Сказка для Алисы (СИ) - Инош Алана. Страница 22

— Уже готово?

— Ага. Только горячее ещё.

Бровь Алисы приподнялась, изогнувшись кошачьей спинкой.

— Я хочу кое-что погорячее...

— И что же? — Ноги Ольги мягко прошли по дорожке, пальцы тыльной стороной суставов коснулись Алисиной тёплой щеки.

Рука Алисы вцепилась, потянула, заставляя Ольгу присесть. Губы шевельнулись, обдавая дыханием:

— Тебя...

Розовые от солнца щёчки с нежным пушком, милый подбородок. Рот Ольги в миллиметре от касания повторял изгибы.

— А тебе голову часом не напекло? — спросила она.

В её глазах смеялись ехидные, подначивающие чёртики-тролли. Зрачки Алисы вспыхнули очаровательно-гневным пламенем.

— Что?! Хамить изволите?!

Возмущение не успело взорваться — утонуло в поцелуе. Сначала кулачок Алисы пару раз протестующе стукнул Ольгу по плечу, потом разжался, рука обхватила полукольцом объятия — разгорячённая, чуть влажная кожа локтевого сгиба.

Звонок ворвался в их уединённое слияние бодрым, нагловато-назойливым звуком. У Ольги вырвался рык.

— Если это опять «детки», я им... — начала она.

Но звонили не с работы. Это был Лёха.

Ольга встретила его на улице дачного посёлка случайно: тот выгружал из багажника машины рассаду помидоров и передавал поддоны с горшочками в руки пожилой даме с грушеобразной фигурой, в голубых брюках от спортивного костюма и в яркой синтетической косынке, переливавшейся всеми цветами радуги. Несмотря на солидный возраст и внушительную комплекцию, передвигалась она довольно бодро.

— Осторожно, не сломай! — строго приговаривала дама. И, сменив тон с властно-сурового на ласково-сюсюкающий, обратилась к рассаде: — Кто у меня тут такие халёсие помидороньки? Кто у меня тут такие умницы-красавицы? Повяли, бедненькие... Ну, потерпите, скоро уж сядете на своё место, в тепличку...

У дамы поддон с «помидороньками» приняла по эстафете жена Лёхи — невысокая полненькая блондинка со смешливыми ямочками на круглых щеках.

— Мам, ну как будто они тебя понимают!

Грушевидная дама поучительно ответила:

— Растения всё чувствуют! Всё понимают! И растут лучше, когда к ним с лаской...

Ольга и не знала, что дача Лёхиной тёщи располагалась по соседству — через три дома. Бывать ей доводилось только на даче его матери — в другом садоводческом товариществе, километрах в пятнадцати отсюда. Тогда ещё был жив Саня, и они всей четвёркой «мушкетёров» сиживали за шашлыком, винцом и кое-чем покрепче в такие же вот погожие деньки — теперь уже целую вечность тому назад...

А Лёха тем временем заметил и узнал Ольгу. Его круглое, бронзово-красноватое лицо (и когда он в мае загореть-то так успел?) тут же осветилось радостной улыбкой.

— О, привет, Оль! Какими судьбами тут?

Они обменялись крепким рукопожатием. Лёха даже приобнял Ольгу, глядя на неё своими небольшими серыми глазами с искренней дружеской приязнью.

— Привет... Да вот, дачу тут, неподалёку, на лето сняла, — сказала Ольга.

— Значит, соседями будем! — обрадовался Лёха.

В выгрузке рассады возникла пауза. Спохватившись, Лёха представил тёще Ольгу:

— Это Оля, моя однокурсница, учились вместе когда-то.

Ольга не была близко знакома с его семьёй; несколько раз мельком видела лишь супругу и маму, пару раз — детей. Лёхину тёщу, Лидию Сергеевну, ей довелось лицезреть впервые. Дабы не стоять в праздности, Ольга принялась помогать вынимать из машины рассаду, действительно слегка поникшую в нагретом багажнике.

— Сама-то как? Дела, здоровье? — при родственниках чуть понизив голос, поинтересовался Лёха.

Ольга так же сдержанно и кратко ответила:

— Всё пучком, братуха. Всё пучком.

— Ну и слава Богу, — с сердечным теплом в голосе отозвался друг.

Он слегка полысел, отрастил небольшое круглое брюшко, вид у него был вполне цветущий и лоснящийся, откормленный. В проёме открытых ворот видна была часть участка; двое мальчишек устроили щенячью возню — кто кого поборет, у кого больше силушки богатырской. Всё бы замечательно, вот только их ноги беспечно топтались в опасной близости от бабушкиного лука. Не по возрасту зоркий глаз Лидии Сергеевны издали заметил угрозу.

— Сеня! Женя! А ну-ка, не топчите мне там грядки! — зычно и грозно прогремел её поставленный, командирский голос.

