Правда о программе Apollo - Голованов Ярослав. Страница 28

Процесс стыковки начинается с того, что два аппарата соприкасаются и щуп входит в специальный якорь. Вместе их удерживают три миниатюрные защелки, и впечатление создается такое, будто два аппарата, один весом в 30 000 фунтов, а второй 5000 (это примерно 12,6 и 2,3 тонны. – Я.Г.), соединены бумажными скрепками. Соединение довольно непрочное. Чтобы сделать стыковку более жесткой, пускаешь в ход небольшой газовый баллон, который приводит в действие механизм, буквально присасывающий один аппарат к другому. В этот момент срабатывают двенадцать механических запоров, аппараты прочно сцепляются.

Как только я пустил в ход газовый баллон, аппарат стал совершать ненормальные, рыскающие движения. В течение 8-10 тревожных секунд я опасался, что в такой ситуации стыковка не состоится и придется отсоединиться от лунной кабины и произвести стыковку заново.

Как бы то ни было, я немедленно приступил к делу, а Нейл сделал то же самое в «Орле», и совместными усилиями нам удалось выровнять положение аппаратов. Все это время действовала автоматическая стыковка, и вскоре мы услышали громкий щелчок – значит, сработали двенадцать больших запоров. Слава Богу, мы жестко состыковались. Первым делом предстояло освободить тоннель, сняв для этого люк и убрав стыковочный якорь. Потом я «поплыл» по тоннелю, чтобы встретить их. Вот они оба, я вижу их блестящие глаза. Самое ужасное то, что я не могу вспомнить, кто из них вернулся первым ко мне в «Колумбию». Я встретил их обоих в тоннеле, мы пожали друг другу руки, крепко пожали, и все. Я был рад видеть их – они не меньше моего были рады возвращению. Они передали мне ящики с породой, с которыми я обращался так, будто они были битком набиты драгоценностями. Впрочем, так оно и было на самом деле...

По некоторым подсчетам, стоимость одного килограмма лунного грунта, добытого в этой экспедиции, составляла 18 миллионов долларов за килограмм или 3600 долларов за карат, что вполне позволяет причислить эти камни к самым дорогим драгоценным камням.

Наверное, не без грусти отстыковали они «Орла», который сослужил им такую верную службу, и «налегке» полетели к Земле. На обратном пути было несколько телепередач с борта корабля.

– Где бы ни путешествовать, а хорошо возвращаться домой, – сказал Нейл с улыбкой.

А Майкл добавил:

– Этот наш полет мог показаться простым и легким. Я хочу вас уверить, что это совсем не так...

Кстати, если уж вспомнили о телеперадачах с борта, надо сказать, что передачи эти были постоянной темой споров в отряде астронавтов. НАСА стремилось раз от раза расширять космические телепрограммы, понимая, что телевидение – это лучшая реклама, но многие астронавты сопротивлялись внедрению телекамер в их заоблачный мир. Каннингема заставили взять камеру чуть ли не силой, но в космосе он все-таки самовольно отменил один сеанс, объяснив отставанием от графика работ. Тем не менее телерепортажи Каннингема пользовались у зрителей большой популярностью. Обаятельный астронавт особенно прославился своей просьбой: «Пишите нам почаще, люди!» Яростным противником телевидения был и Армстронг. Он долго настаивал, чтобы из командного отсека убрали телекамеру. Борман, напротив, любил телепередачи. Категорически «за» был и Стаффорд, на корабле которого впервые применялись цветные передающие телекамеры.

Но вот позади последняя передача с борта «Аполлона-11». 24 июля восьмисуточное путешествие было закончено в водах Тихого океана неподалеку от Гавайских островов. Команда спасателей, сброшенная с вертолетов к плавающему космическому кораблю, подвела под него надувной плот и передала астронавтам специальные скафандры, которые изолировали их от внешнего мира, а вместе с ними – тех возможных микробов, которых они могли привезти с Луны. Карантин ждал теперь и «Колумбию», тщательно обмытую дезинфицирующим раствором. Они поднялись на палубу авианосца «Хорнет» через час после приводнения. Там уже стоял специальный герметичный фургон, куда их и поместили. Через окошко фургона их мог приветствовать президент Никсон и моряки. Телефон позволял услышать голоса близких. Из Перл-Харбора все в том же фургоне они полетели в Хьюстон, где в здании №57 Центра пилотируемых полетов была оборудована специальная лаборатория. Там карантинный плен с ними разделили еще 15 человек: геохимики, микробиологи, фотографы, лаборанты, повара.

