Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести) - Лоран Шарль. Страница 50

— Так он с тобой говорил? — спросила Берта сдавленным от слез голосом.

— В конце он говорил со мною! Но сначала он на меня смотрел… И если бы ты знала, мама Берта, какие у него были добрые глаза!.. Он был совершенно успокоен. У него было очень веселое лицо. О! Он совсем не боялся… Только, когда я видел императора Наполеона после того, — потому что господин принц Мюрат проводил меня в дом, где он был, — тогда я попросил, чтобы все-таки помешали австрийцам удерживать отца. Не правда ли, досадно, что он с ними, а не с нами? И император мне обещал, потрепав меня по плечу.

Берта сдавливала рыдания, чтобы до конца дослушать рассказ Ганса. Когда он окончил, она страстно прижала его к себе и, посмотрев на Мюрата, сказала:

— Так как же? От вас зависит, маршал, вернуть его мне, что же вы сделали для исполнения приказа императора?

— Я исполнил свой долг, сударыня, весь свой долг. Клянусь честью солдата и…

— Так вы знаете, где мой отец? — прервал его голос Ганса.

Другой на месте Мюрата был бы в затруднении от такого точного вопроса. Он же нисколько не смутился.

— Подождите! — сказал он.

Повернув к двери, он позвал:

— Командир Эксельман! Войдите, пожалуйста, и скажите, ничего от нас не скрывая, что вы узнали сегодня относительно узника, относительно тайного агента императора по имени Шульмейстер, которого я поручил вам разыскать… Вы знаете? Увы, я опасаюсь, что немного вы скажете нам о нем.

— Простите меня, маршал, — ответил Эксельман. — Я узнал, что этот агент был отправлен в Гогенрейхен и заперт в этом селении под хорошим надзором. Между нашими пленными есть люди, которые смотрят на него, как на дьявола во плоти, так как он нашел возможность убежать от них сегодня утром, чуть свет, сняв с одного из них мундир. С этих пор невозможно знать, что стало с ним.

— Вы уверены в том, о чем докладываете?

— Без всякого сомнения, маршал: я спрашивал сам его караульных, и я поднял — именно, это самое подходящее слово — часового, мертвецки пьяного, у которого Шульмейстер, уходя, унес мундир и оружие.

Ганс захлопал в ладоши и с восторгом подпрыгнул от радости.

— Я знал прекрасно, что он убежит! — воскликнул он.

— Но не было ли ему необходимым, выходя из Гогенрейхена, пройти через страну, где находились большие неприятельские силы и дороги были заняты ими? — спросил Мюрат, обращаясь к офицеру.

— Конечно, господин маршал. Но ничего не должно быть невозможного на свободе для такого молодца, способного убежать из темницы, которую я видел.

— Такие вот, сударыня, мои известия, — сказал Мюрат, оборачиваясь к Берте. — Находите ли вы теперь, что хорошо исполнили желание императора?

— Да!.. Да!.. — ответила она. — Без сомнения, мой муж свободен…

И она добавила едва слышно:

— Но жив ли он?

— Прекрасно, командир, благодарю вас, — сказал Мюрат Эксельману, не имея возможности сдержать нетерпеливое движение.

Он сказал себе: «Вот требовательная женщина, плохо оценившая наши заслуги».

Но как бы Мюрат ни был фатоват, он очевидно угадал, что двойной престиж его могущества и его особы перестал действовать на эту неутешную супругу, в которой он тщетно старался пробудить немой восторг.

Кроме того, это более не было, как в Оффенбурге. Теперь она являлась, окруженная ребятами. Здесь не стоило более искать победы, так как к ней присоединилась целая семья. Он искал теперь благоприятный и достойный случай, когда обстоятельства, или, скорее, логические последствия событий, предоставят ему возможность прилично удалиться.

На пороге появился Ланн. Прекрасное, энергичное и прямодушное лицо Роланда армии произвело тотчас же привычное впечатление, т. е. внушительный рост Мюрата казался вульгарным и роскошь его перьев становилась смешною. Около высокомерного богатыря стоял простой, безукоризненный начальник. Этот истинный герой носил одежду для сражения, а тот, фатоватый покоритель сердец, — парадный костюм. С одной стороны была война, с другой — представление.

