Моё небо (СИ) - Анна Дарк (KuCeHa). Страница 37

Ещё эромайка начала меня избегать. Вчера, сказав, что устала, сбежала к себе, сегодня и вовсе, ссылаясь на плохое самочувствие, отказалась от тренировки. Я видел: девушка врёт, и мог бы настоять, заставить её, но мне тоже надо время прийти в себя.

Я и раньше внимательно наблюдал за Марой, подмечал обилие странных и незнакомых слов, поведение, не вписывающееся в рамки, установленные обществом. Её общую непохожесть на всех людей, встреченных мною в жизни. И невольно вырисовывался вопрос: кто такая Мара? А от вариантов, которые казались один нереальнее другого, и вовсе порой становилось страшновато. Понимая, что наскоком я правды не добьюсь, предпочёл занять позицию наблюдателя. Рано или поздно момент настанет и я всё узнаю.

***

Взаимоотношения последние дни установились какие-то странные, отрешённо-вежливые, впрочем, со стороны вряд ли было заметно что-то необычное. Во всяком случае, никто из студентов не обратил на нас внимания, когда мы переступили порог учебного заведения. Всё было до скучного обычно.

— Вот она! — неожиданно раздался громкий, истеричный женский выкрик.

Замерев, все посмотрели на Дейлу, которая стояла в окружении своих подпевал. Также рядом был ректор и несколько преподавателей, это уже нехорошо. Думаю, не стоит говорить, что указывала она на Мару.

— Прости? — выгнула моя «хозяйка» бровь.

— Нола Мара, где вы были вчера вечером? — ровно, но холодно спросил ректор.

— Дома, — пробормотала девушка с непониманием.

— Она врёт! — крикнула Дейла.

Картинно, что должно было казаться трогательным, девица, заламывая пальцы, сначала обвела взглядом фойе Университета, потом глазами, полными слёз, уставилась на ректора. Приглядевшись, я заметил, что эромайка и двое ее подружек выглядят весьма потрёпанными. На лицах проступают царапины и синяки. И это только добавляло достоверности образу жертвы.

— Она напала на нас вчера после заката! — продолжала «рыдать» эта гадина. — Сначала просто бросалась как бешеная, требовала отдать ей артефакты силы. Мы постарались дать отпор и в результате, она ударила по нам своей магией, а вы знаете, какая она! Мы еле успели заслониться щитами. У меня и Одалы выгорели родовые артефакты! И Лота… Лота погибла!

После она громко завыла, уткнувшись в плечо своей подружки. Несколько мгновений стояла звенящая тишина.

— Что за чушь! — возмутилась шокированная Мара. — Да я вообще вчера из дома не выходила!

— Ло-о-о-о-та! — на высокой ноте голосила Дейла.

— Нола Мара, вы утверждаете, что весь вчерашний вечер провели у себя дома? — вкрадчиво произнёс ректор.

— Да, — отозвалась девушка.

— Понимаете ли, нола, против вас выдвинуты серьёзные обвинения: нападение на дочерей уважаемых семейств с причинением вреда здоровью, попытка ограбления, уничтожение дорогостоящей собственности, — перечислял мужчина. — У вас есть доказательства или свидетели того, что вы были дома?

Мара побледнела, в то время как Дейла бросила на неё торжествующий взгляд, который никак не вязался с образом потерпевшей. Я буквально кожей ощущал страх, накатывающий на девушку, её злость и обиду от несправедливого обвинения. И сам начинал злиться на бесконечную подлость этой эромайской твари. Ведь говорила мне интуиция, что эта девица ещё покажет себя, но я предпочёл игнорировать предчувствия, и вот что из этого вышло. Поражало, что многие в самом деле верят этой дряни! Но я-то знаю, что Мара невиновна! И даже если бы я с ней не жил, то никогда бы не поверил в такую наглую ложь!

Только это я, а вот многие верили. Окружающие предпочитали просто молчать. Наблюдали, кто-то с любопытством, а кто-то и с откровенным торжеством. Твари.

— Нет, но… — чуть дрожащим голосом ответила Мара.

— Я могу подтвердить это, — решился я подать голос. — Как всем известно, я как раб, — еле выдавил ненавистное слово, — нолы Мары живу у неё, потому я точно знаю, что моя хозяйка никуда из дома не отлучалась.

— И чем же вы занимались? — елейным голоском спросил преподаватель магии воды Годран.

