Королев: факты и мифы - Голованов Ярослав. Страница 79

На графиках их молодых увлечений была еще одна общая точка: планеризм. В июне 1935 года журнал «Самолет» писал о своем недавнем подписчике: «Ленинградский конструктор-комсомолец т. Раушенбах сконструировал новый планер „Чайка“ для рекордных полетов на дальние расстояния». Как раз в это время Королев сделал свой «СК-9». Они вместе были в Коктебеле на XI планерном слете, но не разглядели друг друга. Планер Королева Раушенбаху не понравился, да и сам молодой конструктор, вечно насупленный, мрачноватый какой-то, не вызывал у Бориса ни малейшей симпатии. И потому еще не вызывал, очевидно, что были они очень разными, что вся эта их чисто внешняя похожесть – формальна. Бурный, деятельный, раскрепощенный, увлекающийся, постоянно готовый к драке Королев категорически не похож на тихого созерцателя и аналитика Раушенбаха, предельно сдержанного, сохранившего строгий, если не аскетический уклад жизни его немецкой семьи – немногословность, упорное, неторопливое, пчелиное трудолюбие.

В Коктебеле Раушенбах познакомился с Федором Генриховичем Глассом – одним из «теоретиков» ЦАГИ, уже довольно известным ученым, который был консультантом РНИИ по аэродинамике. Гласс пригласил Бориса работать в ЦАГИ, но когда тот приехал, оказалось, что вакансий в ЦАГИ нет. Гласс чувствовал себя виноватым и уговаривал теперь Раушенбаха поступать на работу в РНИИ, где ему будет в тысячу раз интереснее, чем в ЦАГИ, а он, можно считать, обо всем уже договорился. Борис Викторович и не думал расстраиваться, напротив, РНИИ действительно очень его интересовал. Ведь после окончания института в Ленинграде он хотел заняться ракетной техникой в ГДЛ, ходил на собрания в ЛенГИРД. Так через два года после коктебельского слета они вновь встретились с Королевым.

Раушенбах сидел в фанерной выгородке в отделе Королева, и тот пытливо расспрашивал его вроде бы обо всем, преследуя единственную цель: убедиться, что это как раз тот парень, которого он искал, что он действительно увлечен проблемами устойчивости и управления. Теперь, когда Пивоваров выделился в самостоятельное подразделение, Королеву позарез был нужен «теоретик». Потом он долго и довольно нудно уговаривал Раушенбаха не увлекаться полетами на Луну и межпланетными путешествиями, а заниматься доступной реальной техникой, из чего Раушенбах сделал вывод, что сам Королев не меньше его увлечен космическими фантазиями, но тщательно это скрывает.

Жизнь Раушенбаха в РНИИ текла тихо и мирно, пока Королев не надумал поручить ему все руководство ракетой 212, а точнее до того дня, когда Сергей Павлович откомандировал его в ЦАГИ с заданием продуть в аэродинамической трубе модель ракеты и снять на кинопленку вихри воздушного потока. Раушенбах в ЦАГИ «зашился»: то есть кинокамера, но занята труба, то труба свободна, но нет пленки, то труба свободна и пленка есть, но у механиков отгул, – и так несколько дней. Неожиданно нагрянул Королев и, узнав, что ничего не сделано, устроил страшный разнос. Приехавший с ним Щетинков отводил глаза – он не мог смотреть на раздавленного королевским напором, что-то невнятно лепечущего Раушенбаха.

– Даю вам сутки, – сказал Королев и уехал.

Раушенбах почему-то очень перепугался. Он не мог бы объяснить этого самому себе, но им овладела непонятная тревога: казалось, если он не сделает все за сутки, произойдет нечто ужасное. Не в том смысле, что лишат премии или уволят, нет, случится нечто непоправимое, причем в масштабах гигантских. В отчаянии он понял, что теперь должен устроить разнос всем этим слесарям и киномеханикам, понимал, что скорее всего зрелище это будет жалкое, что над ним будут смеяться, но делать-то нечего. И устроил! И никто не смеялся. Забегали, засуетились, достали пленку, установили модель и сделали всю работу за одну ночь.

