Целый и невредимый (ЛП) - Леннокс Люси. Страница 15

— Не насмехайся над моими словами, — прошипел Эш. Его взгляд был смесью из гнева и страха, и мне больно было это видеть.

— Я не насмехаюсь, Эш. Клянусь. Мне прекрасно известно то чувство, которое ты описал. То же самое произошло и со мной… вообще-то ночью, перед тем как я нашел твой дневник... мне приснился этот сон и…

Мои слова повисли между нами, когда я замолчал, не желая рассказывать ему о своем дурацком сне. Но как объяснить, почему я не перестал читать его дневник после той единственной страницы?

— Я просто… Я думал, что только я знаю каково это, понимаешь? Думал, что я единственный, кто чувствует нечто подобное и… и потом я вижу, что кто-то, у кого оказалось достаточно мужества, чтобы облечь это в слова, написал об этом, высказал это и принял то, что оно реально, и я просто подумал, насколько же чертовски храбр этот человек… — прошептал я, позволив этим словам сорваться с языка, потому что не мог сдержать охватившего меня чувства уязвимости.

Эш медленно поднял вторую руку, будто в знак примирения, и я начал натягивать на нее перчатку, но когда он вдруг заговорил, его слова меня удивили.

— Это похоже на колесо обозрения, с которого невозможно слезть.

Слова прозвучали так тихо, что я склонился ближе, чтобы лучше его расслышать.

— Что ты имеешь в виду? — пробормотал я.

— Успев забыть насколько все плохо, ты вдруг, будто удар по лицу, получаешь очередное проклятое напоминание.

В его голосе было столько искренней печали, что мне захотелось снова сгрести его в охапку. Распахнуть свое плотное зимнее пальто и спрятать Эша, укрыть от мира внутри, пока я не верну его домой, к пылающему огню.

Домой и в безопасность.

Со мной.

Я прикусил щеку изнутри, чтобы очнуться от своих фантазий о теплом и уютном Эше Валентайне дома рядом со мной.

— Эйден?

— Хм? — я как раз закончил натягивать перчатку и взглянул на него.

— Чем было то темное и мрачное из твоего прошлого, что ты хотел бы забыть?

Я понял, что все еще держу его ладонь в своей, и отпустил ее, скрестив собственные руки у себя на груди, пытаясь спрятать холодные кисти в складках рукавов пальто.

— Я кое-кого потерял давным-давно, — челюсть непроизвольно сжалась крепче, а язык не поворачивался говорить об этом вслух, когда ожила моя память. Но я знал, если мне когда-нибудь выпадет шанс узнать от Эша о его темном прошлом, шанс получить его доверие, то только при условии, что сначала я расскажу ему что-нибудь о себе. — В воде. В океане… этот человек утонул.

У Эша вырвался небольшой сочувствующий стон, и он импульсивно сжал мое плечо.

— Мне так жаль. Господи, Эйден.

Я попытался улыбнуться, чтобы успокоить его.

— Так что теперь понимаешь? Твой рисунок с волнами и словами о воде просто… не знаю. Я не мог не ощутить эту связь с автором дневника. Но разве мог я предположить, что когда-нибудь лично с ним познакомлюсь? Я решил, что просто верну дневник и никогда не узнаю, кто был его владельцем, а он не узнает, что я прочел его, и никто не пострадает. Но потом я понял, что это ты и запаниковал, потому что не хотел, чтобы ты возненавидел меня за то, что я сделал и…

Черт, что за словесный понос я нес?

— Прости, Эш, — наконец сказал я, глядя ему в глаза. — Я искренне сожалею об этом.

Эш с минуту разглядывал землю у своих ног, а потом вновь поднял глаза на меня.

— Спасибо, что вернул его. Это действительно много для меня значит, Эйден.

В течении нескольких долгих секунд мы не отводили друг от друга взгляда, а затем он вновь опустил глаза, и я проклял тот факт, что он все еще чувствовал необходимость делать это рядом со мной.

— Ну… Полагаю, увидимся в кофейне, — произнес он негромко, поворачиваясь, чтобы уйти.

Я окликнул его, вынуждая остановиться, и Эш мгновенно замер, обернувшись ко мне.

— Могу я пригласить тебя на ужин? — выпалил я.

Боже, что, черт возьми со мной не так? Я напоминал отчаявшегося подростка, приглашающего кого-то на выпускной или что-то в этом духе.

Казалось, все тело Эша на миг напряглось, а затем съежилось.

— Нет, спасибо. Увидимся.

