Вожак - Лисина Александра. Страница 32
Тирриниэль тяжело вздохнул.
— Оказывается, иногда полезно посмотреть на себя со стороны. Спасибо, малыш.
— Пожалуйста, — слабо улыбнулась Белка, а потом протянула открытую ладонь, на которой тускло поблескивало изящное колечко.
Ллер Эналле заметно напрягся, когда лорд забрал его родовой перстень. Тиль помолчал, искоса наблюдая за тем, как устало поднимаются с земли потрепанные эльфы. Невесело усмехнулся, вполне понимая светящуюся в их глазах неприязнь. Взглядом поинтересовался, не возражают ли они против еще одного откровения, и слегка удивился, когда один из старейшин изучающе посмотрел в ответ и… неожиданно кивнул.
Инару задумчиво свел брови к переносице, но останавливать собрата не стал. В конце концов, что они теряют? Повелитель и так мог убить их в любую минуту. Сделать это каким угодно способом, вплоть до того, что мог мучить их так долго, как ему заблагорассудится. Если владыка решил отсрочить казнь, то кто ему возразит? А если за его предложением действительно стояло нечто иное, то, может, имело смысл хотя бы узнать, в чем дело? Все же Белка, наверное, не зря его оберегала? Был бы он мерзавцем, разве стала бы она его защищать?
В глазах эльфов впервые отразилось сомнение.
— Эналле, ты позволишь? — на удивление вежливо поинтересовался Тиль у своего несостоявшегося убийцы.
Глава старшего дома изумленно моргнул.
— Я попробую.
— В таком случае постарайтесь не сопротивляться.
Лакр, наблюдающий за выражениями лиц перворожденных, тихонько хихикнул: ну и дела! Когда еще доведется увидеть, чтобы повелитель эльфов уговаривал подданных ему довериться?
Стрегон мысленно присвистнул: а молодец Белка! Если Тиль докажет, что чист, то из ушастых можно будет потом веревки вить. Причем сама Белка уверена, что владыка невиновен, и не доверять ей нет никаких причин. В то же время бунтовщики не смогли бы устоять перед таким соблазном. Еще бы! Единственные, кому правитель готов открыться! Чувства, мысли, память… да это же неслыханная степень доверия, и ушастые не могли этого не понимать.
Терг, тоже поняв нехитрую идею Гончей, тихо присвистнул.
— Я согласен, — хрипло прошептал ллер Эналле, убедившись, что повелитель не шутит. — Мы не будем противиться.
— Хорошо, — спокойно повторил Тиль. — Это не займет много времени, но мне бы хотелось, чтобы вы все-таки сели: не уверен, что получится избавить вас от неприятных воспоминаний, а ловить вас при падении с холма мне бы не хотелось.
Эльфы переглянулись и послушно опустились обратно на траву. Правда, их немного коробило, что высокий лорд по-прежнему стоит, но потом Инару сообразил, что тем, кто не так давно желал его убить, глупо беспокоиться о подобных мелочах.
Тирриниэль глубоко вздохнул и сжал чужой перстень, стремительно наполняя его силой. Крупный изумруд в золотой окантовке мягко засветился, затем коротко вспыхнул и… Ллер Эналле во второй раз за день провалился в небытие.
Странно, но теперь это не потребовало от него усилий, будто чья-то воля поддерживала временно наложенные узы и позволяла спокойно читать, не обращая внимания на другое. Словно дружеская ладонь поддержала его под спину, словно кто-то близкий тихо убеждал: все хорошо, все правильно, бояться нечего… Поняв, что угрозы нет, эльф успокоенно потянулся навстречу.
Ярость, высокомерие, горделивое презрение… все это было в его прошлом. Он четко знал, что по праву занимает свое место, и уверенно держал в руках бразды правления. Железной рукой выпалывал несогласных и холодно зачитывал приговоры, после чего сам же их и исполнял одним движением руки, с которой по первому пожеланию срывался целый ураган зеленого огня.
Он равнодушно кивал, когда докладывали о смертных, нарушивших границы его владений, и карал преступников, когда не находил в их испуганном лепетании достойного оправдания. Презрительно молчал, когда слышал мольбы о снисхождении. Брезгливо морщился, когда мольбы становились истошным воем. Бесстрастно следил, как исчезает пепел с опаленной травы, и спокойно возвращался к неоконченному разговору.
