Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести) - Лоран Шарль. Страница 42

Ах, если бы кто-нибудь мог сказать императору французов, прежнему первому консулу республики, настоящее имя этого ребенка!

Он появился, протирая глаза, несколько мгновений спустя после того, как вошел Наполеон в большую, совершенно белую залу, где находились генералы.

Если бы гениальный авантюрист, достигший до самой вершины почестей, обреченный судьбою жить еще несколько лет в лучах побед, мог угадать, что под этой одеждой крестьянина, явившегося перед ним, скрывается отпрыск знаменитой расы, сирота, отца которого он убил, принц, обаятельное имя которого он уничтожил.

Если бы победитель, гордившийся тем, что он воплощал всю революцию в своей маленькой треуголке, знал, что потомок Конде, имеющий в своих венах кровь Бурбонов, принес ему, Бонапарту, залог успеха!

Но никто из присутствующих офицеров об этом не знал. Рок, который подчеркивает впоследствии уроки истории, пренебрегает предупредить своих героев о контрастах, ожидающих их. В душе убийцы не было никаких угрызений, в сердце жертвы не было никакого содрогания ненависти.

Ганс смотрел на внушительных личностей, находившихся перед ним, с доверчивой смелостью, присущей его летам. Наконец-то он снова увидел голубые мундиры. Повернув голову в сторону Мюрата, после того как их рассмотрел, Ганс мило улыбнулся ему как бы с благодарностью.

Но к нему вернулись тотчас же воспоминания об ужасных событиях, свидетелем которых он был, и на его чертах обрисовалась горестная мрачность.

Когда французский часовой увидел его на заре, изнуренного длинным путем и торопящегося к нему, то мальчик мог ответить на обыкновенные вопросы только одними и теми же словами, постоянно повторяемыми с настойчивостью, в которой замечалась растерянность.

— Я хочу видеть принца Мюрата, чтобы предупредить императора о моем приходе.

Солдат начал с жалостливой улыбки. Есть же в полях по утрам, думал он, маленькие крестьяне, настолько дерзкие, чтобы иметь желание быть принятыми маршалами и даже «Маленьким Капралом»!.. Но мальчик был так наивно упрям в своей просьбе, в его произношении была такая трагическая тоска, что честный малый кончил словами:

— Ну, ладно, проходи, крошка! Через четверть часа приблизительно придут меня сменить. Начальник поста увидит, что с тобою делать.

Ганс пошел и сел с невинным видом на траву перед часовым. Последний, ревностный исполнитель дисциплины, взял на руку штык.

— Убирайся вон, мальчуган! Запрещено останавливаться ближе, по крайней мере, длины пяти кларнетов. С подобными ногами, какими располагаешь ты, это, по меньшей мере, двадцать шагов… Постой, сядь вот на этот земляной пригорок, там, направо и подожди, когда придут.

Мальчуган повиновался. Он пошел к назначенному месту. Его шаги были шатающиеся, как у несчастного создания, выбившегося из последних сил. Он упал на склоне холма, думая только, как бы отдохнуть несколько мгновений. Затем его мысли смешались. Ему казалось, что его душа покинула разбитое тело, которое лежало там; его руки и ноги были не его; глаза закрывались, и в свежести сияющей зари сон овладел им целиком.

Там-то и нашли Ганса несколько времени спустя, когда пришел патруль сменить часовых. Он продолжал спать со сжатыми кулаками. Мальчик не проснулся даже, когда солдат, очередь которого стоять на карауле миновала, взял его на руки, чтобы отнести в лагерь.

— Вот ты и папашей сделался, — говорили ему другие в насмешку. — Мальчуган не очень утрудил тебя воспитанием, гм!

— Смейтесь, сколько хотите, — отвечал пехотинец, — но когда этот маленький соня смотрел бы на вас, как он смотрел на меня, то вы бы признали безжалостным покинуть его.

И начальник патруля, старый ворчун, прикидывающийся жестоким, но на самом деле добряк, прибавил:

— Все равно мы вернемся на пост многочисленнее, чем отправились. Капитан подумает, что мы дорогой веселились.