Скотина! Даже не скрывал, что недолюбливает девушку. Его вопрос был откровенной подлой провокацией. Было очевидно: абстрактное «ничего особенного» никого не впечатлит и ни в чём не убедит. Вчера мы отрабатывали комплекс упражнений, решив пока повременить с медитацией. Только правду говорить нельзя, в этом я был уверен. Во-первых, эромайцы фанатично гоняются за тайнами моего народа, и стоит мне сказать, что я учу девушку драться и медитировать как ашрианку, это сразу возьмут на заметку. И будет лишь вопросом времени, когда её обвинят в чём-то, от чего будет уже никак не отвертеться. И всё лишь из-за надежды узнать от неё что-то новое об ашрианцах. Ничего особенного Мара сейчас не знает, но разве этим тварям докажешь? И если я уже привычен к пыткам, боли и унижениям, то девушка подобного не выдержит и быстро сломается. Такого она не заслуживает определённо. А во-вторых, чем безобиднее считают девушку окружающие, тем лучше для неё же.

— Сначала хозяйка чем-то занималась в своей комнате, потом мы поужинали, — надеюсь, Мара не оторвёт мне голову за это, — а потом я полночи доставлял ей наслаждение.

И снова на некоторое время повисла тишина. Теперь уже пронизанная удивлением и неверием.

— Не правда! — разбила молчание Дейла. — Это ничтожество покрывает свою хозяйку по её приказу, это же очевидно!

— Отец говорит, что ашрианцы никогда не ложатся в постель со своими хозяевами добровольно, — влезла её подружка.

— И то верно, — снова с лживой доброжелательностью произнёс уже знакомый водник. — Эти твари никогда не покоряются. Они или ломаются, и в итоге добропорядочный гражданин получает в своё распоряжение слабоумную игрушку, или сопротивляются до самой смерти. Этот же конкретный раб совсем не выглядит сломленным или угнетённым. Напротив, это убожество выглядит слишком довольным жизнью. Я могу поверить, что нола Мара в силу своих диковатых наклонностей смогла с ним как-то договориться на взаимодействие, но спать бы ашрианец с ней не стал. Так что все слова этого раба не стоят ничего. Да и просто верить рабу… это несерьёзно. Есть ли у вас, нола Мара, более надёжные доказательства своей невиновности?

Какой ублюдок! Просто невыносимо захотелось свернуть ему шею, выдрать и сожрать его гнилое сердце, сделав тем самым одолжение миру. Мара же стояла, опустив голову и нервно кусая губы. Ненавижу эромайцев за их подлость и жестокость! Я мало что знал о законах Эромайского Королевства, только то, что они напрочь лишены человечности. И даже над свободными согражданами, угодившими в неприятности, вчерашние друзья с радостью поглумятся. Учитывая перечень обвинений, который, судя по всему, являлся более чем серьёзным, у Мары огромные проблемы. Стало отчего-то страшно и за неё, и за себя. Размышления на тему — «кто такая Мара» отошли на задний план и стали чем-то совсем незначительным. Уютный мирок, где мы жили вдвоём, начал стремительно трещать по швам, и от этого становилось почти невыносимо.

— Вы ошибаетесь, — возразил я ровно.

— Да неужели, — ухмыльнулся этот урод-преподаватель.

Так, вдох-выдох. Я смогу. Я уже делал это в самом начале обучения в Академии: на спор целовал девушку, не испытывая к ней никаких чувств. Это было отвратительно, но спор я выиграл, на будущее зарекаясь от подобных действий. За год, проведённый в рабстве, я доподлинно узнал, что эромайцы знают об этой особенности моего народа от предателей других рас, проживающих на территории Империи. Мы, ашрианцы, никогда не целуем своих любовниц, если не испытываем к ним сильных чувств. Поцелуй для нас нечто более сокровенное, нежели половая близость. Почти священное действо. Это признание в чувствах, прилюдный поцелуй — предложение разделить жизнь на двоих. И сейчас я должен, обязан переступить через себя во имя выживания своего и Мары. Сохранить то, что мы имеем. Призывая весь свой самоконтроль, я пытался убедить себя, что в этом нет ничего особенного. Это всего лишь поцелуй, а Мара- хороший человек. Это не мерзко и не противно. Только внутри всё бунтовало против попрания догм, впитанных с молоком матери, заставляя проклинать собственную сознательность, которой не было, когда был совсем зелёным юнцом. Тогда никакого протеста в душе не было, лишь небольшая тревога из-за нарушения почти священной традиции и жгучее любопытство.