцев.

— Без вина! — убежденно кивнул Сокол. — Эй, Тихоня, в кувшине еще булькает?.. Вот и славно. Пойду позову их к нам.

Ралидж направился к лестнице упругой и твердой походкой абсолютно трезвого человека. Поэт и Пилигрим проводили его одобрительными взглядами и вернулись к теплой беседе:

— Нет, ты не дурак! Дурак — тот властитель замка! Унтоус! Мог бы сейчас твои стихи слушать... за трапезой...

— Бедняга! — пустил слезу Рифмоплет. — Сам не знает, чего лишился! А ведь он любит — про страшное... на ночь... А сейчас как раз ночь!

— Ночь? Тогда читай! Про Полуночную деревню! Про этих... которые колдуна убили... про оборотней!

— А вам стра-ашно будет!

— А мы смелые! Эй, Тихоня, мы смелые?.. Во, гляди — кивает! А давай на спор, что не испугаемся!

— На что спорим? — деловито уточнил Рифмоплет.

— На золотой.

— Идет! Ну, держитесь у меня... такие кошмары напущу...

Поэт выпрямился, лицо его стало серьезным. Он помолчал немного, видя в этот миг то, чего не дано видеть другим, и начал медленно, горько и строго:

Он не закончил: дверь с визгом отворилась. Поэт оглянулся на досадную помеху... и, побелев, вскочил на ноги.

Все, кроме спящего Челивиса, тоже вскочили и в ужасе уставились на дверь. С коротким придушенным воплем Никто метнулся за спину Ваастана. Тихоня молча подхватил тяжелую дубовую скамью, вскинул перед собой. Пилигрим выдернул из очага пылающую головню и укоризненно сказал:

— Ну и гад ты, Рифмоплет, после этого! За паршивый золотой — и такие страхи на людей...

Ралидж поднялся по лестнице, стукнул в ближайшую дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.

— Наша компания приглашает... — начал он — и замолчал, разом протрезвев.

В упор взглянул в смятенное лицо мальчика — и медленно перевел глаза на вскочившего со скамьи взрослого человека.

— А ты изменился за три года, — сказал Ралидж, не узнавая своего голоса. — Помолодел лет на тридцать. Впрочем, я тебя всякого видал — даже выкрашенного под наррабанца...

Айрунги кончиком языка облизнул пересохшие губы. Его трудно было смутить и испугать, но внезапно появившемуся Соколу это удалось.

— Мельчаешь, приятель, — обманчиво спокойным голосом продолжал Хранитель. — Раньше водил армию чудовищ на завоевание мира, а теперь обучаешь ребятишек воровству?

Айрунги пришел в себя. Он провел ладонью по груди (Ралидж заметил, что сквозь бурую ткань балахона пробивается странный блеск) и хотел что-то сказать, но ему помешал донесшийся из соседней комнаты пронзительный женский крик.

Айфер не уловил мгновений, когда объятия Ферины превратились в хватку убийцы. В кожу впились когти, перед лицом лязгнули клыки, чуть промахнувшись мимо горла.

Айфер всегда медленно соображал. Но руки бывалого воина ответили на атаку раньше, чем рассудок осмыслил происходящее. Словно кузнечными клещами стиснули они извивающуюся тварь. Та пронзительно завизжала и глубже вонзила когти в плечи человека.

Какая страшная сила была в невесть откуда взявшемся существе! Подвывая, оно тянулось клыками к горлу Айфера. С трудом удерживая врага на расстоянии вытянутой руки, грайанец перекатился на бок и попытался ударить зверя о стропила сеновала. Тварь извернулась. В лицо человека било зловонное дыхание, хищная морда скалилась в полумраке, когти рвали тело наемника.

Мгновения ужаса и смятения прошли. Вот враг, вот бой, а остальное не важно.

Не обращая внимания на бегущие по коже струйки крови, воин вновь попытался ударить противника о бревно. Тварь коротко взвизгнула, поджала и распрямила задние лапы. Удар пришелся Айферу в живот, от боли потемнело в глазах. «Брюхо, гадина, распорола!» — мелькнула мысль. Мгновенно вспыхнувшее видение собственных внутренностей, вываливающихся на сено, вызвало приступ бешеной ярости, придало силы. Рывком высвободив правую руку, воин нашарил покрытое жесткой шерстью горло и стиснул его, вкладывая в это движение и гнев, и смятение, и жажду жизни...

Под пальцами что-то противно хрустнуло. Темная пасть судорожно дернулась, раскрылась, словно в зевке. Мерзкое существо обмякло, обвисло на когтях, глубоко всаженных в тело Айфера. Воин рывком освободился, оставляя на лапах противника обрывки своей кожи, и откатился прочь. Он лежал, напряженно вглядываясь во мрак: не спешат ли на помощь убитому врагу другие твари? Затем осторожно провел рукой по животу и убедился, что он не распорот, но раны основательные.

Кружилась голова, шумело в ушах. Айфер поднялся на колени, стараясь не смотреть на неподвижного противника. Он уже видел краем глаза тело женщины с неестественно откинутой головой — и не собирался рассматривать его подробнее.

Вид лунной полосы, в которой плясало облачко взбаламученной сенной трухи, вызвал у Айфера отвращение, к горлу подступил тугой ком. Но легкое движение в полумраке заставило вновь собраться, напрячься. Что это? Шевельнулся край приставной лестницы! Кто-то лезет на сеновал!