— Я думаю, что мы теряем время, принц, — сказал Ланн, учтиво дотрагиваясь рукой до своей большой треуголки. — Во всяком случае, если вы намерены остановиться здесь, то, кажется, мне необходимо продолжать путь. Мой первый дивизион должен быть уже далеко отсюда, и я не хотел бы допустить его идти далее без готовой поддержки.

— Без сомнения!.. Без сомнения!.. — ответил Мюрат. — Отправляйтесь, дорогой маршал, я считал вас уже уехавшим.

— Отправиться? Не предупредив вас?..

— Это только разговор! Но разве не было решено, что вы будете действовать, не обращая внимания на меня?.. Впрочем, будьте спокойны, я также отправляюсь.

— Сударыня, приветствую вас! — сказал только Ланн в ответ.

Он потрепал ребенка по щеке, слегка хлопнул его ладонью и вышел, не прибавив ни слова.

Он был взбешен.

В последнюю минуту расставанья с Бертой к Мюрату вернулось настолько его обычное хорошее расположение духа, что он мог вежливо распроститься с простой и гордой, честной женщиной. Очевидно, его счастье победителя изменило ему относительно ее.

— Зачем же нам возвращаться теперь в Ульм, раз там нет более Шульмейстера?

Таким вопросом обменялись Берта с Родеком, лишь только остались одни с детьми.

Но если туда не ехать, то где же поселиться до тех пор, пока события примут положительный оборот? Франц был близок к тому, чтобы посоветовать просто возвратиться в Оффенбург. Молодая женщина склонялась к тому, чтобы не покидать Вертингена, где, по крайней мере, они будут иметь известия. Хотя совета Ганса не спрашивали, но он осмелился высказать свое мнение.

— Почему, мама Берта, не следовать за солдатами, если мы уверены, что отец пойдет в их сторону?

Пока эти три партии колебались решением, послышались стуки в дверь. Их звук был странен и выразителен в безмолвной тишине, последовавшей за недавней сумятицей.

Родек направился к входу. Только что он открыл дверь, как раздался его гневный голос:

— Вы! Это вы? Как смеете вы появляться здесь?

На кого это он так кричит? Кто там такой?

Ганс быстро пошел по коридору и не успел окинуть глазами личность, с которой разговаривал его старый друг, как выразил ей порыв радости.

— Позволь ей войти, мой добрый Франц, — сказал он. — Если бы ты знал!.. Это она меня спасла… Это она схватила за горло человека, который хотел расстрелять отца Карла. Она удерживала этого человека в то время, как я бежал изо всех сил от него. И знаешь ли: у него была сабля, а она только руками боролась с ним. О, позволь ей войти!..

Идите, идите, г-жа Доротея, пусть мама Берта вас поблагодарит.

Еще раз Родек повиновался своему молодому господину, но положительно он ничего более не понимает! Теперь она спасла Шульмейстера и Ганса после того, как выдала целую семью, употребив во зло их гостеприимство. Боже мой, что же все это означает?..

Бледная, растрепанная Доротея дала себя отвести за руку ребенку в комнату, где она провела несколько часов последней ночи… Она снова увидела вокруг себя предметы, которые так недавно бросились ей в глаза, и, казалось, была поражена ужасом от того, что они напоминали ей.

Когда она очутилась перед Бертой, смотревшей на нее с удивлением, но без ненависти, то вместо того, чтобы сесть на стул, который Ганс подвинул ей, она упала на колени перед Бертой. Она оставалась в таком положении, измученная, унылая, охваченная ужасом, как трагическая фигура, раскаявшаяся в преступлении.

— Не правда ли, сударыня, вы меня узнали? — сказала она наконец хриплым голосом. — Впрочем, ваш сын узнал меня, а также друг вашего мужа, который не хотел меня впустить… Уверяю вас, он не прав! Я не злая женщина, я только бедная девушка. Надо, чтобы я вам сказала, для чего пришла. Сначала я не хотела, но я хорошо раздумала: иначе сделать нельзя. Умоляю вас, выслушайте меня, так как мне очень трудно говорить. Я знаю прекрасно, о чем вас должна известить, но я так слаба, так слаба! Это потому, что я много ходила последнюю ночь, также, я думаю, потому, что ничего не ела…