Цикл романов "Все секреты мира" (СИ) - Берри Стив. Страница 24

* * *

Аббат Беранже Соньер размышлял над устрашающей задачей, стоявшей перед ним. Церковь Марии Магдалины была построена на руинах крепости вестготов и освящена в 1059 году. Сейчас, восемь веков спустя, она сама превратилась в руины: крыша протекала, стены обвалились, фундамент поплыл. Чтобы восстановить здание, потребуются терпение и выдержка, но он считал, что способен справиться с задачей.

Аббат был дородным, широкоплечим мужчиной, с гладко зачесанными черными волосами. Его подкупающей чертой, которой он умело пользовался, была ямочка на подбородке. Она добавляла живости и легкости его лицу с непроницаемыми глазами и густыми бровями. Он родился и вырос в нескольких милях отсюда, в деревушке Монтазельс, поэтому с детства хорошо знал Ренн-ле-Шато. Церковь, посвященная святой Марии Магдалине, десятилетиями почти не использовалась, и он никогда не думал, что восстановить ее станет делом его жизни.

— Разруха, — сказал ему человек по имени Руссе.

Соньер посмотрел на каменщика:

— Да, ты прав.

Еще один каменщик по имени Бабу был занят укреплением одной из стен. Королевский архитектор, отвечавший за этот район, недавно предложил снести здание, но Соньер не собирался допускать этого. Облик старой церкви взывал к нему, требуя восстановления.

— Потребуется много денег, чтобы реставрировать эти руины, — задумчиво произнес Руссе.

— Огромное количество денег, — сказал Соньер с улыбкой, давая понять пожилому каменщику, что понимает сложность задачи. — Но мы сделаем это место достойным Бога.

Он не сказал, что у него уже есть деньги для этого. Один из его предшественников завещал на восстановление церкви шестьсот франков. Кроме того, он убедил городской совет выдать ему заем в размере четырнадцати сотен франков. Но основные средства были получены им пять лет назад. Три тысячи пожертвовала графиня де Шамбор, вдова Анри, последнего из Бурбонов, претендовавших на несуществующий уже французский трон. Соньер смог привлечь внимание к своей персоне благодаря антиреспубликанским проповедям, будившим в его прихожанах монархические чувства. Правительство было возмущено его заявлениями, лишило ежегодного жалованья и потребовало, чтобы он был смещен с должности приходского священника. Епископ отстранил его на девять месяцев, но действия Соньера привлекли внимание графини, которая связалась с ним через посредника.

— С чего начнем? — поинтересовался Руссе.

Соньер долго думал над этим. Витражные окна заменили, и в скором времени будет готово новое крыльцо перед главным входом. Надо непременно починить северную стену, над которой уже работает Бабу, установить новую кафедру и сделать крышу. Но он знал, чем займется в первую очередь.

— Мы начнем с алтаря.

На лице каменщика отразилось удивление.

— Это центр притяжения людей, — пояснил Соньер.

— Как прикажете, святой отец.

Ему нравилось, что его прихожане выражают уважение к нему, хотя ему было всего тридцать восемь лет. За последние пять лет он полюбил Ренн. Здесь у него была возможность изучать Священное Писание и совершенствовать латынь, греческий и иврит. Он любил гулять по горам, ловить рыбу и охотиться. Но пришло время сделать что-то созидательное.

Соньер приблизился к алтарю.

Верх его был из белого мрамора, источенного водой, которая столетиями текла из прохудившейся крыши. Плиту поддерживали две колонны, украшенные вестготскими крестами и греческими буквами.

— Мы заменим плиту и колонны, — заявил он.

— Как? — спросил Руссе. — Это же невозможно сдвинуть с места.

Соньер указал на место, где стоял Бабу.

— Используй кувалду. Не бойся.

Бабу принес тяжелое орудие и прикидывал, как лучше подступиться. Потом с усилием замахнулся и ударил молотом по центру алтаря. Толстая плита треснула, но камень не поддался.

— Крепкий, — заметил Бабу.

— Еще раз, — подбодрил Соньер.

Еще один удар, и камень раскололся на две половины, рухнувшие на землю рядом с колоннами.

