Королев: факты и мифы - Голованов Ярослав. Страница 135
Королев писал жене:
«Сейчас тяжелое время и не время жаловаться, тысячи людей разлучены и, быть может, навсегда. Все это я понимаю и этим я живу вместе со всеми, но ведь не все уложишь в рамки, в установленный порядок и не прикажешь сердцу замолчать!! Так я лелеял надежду на скорую встречу с тобой и с мамой, но так же нам не везет и который уже раз. Вот и сейчас все у нас тут неожиданно закончилось, и я сижу и не знаю, что и как дальше будет. Я надеялся, что когда закончу эту работу, то смогу вас повидать, но сейчас все опять изменилось. Куда направят, я не знаю, не исключена возможность, что останемся и здесь, только на другой работе и значит все сначала. Но сейчас меня с работы не отпустят, я в этом уверен».
9 августа все освобожденные зеки – их было двадцать девять человек – справляли новоселье: им отвели целый подъезд шестиэтажного дома № 5 по улице Лядова. Там, на пятом этаже, в квартире № 100 получил комнату и Сергей Павлович. Было странно и непривычно спать в комнате одному. Он постепенно осознавал, что свободен, неторопливо разглядывал мир и видел его совсем другим, несравненно более полным, разнообразным, красочным. Так случается с людьми после тяжелой болезни. Впрочем, это и была тяжелая болезнь, эпидемия Сталина. Ему повезло: он – выжил. Он пишет матери:
«У меня хорошая комната 22 м2 с дверью на будущий балкон и двумя окнами, так что вся торцовая наружная стена остеклена. Много света и солнца, так как мое окно смотрит на юг и восток немного. Утром с самого восхода и до полудня, даже больше, все залито ослепительным ярким солнцем. Я не ощущал раньше (до войны) всей прелести того, что нас окружает, а сейчас я знаю цену и лучу солнца, и глотку свежего воздуха, и корке сухого хлеба.
Комната моя «шикарно» обставлена, а именно: кровать со всем необходимым. Стол кухонный, покрытый простыней, 2 табурета, тумбочка и письменный стол, привезенный мною с работы. На окне моя посуда: 3 банки стеклянных и 2 бутылки, кружка и одна чайная ложка. Вот и все мое имущество и хозяйство. Чувствую ваши насмешливые улыбки, да и мне самому смешно. Но я не горюю... Это ведь не главное в жизни, и вообще, все это пустяки».
Он всегда был бессребреником, а тюрьма воспитала в нем стойкое – на всю жизнь – убеждение в относительной ценности денег, вещей, одежды, удобств. Он ничего не коллекционировал, вещей, которыми бы он дорожил, было мало, а если и дорожил ими – не за их стоимость. С Колымы он привез алюминиевую кружку и сохранил ее до конца жизни. Душегрейку пришлось выбросить в конце концов, но он не любил менять костюмы, пальто, был равнодушен к моде. Он мог подарить жене дорогую шубу, но после его смерти на его сберегательной книжке лежало 16 рублей 24 копейки. Кинозала на даче не было. Потому что дачи тоже не было, хотя могла быть. Несколько последних лет его жизни был большой двухэтажный дом с садом и розарием (подарок правительства), большой черный автомобиль (служебный) и даже персональный большой самолет Ил-18 (разумеется, служебный). Но и тогда он твердо знал: «Это ведь не главное в жизни, и вообще, все это пустяки».
Не пустяк для него только одно – дело. Вновь повторю: дело было важнее свободы. Королев не мог уехать из Казани сразу после освобождения, это верно. Но Королев и не хотел из Казани уезжать. Вывод, на первый взгляд, парадоксальный, однако, если разобраться...
Что он будет делать в Москве? Кто примет на работу вчерашнего зека, не реабилитированного, а лишь прощенного? НИИ-3 в эвакуации. На старой базе занимаются «катюшами». Его тематика, особенно самолетная, от них далека. Да и не надо туда возвращаться, старое ворошить. Чего больше всего хочет Королев в конце лета 1944 года, в дни обретения свободы? Хочет самостоятельности. Хочет иметь свое Дело.
Многое объясняет «Докладная записка», написанная 30 сентября, т.е. через два месяца после освобождения, – «О работах Бюро самолетных реактивных установок при ОКБ-РД на заводе № 16». Заметьте, как уже в заголовке сформулировано: Бюро при ОКБ. В самой записке вновь подчеркивается: «В период 1942-1944 гг. в системе ОКБ 4-го спецотдела НКВД на заводе № 16 находились две самостоятельные группы: КБ-2 – конструкторское бюро реактивных двигателей (Глушко) и группа № 5 – самолетных реактивных установок (Королев)». Он декларирует свою независимость, положение заместителя Глушко его не устраивает. Потом, правда, он вынужден признать: «Группа № 5 придана ОКБ-РД на заводе № 16». В докладной перечисляет сделанное за два года и даже рассказывает обо всех работах 1932-1938 годов, создавая картину весьма внушительную: «Было выполнено несколько сот экспериментальных пусков...» Зачем это все он пишет?
Во-первых, чтобы отбиться от новых «хозяев»: «Сейчас группа передана в моторное КБ, не свойственное по профилю производимых работ. Работники завода № 22 в результате отозваны и используются на других работах. Фактически группа не имеет возможности работать дальше».
Во-вторых, чтобы получить не только юридическую, но и творческую свободу: «В настоящее время было бы своевременным и целесообразным реорганизовать группу в самостоятельное конструкторское бюро на одной из производственных баз в системе Главного управления НКВД по реактивной технике».
Он готов остаться в системе НКВД?! Да, готов. Королев реально представляет себе всю расстановку сил в промышленности и понимает, что сейчас, на исходе войны, он никому со своей тематикой не нужен, его не «купят» вместе с его группой ни авиационники, ни вооруженцы. Чтобы продолжать свое дело, он согласен на шарагу, но только на свою шарагу, со своей тематикой. Так, чтобы не он при двигателях, а двигатель при нем. Чем он собирается заниматься?
«Наибольший интерес представляет тема: одномоторный истребитель с бензиновым мотором (и РД) и реактивной установкой по специальной схеме.
Несомненно, что особое значение представляет разработка реактивных автоматически управляемых торпед для поражения весьма удаленных площадей, по типу немецких боевых ракет».
Докладная записка датирована 30 сентября 1944 года. Первая ракета Фау-2 выпущена на Лондон 8 сентября. Вряд ли Королев имеет в виду эту ракету – англичане еще сами толком не разобрались, что на них упало. Скорее, он пишет о самолете-снаряде Фау-1. Эти снаряды тоже начали применяться недавно – с 13 июня 1944 года, но он уже в курсе дела, осведомлен обо всех новинках! Сосед Королева по квартире Николай Сергеевич Шнякин вспоминает: «Появившаяся надежда на организацию собственного КБ буквально окрылила его, и он без устали работал, составлял планы работ на будущее».
Поразительный человек! Вчерашний зек требует КБ! Усталый, больной – не раз случались сердечные приступы, драный нищий – стеклянная банка и чайная ложка – все его богатство, – печется о судьбе своего крохотного коллектива. У него нет канцелярской скрепки, чтобы не разлетелись странички его докладной записки, он прокалывает их сапожным гвоздиком, а ему нужен стратосферный самолет!
В октябре Королев составляет отчет «Крылатые ракеты». Отчета этого никто с него не спрашивает. Пишет для себя. Подводит итог всему, что успел сделать на воле до 1938 года. Смотрит, откуда надо начинать.
В декабре он завершает эскизный проект ракетной модификации истребителя Лавочкина Ла-5ВИ.
Новый год встречали весело, пили спирт, пели песни: Новый год на свободе – тоже забытое ощущение...
Всю зиму и весну продолжает полеты на Пе-2 с ракетной установкой. К Первомаю в Казанском авиационном институте организована кафедра ракетных двигателей. Глушко стал заведующим кафедрой, Жирицкий – профессором, Королев, Лист, Севрук и Брагин – старшими преподавателями.
Но заняться преподаванием он не успел.
...В тот вечер он пришел домой после полетов усталый, хотел приготовить что-нибудь поужинать, но решил немного отдохнуть, одетый прилег на кровать и уснул. Проснулся, когда было уже темно, от какого-то глухого шума, гула, который проникал в комнату отовсюду – сверху, снизу, сквозь стены, с улицы. Королев вышел в коридор. В квартире никого не было. Открыл дверь на лестничную площадку. Навстречу ему огромными прыжками несся незнакомый ему человек с мокрым лицом и невероятно сияющими глазами. Увидев Королева, он закричал срывающимся голосом: