Пепел Вавилона - Кори Джеймс. Страница 39

Вековой прогресс технологии позволил человечеству выбить себе место в космическом, пронизанном излучениями вакууме, но не победил энтропии, идеологий и просто ошибок. Миллионы кожаных мешков с осложнениями — человеческих тел по всему Поясу — нуждались в пище, воздухе и пресной воде, в энергии и укрытиях. В оборудовании, позволяющем не утонуть в собственном дерьме и не свариться в выделенном ими же тепле. И за все это, из–за харизмы Марко и собственного идеализма, Па тоже была в ответе.

Но сегодня она взяла старт. Груз «Хорнблауэра», вместо того чтобы навсегда кануть за вратами, накормит Япет и даст станции возможность помогать остальным. «Коннахту» с приданными ему кораблями не придется заниматься распределением. Лишь бы добыть необходимое, открыть к нему доступ, и пусть рынок вместе с общественной природой астеров позаботится об остальном.

Мичо надеялась, что этого хватит.

На своем посту рассмеялась Оксана. Рассмеялась не весело, а удивленно и недоверчиво.

— Кве? — спросил ее Эванс.

Оксана помотала головой. Мичо хорошо ее знала и уловила в этом движении тень стыда. «Пока я на посту, нельзя». Оксана всегда считала важным разделять время семьи и время службы. Обычно и Мичо считала это важным, но ожидание стыковки, пронизанное страхом перед ответом Марко, заставило ее радоваться любому развлечению.

— Что там, Оксана? — спросила опа.

— Просто что–то странное в новостях с Цереры, — отозвалась та.

— Ну, вряд ли это нас отвлечет. Выведи на экран.

— Слушаюсь, — сказала Оксана, и панель управления перед Мичо погасла, сменившись профессиональным видео с бегущей строкой понизу и настройками фильтров по краю. С экрана на нее смотрело серьезное, открытое лицо Джеймса Холдена. На миг Мичо вновь оказалась на «Бегемоте», но тотчас вернулась. Джеймс Холден, как давно забытый вкус или запах из детства, принес с собой чувство вины и страх, напомнил о насилии.

Он говорил, а изображение менялось: безумно старый астер со смешинками в глазах, две женщины — девочка и пожилая, хлопают в ладоши — какая–то игра, вроде бат–бата, паттикэйка или шин–сина, женщина в деловой одежде, темнокожая и угрюмая, стоит у гидропонного резервуара такой длины, что конец уходит за изгиб станции. «Меня зовут Джеймс Холден, и я хочу познакомить вас с людьми, живущими здесь, на Церере. Я хочу, чтобы вы их услышали. Узнали их так, как знаете своих сотрудников и соседей. Я надеюсь, что эти люди хоть немного останутся с вами, как они остаются со мной».

— Что за хрень? — со смехом в голосе вопросил Эванс. — Полюбуйтесь, как пляшет для вас дрессированный астер?

— Нет, это же Холден, — возразила Оксана. — Он из АВП.

— Эн серио? [15]

— Из АВП Джонсона, — уточнила Мичо. — Он и на Землю работает. И на Марс.

На экране Холден протягивал дряхлому астеру грушу с пивом. Щеки старика уже раскраснелись, но говорил он внятно. «В те времена на каждую женщину на станции приходилось пять мужчин. Пять на каждую!»

— Ты с ним служила, си? — спросила Оксана. — Там, в медленной зоне?

— Недолго, — сказала Мичо. — А еще он спит с матерью Филипа Инароса. Той, что ушла от Марко. Вот этот самый.

— И он объявляет Самому и всем прочим, где причалил? — удивилась Оксана. — Так–так. Храбрец или псих, он?

— Не знаю, мне ли его судить, — успела сказать Мичо, прежде чем страх ударил ее под дых. Долю секунды она не понимала, в чем дело, но быстро осознала, что видит. В строке, ползущей по низу экрана, как раз уходя за край. «Андорская волшебница». Она ухватила строку, оттянула назад.

«Уничтоженный Свободным флотом корабль опознан как „Андорская волшебница"».