— Заканчивайте, — сказал Соньер.

Удары кувалды быстро раскрошили колонны.

Он наклонился над обломками.

— Давайте уберем это отсюда.

— Мы унесем осколки, святой отец, — сказал Бабу, откладывая кувалду, — а вы сложите их в одну кучу.

Двое каменщиков подняли половинку плиты и потащили ее к выходу.

— Отнесите на кладбище. Мы найдем ей применение, — крикнул он им вслед.

Когда они ушли, Соньер обратил внимание, что колонны раскрошились не полностью. Он смел пыль и крошку с одной из колонн. На второй еще лежал осколок алтарной плиты, и, стряхнув его на пол, он заметил, что в сердцевине колонны есть неглубокая выемка — размером с его ладонь, явно предназначенная для того, чтобы фиксировать болт, удерживавший плиту. Внутри углубления он заметил какой-то блеск.

Он наклонился ближе и осторожно смахнул пыль.

Да, там что-то есть.

Стеклянный фиал. Размером примерно с указательный палец, запечатанный алым воском.

Он присмотрелся и увидел, что внутри сосуда находится скрученный в трубочку лист бумаги. Интересно, как долго он здесь хранился? Должно быть, давно, потому что Соньер не слышал, чтобы с алтарем проводились какие-то работы.

Он извлек предмет из хранилища.

* * *

— С этого фиала все и началось, — закончила Стефани.

Малоун кивнул:

— Я читал книги Ларса. Но я думал, что Соньер нашел в этой колонне три пергамента, в которых было зашифрованное послание.

Она отрицательно покачала головой:

— Это часть вымысла, позднее сочиненного другими. Мы с Ларсом говорили об этом. Большинство заблуждений берут свое начало в пятидесятых годах, когда один хозяин постоялого двора в Ренне, стремясь оживить свой бизнес, придумал много баек. Одна ложь наслаивалась на другую. Ларс никогда не верил, что эти пергаменты действительно существовали. Текст, якобы содержавшийся в этих бумагах, печатался во многих книгах, но никто никогда не видел оригиналы.

— Почему же он тогда написал о них?

— Чтобы книги лучше продавались. Я знаю, что он беспокоился из-за этой лжи, но тем не менее включил ее в книгу. Он всегда говорил, что богатство Соньера базируется на находках тысяча восемьсот девяносто первого года, и на содержимом этого фиала тоже. Но так считал только он. — Она указала на еще одно каменное строение. — Это дом, где жил Соньер. Сейчас это музей. Здесь хранится та самая колонна с нишей.

Они миновали киоски, около которых толпились люди, и вышли на старую улицу, вымощенную круглыми камнями.

— Церковь Марии Магдалины, — сказала Стефани, указывая на здание в романском стиле. — Некогда это была часовня здешних графов. А теперь, всего за четыре евро, ты можешь увидеть великое творение Соньера.

— Ты не одобряешь это?

Она пожала плечами:

— Я никогда не одобряла. В этом вся проблема.

Справа он увидел обветшалый замок, его грязно-серые наружные стены припекало солнце.

— Это усадьба Отпулов, — сказала Стефани, — во время революции ее экспроприировало правительство.

Они завернули за дальний угол церкви и прошли под каменной аркой, украшенной черепом со скрещенными костями. Малоун вспомнил, что в книге, которую он читал прошлой ночью, рассказывалось, что такой символ украшал надгробные памятники многих тамплиеров.

Земля у входа была усыпана галькой. Французы называют это место: «Enclose paroissiaux» («Приходской двор»). И прилегающее пространство выглядело вполне типичным: с одной стороны низкая стена, с другой — церковь, вход в которую сделан в виде триумфальной арки. На кладбище находилось множество могильных плит, надгробий и памятников. На некоторых могилах лежали цветы, многие были украшены согласно французской традиции фотографиями умерших.

Стефани подошла к одному памятнику, не украшенному ни цветами, ни фотографиями, и Малоун немного отстал. Он знал, что местные так любили Ларса Нелла, что даровали ему привилегию быть похороненным на их ухоженном церковном дворе.