Он развернулся и быстро зашагал прочь, больше ни разу не оглянувшись.

Я с минуту стоял в полнейшем ступоре, наблюдая, как он исчезает на оживленной улице, а потом неожиданно рассмеялся.

Ну, будь я проклят, — подумал я. — Как давно я в последний раз слышал слово «нет»?

Возвращаясь к себе в офис, я прятал холодные руки в карманах и мне хотелось просто смеяться над нелепостью того траура, что я испытывал от потери и дневника, и молодого человека, который что-то сделал со мной при помощи этой чертовой вещи. Чем дольше я держался за дневник, тем сильнее меня изнутри, подобно некоему живому существу, грызло чувство вины, но теперь, когда я поступил правильно и вернул его, я все еще не мог избавиться от тех слов, которые перечитывал в нем снова и снова.

Как не мог я избавиться и от потребности докопаться до сути и выяснить, что именно заставляет Эша замыкаться. Мне необходимо было знать, что заставило его искать утешения на страницах своего дневника. Мне нужно было понять, почему ему так чертовски тяжело смотреть мне в глаза и почему он вздрагивает при малейшем физическом контакте. Мне необходимо было показать ему, что так быть не должно, что какие бы демоны не преследовали его, они не должны победить.

Что нельзя позволить им победить.

Волна напряжения непроизвольно прокатилась по мне с головы до ног, когда я подумал о том, каким иногда отчаявшимся выглядел Эш, будто бы находился в безвыходном положении и у него не осталось никакой надежды. Нет, я не мог этого допустить. Не мог смотреть, как Эш тонет прямо на моих глазах, и ничего не делать. Может, я и не в силах убедить его встречаться со мной, но просто стоять и бездействовать я тоже не стану.

Только не снова.

Нет, пришло время вызывать подкрепление.

В тот же вечер я оказался перед дверью квартиры моего лучшего друга с парой гигантских пицц в руках. Позвонив Беннету перед тем, как уйти из офиса, я спросил, могу ли принести им семейный ужин, и он тут же согласился, быстро протараторив их предпочтения в пицце. Будто бы я был не в курсе. Они частенько приглашали меня к себе поужинать, и единственный способ, который я нашел, чтобы ответить взаимностью, это захватывать что-нибудь с собой и приносить к ним домой.

Не успев постучать, я расслышал пронзительный лай с другой стороны двери, а через миг сын-подросток Беннета и Зендера, Лаки, распахнул ее и выпустил гигантского черного пса.

— Взять его, Медведь, — смеясь выкрикнул Лаки. — Иди, возьми его, у него есть что-то очень классное.

Медведь толкался мордой в мои ноги, возбужденно подпрыгивая и обнюхивая воздух под коробками с пиццей.

— Отцепись от меня, паршивец, — отругал его я. — Это не для тебя.

Приветственно стукнувшись с Лаки кулаками, я вручил ему коробки и последовал за ним вглубь квартиры. Сложно было поверить в то, насколько сильно он изменился за эти девять месяцев с тех пор, как я впервые встретил его пятнадцатилетним пацаном.

Как все изменилось.

Когда мы вошли на кухню, Зендер и Беннет резко отпрянули друг от друга, прервавшись посреди явно горячего и страстного поцелуя.

— Фу, гадость, — простонал Лаки. — Опять? Боже…

Он поставил коробки в центре стола и убрал с него в стопку свои учебники и тетради.

Беннет шагнул навстречу, заключая меня в объятия.

— Хорошо, что пришел. И спасибо, что захватил нам ужин.

Мне понравилось, как Беннет обнял меня. Не то, чтобы он не обнимал меня раньше, но в прошлом между нами всегда присутствовала некая неопределенность, когда он это делал. Как будто Беннет боялся послать мне смешанный сигнал, который я мог неправильно интерпретировать. Несмотря на то, что инициатором разрыва наших с ним непродолжительных отношений в колледже стал я, именно Беннет никогда по-настоящему не был «в отношениях» со мной. Я сомневался, что он сам это осознавал до недавнего времени, пока не воссоединился с тем единственным человеком, с которым всегда должен был быть. Так что на протяжении многих лет он оставался крайне осторожен, чтобы я не дай Бог не подумал, будто ему хочется попробовать начать все сначала. Короткие объятия, безобидный флирт, никаких разговоров о прошлом – именно так мы оба справлялись с неловкостью наших несложившихся отношений, пытаясь оставить это позади. Но теперь объятия Беннета были полноценными объятиями.