Вся рассада была выгружена, Лидия Сергеевна устремилась на участок — призывать к порядку расшалившихся внуков.

— Вместо того чтоб грядки мне топтать, взяли б лучше лейки да полили их! Сеня! Ты не видишь, куда ступаешь? Там же капуста!

Ольга усмехнулась:

— Помнится мне, у твоей мамы тоже дача... Между двумя разрываешься?

— Ой, и не спрашивай, — махнул рукой Лёха. — Пашу, как раб на галерах. На тёщину «фазенду» помидоры отвези, матери — огурцы с кабачками, помидоры-то она уже посадила... Грядки вскопай, забор отремонтируй, крыльцо покрась — хоть клонируйся, чтоб и туда, и туда успеть. И-эх!

Стало ясно, откуда загар: он уже вовсю трудился на свежем воздухе, да ещё и на два фронта. Лёхе явно хотелось пообщаться, но дела звали, а точнее, тёща — сажать помидоры. На минуточку выглянула его пухленькая и милая, улыбчивая супруга Ира — поздороваться как следует. Она гостеприимно пригласила Ольгу в дом, но та с улыбкой отказалась.

— Короче, Оль, созвонимся, — сказал Лёха. — Надо встретиться, посидеть, за жизнь потрындеть... — И добавил чуть тише и грустнее: — Сашку помянуть.

— Обязательно, — кивнула Ольга, ощутив в груди отзвук невесёлого эха, раскинувшего холод тоскливых мурашек по лопаткам.

Невидимый палец поглаживал спусковой крючок. Ещё не нажимал, нет, просто издевательски играл с оружием. Сгибался-разгибался: нажму — не нажму? Жуткий клоун с раскрашенным лицом Джека Николсона, с его «фирменным» чокнутым выражением. Если нажму, тебе вынесет мозги, хи-хи-хи.

Стало зябко посреди майского тёплого дня.

Она писала всё это в «Исповеди», рассказывала Алисе про Саню. Но тогда было иначе. Тогда Алисина тёплая сила поддерживала её, и она смогла облечь эту боль в слова, не сорвавшись в пучину тьмы. Алиса держала её голову над тёмной водой, и она не захлебнулась. Но Лёха и Димыч — живые свидетели. Они тоже видели это. Но ведь они как-то справились? Пережили? У неё одной башню сорвало. Впрочем, башня шаталась и до того, но этот грёбаный байк, унёсший жизнь Сани, нажал на курок.

Этот жуткий хруст.

— В общем, как эта канитель помидорная кончится, я звякну, лан? — улыбнулся Лёха — этакий человек-смайлик, круглолицый, щекастый, ходячий позитив.

В его глазах не было издёвки, он не тыкал в неё палочкой — просто был на это неспособен. Лёха и издёвка? Я вас умоляю. Он прост как пять копеек, от него подвоха ждать — всё равно что требовать от пятилетнего ребёнка защиты диссертации.

Ольга всё это время улыбалась, хотя в какой-то момент её улыбка стала смахивать на гримасу боли. Как у того седого дяденьки по имени Гарольд, который стал интернет-мемом. Но она не смогла заорать Лёхе: «Нет! Не трогай меня!» Вместо этого её губы проронили тихо, глуховато:

— Давай. Жду звонка.

Вспомнив, Лёха поделился радостью:

— А у меня Ирка третьего ждёт. Пока непонятно, кто — мальчик или девочка... Но я так думаю: двое пацанов уже есть, девчонку бы надо!

— Это уж как Бог пошлёт, — улыбнулась Ольга. — Поздравляю, брат.

— Оно понятно, что Бог... Но всё равно дочку хочу, — сказал Лёха. — Ну... Увидимся!

В тот день Ольга была неестественно весёлой — сыпала шутками, смеялась, окатила Алису брызгами: тогда была первая пробная подача воды (кроме колодцев и скважин на некоторых участках, всё садовое товарищество снабжалось водой для полива из реки). Ольга прилаживала насадку-распылитель на шланг и, дурачась, направила струю на Алису. Та как будто не обиделась на её выходку, но в её зрачках блеснули тревожные искорки. Наверно, беспокоилась: уж не приступ ли? Нет, спала Ольга по шесть — шесть с половиной часов, это был признак нормы. Только к вечеру она угомонилась. Сидя на крыльце, она подставляла лицо насыщенно-оранжевым закатным лучам, а в душе надрывно звенела тоскливая струнка. Высоко, тонко, пронзительно. Вся дневная энергия как в землю ушла, тело наполняла лень, тяжесть и апатия. Но внешне это выглядело, как лёгкая задумчивость. Алиса села рядом, прильнула к плечу, и стало как будто чуть легче. Небо высокое, светлое — не дозовёшься, не пробьёшь его безмятежность, светло-ангельскую, возвышенно-умиротворённую, неземную. Уже не услышит. Саня, дружище, как же больно. Если б ты знал, если б ты знал...