Она щелкнула эту новость. Экран мигнул. Холден с церерским долгожителем еще успели засмеяться, но Мичо их не слышала. На ее экране, отчетливей, чем простым глазом, разгонялся на высокой тяге пойманный в разведывательный телескоп корабль. Полоски огня ОТО как будто изгибались вокруг уклоняющегося от выстрелов корпуса. По кривизне изгиба она оценила перегрузку в десять g. Картина не показывала, от чего бежит корабль, а пробившая его оборону торпеда двигалась слишком быстро, чтобы ухватить глазом. Корабль дернулся, десятую долю секунды раскручивался, а потом пропал в световой вспышке.

«Остаются неясными, — говорил диктор, — причины, по которым Свободный флот атаковал собственный корабль, но дюзовые следы у известных позиций противника и векторы их движения не соответствуют атаке на позиции единого флота».

— Сэр? — окликнула Оксана, и Мичо спохватилась, что сказала что–то вслух. Она встретила взгляд Оксаны, уважительный и твердый. Поймала мягкий, встревоженный взгляд Эванса. Ее команда, ее семья.

— Вот Марко и ответил, — сказала она.

— Меняя язык, меняешь сознание, да, — говорил Жозеп.

Он, как и она, был одет в тренировочный костюм. Только он еще и пристегнулся к креслу. Комплексная схема показывала все, что знала о состоянии системы. Верные внутрякам корабли отмечались скоплением красных точек вокруг Земли, Марса и Цереры. Верный Марко Свободный флот — синими. Ее горсточка пиратов–идеалистов — зелеными. Независимые станции и корабли — Ганимед, Япет — оставались белыми. А рассыпанная поверх всего золотая пыль показывала, где Марко зарыл сундуки с сокровищами.

— Разум состоит из аналогий. — Жозеп вел разговор без ее участия. — Перемены в веках, перемены в обстановке. Было «в», теперь «вне». Теперь «связь» превращается в «бессвязность». Свободный флот. Единый флот. Сбросившие цепи против тех, кто связал себя друг с другом.

О бое с Марко один на один и думать не приходилось. У Марко было слишком много кораблей, а Розенфелд, Доуз и Санджрани на обращения Мичо не отвечали. Правда, и не отказывали. Пока что только Марко обвинил ее в измене делу. Остальные, насколько она понимала, просто следовали за ним.

На данный момент ей от этого легче не становилось.

Она проследила траектории и ускорения своих зеленых кораблей — кривые, которые бы уберегли их от ярости Свободного флота и в то же время позволили передать груз туда, где он нужнее всего. Это походило на решение сложной математической головоломки — без надежды найти оптимальное решение. Найти бы хоть какое.

— Мы свободнейшие из свободных. Несвязанные из несвязанных, — продолжал Жозеп. — И потому мы вступаем в связь. Отвергнуты за свою преданность сообществу, так? Ян внутри инь, свет, разрастающийся внутри темноты. Иначе и быть не может. Закон вселенной. Термодинамика смысла, мы. Шиката га най. У нас не было выбора, кроме свободы. Потому что таким Бог создал разум. Минимумы с максимумами перекрываются как кривые. Интерпретации складываются в кожуру.

Мичо переключила тактический дисплей на свои личные данные и, придержавшись за скобу, развернулась лицом к его креслу. Жозеп уставился на нее, радостный как ребенок. Зрачки такие широкие, что глаза казались черными.

— У меня кое–какие дела, — сказала Мичо. — Обойдешься пока без няньки?

Жозеп хихикнул.

— Был гражданином разума, когда ты еще не родилась, малышка–невеста. Могу плавать в вакууме, вечно живой.

— Хорошо, — кивнула она и заперла крепления его кресла своим паролем. — Я настрою систему, чтобы отслеживала тебе жизненные показатели. Может, попрошу Лауру с тобой посидеть.

— Передай, пусть захватит свой наборчик. Мне под кайфом лучше играется.

— Передам.

Жозеп взял ее за руку, легонько пожал пальцы. Что–то он хотел этим сказать — что–то глубокое, тонкое и, возможно, такое, что на трезвую голову не поймешь. Мичо увидела в этом только любовь. Она пригасила свет, заказала системе тихую музыку — арфу с женским голосом, таким идеальным, что походил на синтезированный, — и оставила его одного. По пути в рубку послала Лауре сообщение и получила ответ. На самом деле стеречь Жозепа не было нужды, но Мичо предпочла перестраховаться. Цепляясь лодыжкой за скобу, она посмеялась над собой. Перестраховщица в мелочах, а в серьезных делах безумствуешь.