Астронавты были еще на «Хорнете», когда герметические чемоданы с «лунной поклажей» прилетели в Хьюстон. Днем 26 июля техник Джек Уорен (он тоже вошел в историю), облаченный в синий стерильный комбинезон и сверхстерильные перчатки, начал распаковывать первую космическую посылку. Контейнер освободили от 3 слоев герметичной пластиковой упаковки, погрузили в ванну с кислотой, в камере, где он стоял, довели вакуум до лунных пределов (Уорен работал с помощью резиновых рукавов, находясь снаружи), прокололи контейнер шприцем, чтобы убедиться, что в нем нет никаких газов, и лишь после всех этих антимикробных манипуляций Джек осторожно отпер три замка и медленно поднял крышку.

За каждым движением техника, прижав носы к стеклу иллюминатора, наблюдали четыре специально приставленных к камням человека: геологи Робин Брэд и Эдвард Час, минеролог Клиффорд Рондел и Элбер Кинг – «консерватор», как все звали его тут, исполняющий функции «лорда-хранителя» камней. Уорен достал каротажные трубки, счетчик фотонов, а потом распаковал камни.

– Началась эпоха инопланетной геологии! – патетически воскликнул Брэд, увидев в резиновых руках Уорена пыльные, черные, очень невзрачные с виду куски лунной породы.

Всем интересно, на что они похожи. Мне приходилось рассматривать эти камни на всемирной выставке в Осаке в 1970 году, а потом в Хьюстоне, и, мне кажется, более всего они похожи на комья застывшего асфальта, слегка припорошенного дорожной пылью. Даже самый любопытный человек поленился бы нагибаться здесь, на Земле, чтобы поднять такой камень. Ничего примечательного, необычного в лунных камнях нет, за исключением того, что это – лунные камни. Недаром одна из посвященных им статей в журнале «Пари-матч» была озаглавлена так: «Возможный вывод: в вашем саду такие же камни». Это верно, но когда думаешь о том, сколько труда потратили люди, чтобы показать нам эти камни – первые булыжники бесконечной звездной дороги, – когда представляешь себе, где они лежали совсем недавно, проникаешься к ним невольным уважением...

Через 18 дней карантин окончился. Теперь экипаж «Аполлона-11» ждали дороги славы: торжественные встречи в Нью-Йорке, Чикаго, Хьюстоне, чествование на вашингтонском капитолийском холме, парады, обеды, череда нескончаемых приемов и пресс-конференций, 38-дневная поездка по 22 странам мира. И воспоминания. На всю жизнь.

Их дальнейшая судьба сложилась по-разному. Все три астронавта не участвовали больше в космических полетах и вскоре ушли из НАСА. Они поселились в разных, далеких друг от друга, городах страны и, насколько я знаю, не стремятся к встречам. Впрочем, еще накануне их полета журнал «Ньюсуик» писал, что, в отличие от «Аполлона-9» и особенно от «Аполлона-10», экипаж «Аполлона-11» не отличается большим дружелюбием.

Майкл Коллинз какое-то время был помощником государственного секретаря США по связи с общественностью. Но потом он нашел себе работу, гораздо более интересную для него: в 1971 году он возглавил Национальный аэрокосмический музей при Смитсоновском университете, а в 1978 году стал заместителем ученого секретаря этого университета.

Коллинз написал о своем полете к Луне интересную книгу с красивым названием – «Неся огонь». Есть в ней такие слова: «Я, конечно, не надеюсь, что мне в жизни снова придется совершить что-либо, столь же потрясающее, как передача другим огня космических полетов. Но я надеюсь, что мне еще предстоит узнать много интересного, и это позволит мне отдавать свою энергию планам на будущее, а не предаваться воспоминаниям о прошлом...»

В одном интервью Коллинз говорил, что, может быть, это даже хорошо, что он кружил вокруг Луны, а не сел на нее, потому что груз славы и человеческого внимания – очень тяжелый груз. А когда его спросили еще до полета, легко ли будет жить ему, человеку, который войдет в историю, он ответил: