Великий торговый путь от Петербурга до Пекина (История российско-китайских отношений в XVIII–XI - Фауст Клиффорд. Страница 28

Несмотря на такие меры, рынки Пекина могли оказаться насыщенными русскими мехами, доставленными легальным и контрабандным путем, а преобладающие рыночные цены там назначались гораздо ниже тех, что требовали в Сибирском приказе. Опасения Л. Ланга по данному поводу, как ему придется в скором времени убедиться, имели под собой все основания. Предводители нынешнего обоза не скрывали закономерных сомнений и поэтому подали прошение С.Л. Владиславич-Рагузинскому на назначение твердых окладов в серебре вместо разрешения торговать за свой счет, что прежде считалось обычной практикой. Посол на такие условия согласился, и Д. Молоков получил оклад 600 рублей в год; начальник стражи Иван Ногнев (Ножнев) — 100 рублей; а два переводчика — по 50 рублей каждый. Только присяжные оценщики товара не удостоились зарплаты, зато получили разрешение на перевозку товара на 200 рублей каждый с оплатой обычных таможенных пошлин после возвращения в свою страну. Поскольку сначала нужно было сбыть государственные товары и только потом заниматься товарами частников, виды на приличный доход от приватной торговли в Пекине представлялись совсем не обнадеживающими.

Путь до Пекина удалось преодолеть без особых происшествий, хотя пересечение пустыни Гоби всегда оставляло незабываемое впечатление. Обоз отправился в дорогу в следующем составе: всего 205 мужчин, 1650 лошадей (из которых 400 под кавалеристами), 475 возов с товарами, 162 воза с провизией и необходимым в пути имуществом, а также 562 головы рогатого скота, предназначенного для пропитания обозников в пути. Повозки нагрузили пушниной, кустарными изделиями, а также деньгами на закупку золота и серебра на общую сумму 285 404 рубля. Львиная доля приходилась на сибирскую пушнину — почти полтора миллиона шкурок белки плюс несколько меньшие количества горностая, соболя, лисы, рыси, выдры и т. п.

Император Юнчжэн приказал руководству Лифаньюаня оказать русским обозникам на время их нахождения в пути всю необходимую помощь. Чиновник из этого китайского ведомства присоединился к обозу с конкретной задачей предохранения его лошадей и скота от посягательств всевозможных воров. По согласованию с китайской стороной русские обозники поместили своих лишних лошадей и коров в специальный загон по ту сторону Великой Китайской стены, как они об этом и просили. В случае потери коровы или лошади из-за действий похитителей в пользу обоза предполагалось возмещение ущерба, так как «Россия представляет собой мелкое иностранное государство». Так сказано в послании китайского императора своим русским гостям. Беда заключалась в том, что его послание оказалось не очень-то весомым. Император обязал коменданта обоза следить за достойным поведением своих людей, пресекать попытки драк и ссор, а также предотвращать любые случаи воровства и разбоя. В целом ничего особенно благоприятного сопровождающим русский обоз людям не обещалось.

После стремительного, но дорого обошедшегося перехода, длившегося чуть меньше четырех месяцев, 26 декабря 1727 года обоз прибыл в Пекин. На участке пути между Селенгинском и Калганом он лишился 489 лошадей и 258 голов крупного рогатого скота. Расходы на содержание животных в Пекине оказались неподъемными, и Молокову приказали отправить их на откорм в калганские поля и подобрать на обратном пути. Китайцы приняли путешественников с распростертыми объятиями в расчете на то, что Кяхтинский договор не прошел процедуру ратификации и не обременен официально врученными экземплярами.

Пекин в XVIII столетии. Из журнала «Академические известия на 1781 год» (СПб.: Изд-во С.-Петербургской академии наук, 1779–1781). VIII. С. 677. Позаимствовано из коллекций Библиотеки конгресса. № 1 — императорский дворец; № 19 — русская церковь Св. Николая Чудотворца; № 26 — русский поселок (Русский дом), расположенный на том месте, где теперь находится проспект Чанъань.

В первый же день после прибытия при пекинском дворе распорядились разрешить торговлю в русском квартале на территории так называемого Русского дома, расположенного юго-восточнее Запретного города. В этом просматривался удивительно благоприятный поворот событий, поскольку, как правило, руководителей обозов в течение многих недель заставляли ожидать приема у императора, на котором «принесшие дань варвары» представлялись, подносили свои причудливые дары, а потом получали в ответ китайские диковинки и разрешение на торговлю. Однако медовый месяц мгновенно закончился: скоро перед Русским домом появилось около 750 китайцев. Как тут же объявили, 500 из них назначаются «охранять» обоз и его товары, а еще 250 — стоять на часах у ворот двора Русского дома.

Русские гости утверждают, будто Юнчжэн и его сановники всеми средствами пытались строить козни их торговле. Они старались отвадить от Русского дома наиболее состоятельных китайских, японских и корейских купцов, перехватывали их и подвергали дотошным расспросам о том, что они собирались продать, сколько наличных денег взяли с собой, а также каким образом приобрели свои товары и заработали деньги. После такого допроса со стороны дознавателей, обосновавшихся рядом с Русским домом, купцам выдавали пропуск на вход в русский квартал и разрешение на обмен товарами. Посредник русского обоза Л. Ланг неоднократно жаловался китайскому двору на подобную процедуру, из-за которой богатые купцы избегали откровений перед официальными дознавателями и в результате на торги шли только купцы победнее с никудышными товарами. Недели шли практически впустую, русские товары портились, а сотрудники Лифаньюаня уговаривали русских купцов продавать свой товар по предлагаемым пекинскими лавочниками ценам, а не упорствовать на более высоких ставках. В подкрепление своих советов по распоряжению из Лифаньюаня на рынок поступила часть собственного запаса сибирских мехов, находившихся в распоряжении данного ведомства, приобретенных, несомненно, у русских же купцов-единоличников. Цены на уже вялом рынке покатились вниз. Китайские торговцы, появлявшиеся в Русском доме, по крайней мере в самом начале торгов, приносили совсем небольшое количество шелков, совершенно недостаточное для русских купцов, чтобы сбыть с рук свою пушнину. Пока еще не прошло слишком много времени, Л. Ланг обратился, как делал раньше, к «посредникам» (барышникам, вежливо называемым маклерами). По крайней мере шесть таких посредников, из которых три или четыре человека родились в Пекине и числились крещеными русскими китайцами, помогали русским обозникам в тот или иной момент. Они либо приводили к русским гостям китайских купцов (17 января 1728 года, например, Ефим Гусев привел богатого китайца, который раньше имел деловые отношения с С.Л. Владиславич-Рагузинским, а теперь менял серебро и дамаст на шкурки морской выдры и песца), либо организовывали обмен товаром в качестве торговых агентов. Каждый заработал комиссионные от 1,5 до 3 процентов стоимости проданных товаров, хотя все просили по 5 процентов; в целом услуги барышников обошлись обозу в 2203 ляна (3084 рубля) и составили, по всей вероятности, весьма значительную часть общего объема продаж, возможно три четверти.

Несмотря на подобные ухищрения, дела у русских торговцев по-прежнему не ладились. Даже через полгода торгов большая часть пушнины, прежде всего самых редких и ценных зверьков, оставалась непроданной. Русские гости тут же обвинили китайский двор в пагубном вмешательстве в их дела и дела их клиентов, а также в создании излишков товара на пекинском рынке. Китайцы, со своей стороны, объяснили возникшие в торгах трудности отсутствием заинтересованных покупателей на российские предметы продажи из-за «низкого качества (плохости) товаров и жары».

В конечном счете Л. Ланга, о чем он сам поведал, вызвали ко двору и спросили: «Не собираетесь ли вы умереть в Пекине, коль скоро остаетесь здесь настолько долго?» Китайские чиновники просили его назначить конкретную дату отъезда его обоза, и, если он этого не сделает, его «вышлют с позором». Д. Молоков и Л. Ланг посоветовались и приняли решение потянуть по возможности до 1 августа. Но когда Л. Ланг сообщил об этом решении председателю Лифаньюаня, тот настоял на переносе даты отъезда на 13 июля (пятнадцатый день шестого месяца по китайскому календарю). За шесть дней до назначенного срока Юнчжэн удостоил Л. Ланга аудиенции. Император начал свою речь с напоминания Л. Лангу о добрых отношениях, сложившихся с ним у его отца императора Канси, прозрачно намекнув на отсутствие каких-либо причин, мешающих их продолжению. Заметив среди присутствующих несколько важных министров, Л. Ланг поинтересовался приверженностью китайской стороны к положениям Кяхтинского договора, касающимся возведения в Пекине православного храма и обучения в китайской столице русских студентов. Двое из тех, кто вел переговоры с С.Л. Владиславич-Рагузинским, то есть Чабина и Текуте, заверили русского собеседника в наличии у двора доброй воли в отношении упомянутых им храма и студентов. Строительство храма, начатое в январе, должно завершиться, пообещали они, а учителей для русских студентов уже подобрали. Добрая воля китайцев не вызывала сомнений. Китайцы, следует напомнить, уже приняли решение отправить в Россию свое посольство. Аудиенция тогда закончилась напоминанием со стороны китайцев Л. Лангу о том, что он и так прекрасно знал. А именно похоже, что спрос на российские товары отсутствует как таковой: и обозу официально желают доброго пути.