Когда-то он думал, что знает все о своем долге перед народом. Когда-то ради этого он пожертвовал двумя молодыми жизнями, обменяв их на двух новорожденных Л’аэртэ, долженствующих укрепить и возродить его древний род. Один, на которого возлагалось столько надежд, долгое время казался достойным продолжателем дела отца — уверенным в себе, полным сил и амбиций. Второй, с малых лет приученный к мысли о Лабиринте, неожиданно предал лес, отрекся из-за горстки смертных, так не вовремя испустивших дух.
От Торриэля с радостью избавились, как от подгнившей ветви, чтобы зараза не передалась дальше. Впрочем, Тирриниэль быстро успокоился, будучи уверенным, что, когда придет время, легко отыщет дерзкого мальчишку. Твердо знал, что наглец с неокрепшим даром когда-нибудь не выдержит изоляции и наделает ошибок, а после этого его останется только найти и притащить обратно.
Потом были досада и осознание собственного промаха — пожалуй, первого, который он по-настоящему признал. Была и злость. Немыслимая награда за голову отступника. Долгое ожидание результатов. Беспокойство, резко возросшее после исчезновения первого наследника. Затем — ярость, граничащая с бешенством. Вежливое письмо из Аккмала, напоминающее о грядущем походе и о том, что время для Торриэля уже пришло. Лихорадочные поиски выхода и растущее день ото дня отчаяние, когда стало ясно, что младшего отпрыска он упустил, а второй сын исчез. Впрочем, Талларен и не горел желанием умирать за свой народ…
А потом в Темный лес пришла черная весть: ветвь на родовом ясене вдруг обуглилась и осыпалась пеплом. Это значило, что в доме Л’аэртэ остался лишь один прямой наследник. И если в Проклятый лес не отправится он, то не только его род, но и вся Лиара вскоре погибнет. Найти… его надо было найти во что бы то ни стало. Да только вот беда: Торриэль так и не нашелся. Свою ветвь у ясеня он просто-напросто срубил, после чего повелитель не мог даже сказать, жив ли еще его неблагодарный сын и появится ли на родовом ясене хоть один новый росток.
Как же удивился он, когда из похода вернулось сразу несколько живых смельчаков. Как озадачился, узнав, что угроза Лабиринта навсегда исчезла. Как оторопел, когда понял, что блудный сын не забыл о своем долге, а напротив — возмужал, обрел невероятную силу и стал совсем другим.
Он возликовал от мысли: его древний род все-таки будет жить! Буквально заново родился в тот день, простив неразумному отпрыску даже предательство, шагнул вперед с намерением принять его снова…
И буквально умер, когда понял, что остался один: Торриэль уничтожил его надежды всего тремя короткими словами. Тогда владыка ощутил, что значит быть заживо похороненным. Впервые в жизни почувствовал, что сделал что-то не так, и понял, что больше не является ни мудрым, ни уверенным в себе, ни даже сильнейшим.
В течение двадцати лет он мысленно спорил с предателем-сыном. Скорбел об угасающем роде, боялся, что виноват в этом сам, и очень старался не показать стремительно приближающиеся признаки Ухода.
За эти годы он вдоволь насладился собственной агонией. Досыта испил горькую чашу отчаяния. Ночами метался в бреду и старательно глушил тихий голос неумолимо растущей тоски. После чего с испугом прислушивался к поступи Ледяной богини. Боролся. С горечью видел, что проигрывает эту схватку. Обреченно следил, как увядает вместе с ним священная роща, и с ужасом думал, что станет причиной гибели собственной расы. Пусть не сразу, пусть не через десять лет, а через много веков, но без крови Изиара темные эльфы не сохранят Темный лес прежним. Рано или поздно, но им придется уйти. Они растворятся среди чужих языков и стран. А еще через пару веков никто даже не вспомнит, что они вообще существовали. Может, только светлые порадуются исчезновению конкурентов, да гномы ухмыльнутся в бороды, когда станут выкорчевывать засохшие ясени и сжигать их в огромных печах своих подземных кузниц.