Королев: факты и мифы - Голованов Ярослав. Страница 93

– Конница во всех армиях мира переживает, вернее уже пережила кризис и во многих армиях почти что сошла на нет... Мы стоим на иной точке зрения... Мы убеждены, что наша доблестная конница еще не раз заставит о себе говорить, как о мощной и победоносной Красной кавалерии... Красная кавалерия по-прежнему является победоносной и сокрушающей вооруженной силой и может и будет решать большие задачи на всех боевых фронтах...

Еще через год на XVIII съезде партии Семен Буденный так объяснил отставание коневодства:

– Разумеется, эта отрасль пострадала, пожалуй, больше всех других отраслей нашего сельского хозяйства. Гнусные подонки человечества – троцкистско-бухаринские гады поработали в этой области весьма основательно...

В конце концов Сталин понял, что кавалерийская доктрина двух не расстрелянных его любимцев – самых бесталанных из маршальской пятерки, – полная чушь и начинает от нее отмежевываться. Все идет по хорошо продуманной им, выверенной схеме: свалить собственные грехи на других, убедить всех, что порочен не стиль его руководства, а глупые действия неумелых исполнителей гениальных замыслов. Так он «поправлял» неугомонных коллективизаторов, обвиняя их в «головокружении от успехов». Так он «исправлял» ошибки ретивых чекистов на январском Пленуме ЦК ВКП(б) 1938 года. Теперь пришла пора наставить заблудших военачальников. На заседании Главного военного совета 17 апреля 1939 года он уже говорит о том, что «культ традиций и опыта гражданской войны помешали... перестроиться на новый лад, перейти на рельсы современной войны». А в январе 1941 года на заседании того же совета буквально повторяет слова Тухачевского, сказанные Михаилом Николаевичем еще в 1922 году, приписывая себе мысли, за которые, в частности, их подлинный автор был казнен. «Современная война, – изрек тогда Сталин, – будет войной моторов: моторы на земле, моторы в воздухе, моторы на воде и под водой. В этих условиях победит тот, у кого будет больше моторов и больший запас мощностей...»

Страшно думать, сколькими человеческими жизнями в годы войны заплачено за это позднее прозрение «величайшего из полководцев всех времен и народов»...

Разумеется спор Тухачевского с Ворошиловым о конях и моторах – лишь один из примеров несостоятельности наркома. Эту несостоятельность видели все и часто открыто об этом говорили. Убежденным противником Ворошилова был, например, начальник Главного политического управления Красной Армии Ян Борисович Гамарник. Кроме Буденного, которого люди думающие как-то и в расчет не брали, терпимее других относился к Ворошилову разве что маршал Александр Ильич Егоров, что и позволило ему дожить до 1939 года. Многие высшие командиры считали, что Ворошилов, конечно, никакой не нарком, но, будучи людьми военными, полагали, что решать вопрос, кому быть наркомом, – не их ума дело, для этого есть Москва, ЦК, Сталин. Между собой критиковали, втихомолку обсуждали, но в общем помалкивали.

Бывший комбриг Чапаевской дивизии Иван Семенович Кутяков – кавалер трех орденов боевого Красного Знамени (тогда!) и ордена Красного Знамени Хорезмской Советской Республики, на свою беду вел дневник, коим он и изобличался в 1938 году в совершении преступлений по «полному набору»: измена родине, террористический акт, участие в контрреволюционных организациях. 2 марта 1936 года Кутяков записал: «Маршал Тухачевский вел почти 100% решительную атаку по Вор.+Егор. Якир+Уборевич осторожны. 9 октября: „В этом году будут пертурбации среди верхушек“. 13 февраля 1937 года: „Все перепутано, не поймешь, кто враг, кто друг“. 15 марта: „Пока „железный“ будет стоять во главе, до тех пор будет стоять бестолковщина, подхалимство, и все тупое будет в почете, все умное будет унижаться“.

Потому ли погиб Тухачевский, что не разделял взглядов Ворошилова? Отчасти. В малой степени. Потому ли он погиб, что был соперником наркома, о чем в армии говорили, – значит, это было известно Ежову, а следовательно, и Сталину? (Впрочем, Сталин и сам не мог не понимать этого.) В большей степени, но тоже отчасти. Нелепо говорить о любви Сталина к Ворошилову, так же как к любому другому из своих кремлевских рабов. И не хуже Ивана Кутякова видел Сталин, что все тупое в почете, а все умное унижается. Пока это его вполне устраивало, а коли перестанет устраивать, он может распорядиться отковать нового «железного наркома».

Потому ли погиб Тухачевский, что свержение Ворошилова вызревало снизу, что в самом намерении этом выявлялась чья-то воля? В очень большой степени, но тоже не совсем. Сталин понимал, что, вне зависимости от того, плох ли действительно Ворошилов, хорош ли Тухачевский, даже не решение, а лишь обсуждение этого вопроса в армии уже есть покушение на власть. А для него не было ничего страшнее этого, ибо власть для Сталина была важнее и старого друга Клима Ворошилова, и всех маршалов вместе взятых, и всей армии вместе с маршалами, и всего народа вместе с армией, маршалами и старыми друзьями.

Сыграли ли в трагедии Тухачевского свою роль козни фашистской разведки? Удалось ли коварному Гейдриху с «помощью» Бенеша сделать Тухачевского в глазах Сталина агентом вермахта? Вполне допустимо. При патологической подозрительности Сталина можно было состряпать что-нибудь и погрубее, он бы поверил. Поверил бы, потому что хотел поверить, ждал любого повода, чтобы поверить. На Западе в 50-60-х годах много писали о дьявольском немецком плане уничтожения верхушки Красной Армии. Но и тогда наиболее осведомленные историки понимали, что дело не в макиавеллиевских талантах немецкой разведки. Пауль Карелл, например, автор книги «Война Гитлера против России», писал:

«Гейдрих не был автором этой драмы, а всего лишь „ассистентом режиссера“. Его фальсифицированное досье не было основной причиной ареста и осуждения Тухачевского и его друзей, а всего лишь алиби для Сталина.

...Расправа над офицерским корпусом была результатом драматического процесса, а не просто грязной махинации».

Тухачевский погиб потому, что он должен был погибнуть обязательно. Он не мог не погибнуть, потому что, находясь в высших этажах власти, он не только слушал, но и думал, имел свое мнение, умел его отстаивать. Совершенно не важно, прав он был при этом или не прав. Сталин мог бы простить ему любую неправоту. Но не мог простить свободы мысли и души. Не мог простить, что Тухачевский говорит на иностранных языках, что любит скрипичный концерт ре-мажор Бетховена, что профессионально играет на скрипке и бьется над секретами рецептов лака лучших скрипичных мастеров, что читает стихи, что ездит за границу, что не охотно пьет на сталинской даче и плохо пьянеет, что не любит бороться с другими пьяными гостями по воле хозяина, а если тот очень настаивает, – быстро и ловко кладет их на лопатки. Нельзя простить того, как смотрит он в глаза, как говорит, как стоит, как сидит...

Через двадцать лет маршал Жуков, вспоминая Тухачевского, скажет:

– Огромного военного таланта человек. Умница, широко образованный, сильный, занимался тяжелой атлетикой и очень красивый... Удивительно был красив...

Вот почему Тухачевский должен был погибнуть.

Понимал ли он это? Наверное, чувствовал беду, но вряд ли думал о возможной гибели. Слишком дикой была бы эта мысль. Чувствовал беду в словах Молотова: «У нас нет должной бдительности к врагу...» – это за пять недель до ареста; в красных лозунгах Первомая 1938 года: «Искореним врагов народа – японо-германо-троцкистских вредителей и шпионов! Смерть изменникам родины!» – это за четыре недели до ареста; в призывах Хрущева на IV Московской партконференции – опять бдительность – это за два дня...

Во вторник 11 мая 1937 года, через пять дней после публикации той самой статьи с критикой теории «особенной» маневренности Красной Армии Ворошилов назначает Тухачевского командующим Приволжским военным округом. Это тоже был какой-то кошмарный ритуал: перед пулей – новое назначение. По тому же сценарию арестовали Якира: перевод из Киевского военного округа в Ленинградский, арест в поезде, расстрел. Трудно объяснить, но в практике этой есть что-то от блатного мира, что-то от убийств исподтишка.