Таким образом Ганс окончил ночь при восходе солнца на руках солдат. Проснувшись, лишь только его поставили на ноги перед офицером, он тотчас же сказал своим тоненьким решительным голоском:

— У меня есть поручение к маршалу Мюрату, который меня знает. Не проведете ли меня, пожалуйста, к нему?

С той минуты, как он увидел французских солдат, по его мнению, его разукрашенный перьями друг не мог находиться далеко от них.

— Как, ты знаешь принца Мюрата? — спросил начальник поста.

— Он приезжал к нам сначала в Страсбург, а затем в Оффенбург.

— Где бумаги, которые ты принес ему?

— У меня нет бумаг. Я выучил слова на память.

— А! От кого же ты пришел?

— От отца. Он там в плену у австрийцев, и его, быть может, расстреляют.

— Кто твой отец?

— Он служит императору один… в ожидании вашей помощи.

Отвечая таким образом, ребенок казался выше на целый локоть. Его глаза бросали пламя. Его голос дрожал. Пламенное убеждение, одушевлявшее его, успокоило подозрение допрашивающих его.

Тогда один кавалерист, принадлежащий ко взводу гусар, возвращаясь на место квартирования, посадил его сзади себя на лошадь. Затем после долгого пути он доверил Ганса одному офицеру главного штаба. Последний, исполнив данное поручение, согласился охотно взять мальчика и отправился разыскивать Мюрата. Наконец Ганс очутился в присутствии того, кого хотел видеть.

— Как, это ты, крошка? — тотчас же закричал принц в порыве расположения, удивившем всех офицеров. — Что ты здесь делаешь?

Ганс принялся как можно яснее рассказывать тихим голосом, чтобы никто из окружающих не мог слышать события этой ночи. Он сообщил принцу, как его мать, и «потом» Родек, и «потом» Лизбета, и «потом» он сам приехали накануне после длинного пути в какое-то селение, как деревня, имени которой он не знал, но которую сумел бы разыскать, была наводнена ночью гренадерами. Он с мелочной точностью описал мундиры австрийцев, свое безумное путешествие с целью предупредить голубых и встречу с отцом. Он рассказал, что неприятели удержали отца пленником и хотели убить, потому что нашли у него письмо, предназначенное императору. Наконец он передал о чтении вслух «не слишком злого» старого полковника всего, что было на этом маленьком клочке бумажки.

Ганс позабыл только одну подробность: он ничего не сказал о своем личном аресте, ни о попытках, которыми хотели проверить, понимает ли он французский язык и знает ли обвиняемого.

Настоящие герои, даже будь им одиннадцать лет, не подозревают своего героизма.

— И ты помнишь, что читали в твоем присутствии? — спросил его принц.

— О, да! Я столько раз это повторил мысленно, сколько мог, когда шел сюда. Я расскажу вам, не забыв ни одного слова.

— Хорошо, скажи мне это!..

Инстинктивная и очаровательная вежливость продиктовала ребенку следующий ответ:

— Ведь… письмо было к императору!

После кратковременного неудовольствия Мюрат ответил с благосклонной улыбкой:

— Тогда пойдем к императору.

Ганс был счастлив, что удержал тайну до конца. Его посадили на большую лошадь, на которой сидел самый молодой и самый ловкий адъютант принца. В таком-то виде Наполеон увидел его прибывшим перед своей императорской квартирой. Он снова заснул, убаюкиваемый ездою. Но только что его поставили на землю и ввели в белый зал школьного дома, как его глаза прояснились и память была к его услугам.

— Ты перед императором Наполеоном, — сказал ему Мюрат. — Говори теперь.

Искренний и умный взгляд ребенка обежал окружающие его лица и узнал тотчас же того, к которому надо было обратиться. Он увидел в нем кое-что иное, чем в других присутствующих.

— Это вы, сударь, император?

— Да, я. Говори без опасения. Где ты оставил твоего отца?

Наполеон сел и наклонился, чтобы лучше его рассмотреть.

Тогда Ганс снова рассказал Наполеону то же, что и Мюрату. Но он тотчас же видел, что не одно и то же говорить с простым маршалом и с императором. В то время как он рассказывал о событиях, маленький, бледный темноволосый человек, расспрашивающий его, поворачивал время от времени голову к столу, где была разложена карта, и пальцем, казалось, следовал по дороге, где бежал мальчик.