Королев очень удивился, получив от него протоколы продувок, но виду не подал. Потом Раушенбах понял, что никакой срочности в этой работе не было, но на Королева не обиделся, воспринял все философски, как урок на будущее.

То, что Раушенбах не был хорошим организатором, Королев видел. Но он считал, что сейчас наступил такой момент, когда умение быстро и точно разобраться в капризах техники важнее таланта руководителя, что именно такой «нестандартный» ведущий конструктор и требуется ему сегодня.

Впрочем, формального назначения на новую ракету ведущего не было, как не было и должности такой – ведущий конструктор. Все это в будущем. Но уже в те годы проклевываются первые ростки того, что превратится потом в грандиозную организационную систему Главного конструктора: Щетинков – как бы ведущий по ракете 216, Давыдов – по крылатой 201, Раушенбах – по 212. Так в 50-х годах Хомяков станет у Королева ведущим – уже действительно ведущим – по первому искусственному спутнику Земли, Ивановский по гагаринскому «Востоку», а старый верный друг по РНИИ, который сидит сейчас по ту сторону фанерной перегородки, – Арвид Палло – ведущим по мягкой посадке на Луну, до которой Королев не доживет всего три недели...

Ракетный беспилотный самолетик 212 был самой большой из всех ракет, созданных Королевым до войны. Более трех метров длиной, он весил 210 килограммов и согласно расчетам должен был унести 30 килограммов взрывчатки на 50 километров. Глядя на него, легко можно было представить себе: вот он подрастет совсем немного и уже сможет впустить в свое чрево человека, превратиться в ракетоплан. Так в человеческом зародыше еще есть рудиментарный хвост, но уже образовались и ручки, и ножки и даже ушки ясно обозначились на маленькой голове... 212-я виделась Королеву зародышем ракетоплана. Для него она была пограничным летательным аппаратом, за которым ракетная техника превращалась в пилотируемую. Изо всех его ракет, наверное, именно эта точнее всего была нацелена в будущее... В 1971 году Тихонравов скажет: «Да, обидно... Когда разобрались с автоматикой, СП уже посадили...»

Первый раз ракета 212 полетела 29 января 1939 года. В камере Новочеркасской пересыльной тюрьмы у всех в тот день было праздничное настроение. Нет, о старте своей ракеты Королев ничего не знал. Да и откуда он мог знать? Просто одному «японскому шпиону» из авиапрома перепала пачка отличной кубанской махорки.

Споры двигателистов по поводу того, что лучше: кислород или азотная кислота, может быть, еще потому так мало трогали Королева, что это были как бы внутренние споры, «семейный конфликт» тех, кто занимался жидкостными ракетными моторами. Существовал еще другой – Большой Спор, Главный Конфликт РНИИ – между сторонниками ракет на твердом топливе – пороховых ракетных снарядов и «жидкостниками». В известном кинофильме «Укрощение огня» так похожий по всем приметам на Королева конструктор Башкирцев стал одним из создателей знаменитой «катюши». Не выдуманный, а реальный Королев никогда реактивными снарядами не занимался, даже испытывал к ним некоторую неприязнь и не считал нужным это скрывать. Однако его неприязнь никогда не перерастала в отрицание.

Точно так же Сергей Павлович, занимаясь крылатыми ракетами, всегда ратовал и за ракеты баллистические – бескрылые и был едва ли не единственным членом техсовета РНИИ, который активно протестовал против свертывания работ по этой тематике. 15 января 1935 года на совещании в присутствии именитых гостей – профессоров Б.С. Стечкина, В.П. Ветчинкина, Д.А. Вентцеля – Королев набросился на Костикова, доклад которого объективно лил воду на его, Королева, мельницу: Костиков утверждал, что крылатые ракеты более эффективны и признавал бескрылые лишь со множеством оговорок.

– Вопрос, доложенный Костиковым, мало исследован и нуждается во всесторонней математической и экспериментальной проверке, – заявил Королев. – Прекращать исследования по бескрылым ракетам нельзя. Нельзя отступать перед конструкторскими неудачами, вся история техники этому учит...

Костиков совершенно растерялся: мало того, что Королев предал его, переметнувшись к Глушко, он теперь стреляет по своим, по коллегам, которые его поддерживают!

Антипатия между ними росла день ото дня...