Великий торговый путь от Петербурга до Пекина (История российско-китайских отношений в XVIII–XI - Фауст Клиффорд. Страница 42

Если в торговле большого успеха не наблюдалось, то замена священников и стажеров уперлась в глухую стену. Мандарины из Лифаньюаня обратили внимание Алексея Матвеевича на то, что Кяхтинским договором предусматривались только шесть молодых людей для обучения в Пекине, и ничего не говорилось относительно их замены на новых стажеров. Следовательно, тех четырех, что он привез с собой, требовалось вернуть в Россию. Единственный аргумент в самом лучшем случае состоял в том, что тринадцать молодых русских учеников уже провели в Пекине некоторое время. Наш директор испытал сильное потрясение от такого решения после почти трех десятилетий пребывания российских студентов в Пекине, но у него не оставалось другого выбора, кроме как забрать стажеров на родину. Он привез назад еще и Алексея Леонтьева, который позже оказался ценным членом Коллегии иностранных дел. Алексей служил помощником Иллариона Россохина в Академии наук, перевел множество книг с китайского языка, заслужил ранг канцелярского советника. А также Ефима Сахновского, которого оставили служить помощником на таможне в Кяхте с окладом 200 рублей. Андрей Канаев трудностей путешествия пережить не смог и умер в дороге. Священники и их служки остались в Пекине, как мы уже сказали, но три помощника, прибывшие с ними, тоже вернулись в Россию.

Так без лишних формальностей закончилась эпопея великих русских торговых обозов, покорявших Восток. Чиновники в Санкт-Петербурге и Сибири не принимали никаких специальных или формальных решений по поводу отказа от протяженных и опасных путешествий от границы до столицы Срединного царства. В 1760 году из Сената поступил запрос в Коллегию иностранных дел на предмет целесообразности и своевременности отправки очередного обоза в Пекин, на который в коллегии спокойно сообщили о том, что в том районе китайцы развязали военную кампанию против джунгар и вопрос об отправке обоза стоять не может. Сенаторы посоветовали членам коллегии подождать, пока ситуация там стабилизируется. Два года спустя, в первый год правления Екатерины Великой, пекинскому обозу официально предоставлялось право свободной частной торговли. Но к тому времени перспективы того, что купцы-единоличники воспользуются такой долгожданной возможностью, просматривались с большим трудом. Купцы-единоличники, изъявившие такое желание, могли бы вести торговлю в Пекине по правилам, предусмотренным Кяхтинским договором, и по примеру предыдущих казенных обозов, и, естественно, с оплатой таможенных пошлин в полном объеме. После сбора купцов начальник эскорта капитан И.И. Кропотов, недавно возвратившийся из Пекина, мог бы сопроводить обоз в пути на родину. В качестве директора обоза купцам предстояло назначить достойного человека из своей среды. Все прежние запреты на приобретение отборной пушнины теперь отменили; частным предпринимателям разрешили брать с собой любые предметы, официально не запрещенные для вывоза за границу. В дальнейшем ни одного частного обоза в Пекине не появилось, но от обозов власти совсем не отказались. Они продолжали отправлять Русской православной церкви мелкие партии пушнины для продажи.

Сегодня нам представляется, что государственная монополия на торговлю в Пекине не принесла России какого-либо существенного дохода или большой славы. Судя по дошедшей до наших дней статистике, напрашивается однозначный вывод о том, что монополия все те годы даже если и давала доход, то совсем небольшой, а несколько обозов принесли одни только убытки. Тем не менее справедливости ради отметим крайне неблагоприятные условия, в которых приходилось действовать директорам обозов, а также некоторые очевидные льготы, которыми они пользовались.

Когда в конце XVII столетия только начиналась эпопея русских государственных торговых обозов, границы страны, территорию которой они пересекали, в лучшем случае обозначались неясно, местного населения встречалось совсем мало, а главное — государственный аппарат выглядел настолько неорганизованным, что не мог справиться со своими соперниками в лице частных торговых предпринимателей. Пока не заключили Кяхтинского договора, вообще отсутствовали средства обуздания купеческой вольницы. Купцы-единоличники открыто вмешивались в государственную сферу деятельности, никому не подчинялись. И сибирские купцы России отнюдь не были трепетными созданиями, готовыми без кнута к сознательному подчинению дисциплине и признанию своей ответственности за порядок; в Восточной Сибири могли выжить только люди могучие и прижимистые, какие сохранились там и до наших дней. До 1727 года вообще не существовало надежных барьеров против контрабандной частной торговли, и навязывать государственные запреты поручили всего лишь малочисленной горстке солдат.

После 1727 года ситуация претерпела некоторые изменения. С.Л. Владиславич-Рагузинский со своими единомышленниками стремился укрепить пограничный административный аппарат или даже сотворить его заново. Беда заключалась в том, что толковые государственные служащие, ощущавшие ответственность за порученное им дело и видевшие свой долг перед монархом, на границах империи встречались редко. Даже на самом высоком уровне управления в Сибири стремление к незамедлительному личному обогащению легко, как нам предстоит убедиться, побеждало теплящееся в глубине души чувство, что называется, финансовой ответственности перед народом. Например, вице-губернатора Иркутска начала 1730-х годов А.П. Жолобова позже осудили и казнили за многочисленные злоупотребления служебным положением. Среди его преступлений значится потворство тайной перевозке через границу контрабандных товаров (прежде всего дорогой пушнины), и он даже опустился до использования императорской печати, находившейся в его распоряжении, для клеймения партий таких товаров. Ущерб от подобного рода деятельности, нанесенный государственной торговле в Пекине, измерить невозможно. Но по постоянным жалобам Л. Ланга и остальных директоров обозов по поводу пресыщения пекинского рынка пушнины можно с большой долей уверенности предположить, что главную роль в финансовом провале русского государственного товарного обмена с китайцами сыграли А.П. Жолобов и подобные ему нерадивые сановники. Если хотя бы однажды возникли сомнения в порядочности даже самого доблестного Л. Ланга, то насколько же больше из обоза растащили по чуть-чуть ценностей те же присяжные оценщики, таможенники и все прочие причастные к нему работники, не пойманные за руку и не оштрафованные? А. Корсак подсчитал, что в 1739 году объем перевезенной через границу пушнины контрабандой в три раза превышал стоимость той, которая обычно перевозилась государственным обозом в Китай.

Если бы чиновники в Санкт-Петербурге прислушались к постоянным советам покончить с государственными обозами и даже ввести повышенные ставки по таможенным пошлинам на частную торговлю, никаких подобных непомерно обременительных расходов нести не пришлось вообще. Доставка от Москвы до границы пушнины или любых товаров могла обходиться в два раза или около того дороже для государственных обозов. Речь идет о затратах на тягловых животных и возы. Сановники пыталась оборудовать государственные конюшни в Аргузинском остроге, но даже там частные лица продолжали вести торговлю, широко пользуясь «казенными возами, служилым людом, лошадьми, коровами и прочими прерогативами». Львиную долю товаров, отправлявшихся в Китай, собирали по Сибири, однако их доставка до Пекина, вероятно, требовала повышения их цен в среднем как минимум в полтора раза. В дополнение к транспортным издержкам в государственную казну недодавали тысяч 50 или 60 рублей, уходивших на неизбежные накладные расходы, связанные с каждым обозом.

В заключение следует упомянуть громоздкость данных предприятий как таковых. Результатом медленного процесса накопления мехов на протяжении нескольких лет до фактической отправки обозов считается высокая доля испорченного товара, полностью утратившего свои потребительские свойства. Старомодная система с назначением директоров обоза и их комиссаров, отвечавших за свой обоз с момента приобретения мехов до распродажи привезенных товаров в Москве или Санкт-Петербурге, представляется примером отжившего свое административного аппарата Сибири, просуществовавшего до XIX столетия.