Дело второе: Браватта (СИ) - Останин Виталий Сергеевич. Страница 38

Нетвердой походкой, разок даже врезавшись в столешницу бедром, и громко выругавшись, он прошел к стойке, грузно навалился на доски и рыкнул нетерпеливо и весело:

— Кабатчик! Спишь, что ли?

Старик-хозяин вынырнул из-за ширмы, что отгораживала кухню от трапезного зала с сердитым лицом. Которое сразу же смягчилось, стоило ему узнать человека, вчера представившегося сотрудником коронного сыска и оставившего много серебра за пустяшную услугу.

Бельк крутанул между пальцев крупную монету достоинством в двадцать ори, но так, что бы ее мог видеть только кабатчик, благодушно выдал:

— Пиво мне налей!

И незаметно подмигнул.

Тот сразу же понял игру в “пьяного гостя” и стал наливать из кувшина в кружку местное пойло.

Вопросов Бельк задавать не стал, лишь вопросительно вскинул брови.

— Ничего необычного! — шипящим шепотом доложился хозяин кабака, наливая пиво медленно и бережно, чтобы растянуть время их беседы. — С утра как зашли, так и сидят. Старшой их опять про девку убитую рассказывал. Шестую, говорит, уже порешил душегуб! Слыхали уже?

Бельк, который еще ничего не знал про шестую жертву Лунного волка, тем не менее утвердительно кивнул. Про себя же факт прекрасной осведомленности лидера тройки отметил, чем добавил большей обоснованности к своим неясным пока подозрениям.

— Весь кабак вокруг их столика стоял, когда он рассказывал как девку нашли. Вы не смотрите, что у меня тут сейчас полно пустых столов, по раннему утру тут много кто заходит позавтракать. Грузчики те же, да докеры, торговцы да рыбаки. Я ведь медяшку за завтрак беру с завсегдатаев. — и повысив голос, явно для кондотьеров: — Говядинка, кстати, еще осталась и бульон горячий есть, синьор! Самый что ни на есть завтрак по такому холоду! Не желаете ли?

Северянин, внутренне усмехнувшись игре кабатчика в шпиона, отрицательно покачал головой.

“Вот, значит, как”. — подумал он про себя, оставляя монету на столе и покидая хозяина с кружкой пива в руке. “Я еще ничего не знаю, а трое наемников к первому звону уже в курсе, что Лунный волк снова кого-то убил! И рассказывают о том ранним птахам, вроде торговцев, рыбаков и грузчикам — самым что ни на есть трепачам! Либо я дую на остывшую похлебку, либо эти парни вполне осознанно распускают слухи!”

С этого момента Бельк наблюдал за кондотьерами уже не подозревая за ними странности, а будучи уверенным в том, что они как-то связаны с убийствами. И каждую доносившуюся от их стола реплику теперь ловил очень внимательно и запоминал. Обрывки слов, тональность говоривших, их усталый вид — все говорило о том, что наемники закончили какое-то важное дело. И теперь, нет, не отмечают его, а просто отдыхают от трудов, с тем, чтобы после отправиться спать.

Пару раз он отмечал, как те бросают в его сторону взгляды. Изучающие взгляды. Им явно не нравился сидящий за два столика от них пьяница, из-за которого приходилось понижать голос. Может, они, конечно, и не подозревали его, но могли запомнить с прошлого раза. А это уже было не очень хорошо, никакая игра в пьяного не поможет, стоит им сложить одно с другим. Сам Бельк, будучи многократно и крепко битым жизнью, в такие совпадения, вроде второго появления одного и того же человека в кабаке, где он раньше не появлялся, ни за что бы не поверил. Своих противников он предпочитал считать не глупее себя. По крайней мере, до тех пор, пока они не докажут обратное. И поэтому после четвертого пристального взгляда со стороны наемников, решил считать себя обнаруженным и заподозренным.

Что приводило к необходимости каких-либо действий. В идеале было бы здорово передавать слежку за кондотьерами кому-то другому, но по причине отсутствия напарника, этот вариант даже не имело смысла рассматривать. Так что Бельк решил продолжать импровизировать.

— Фрейские падальщики! — сообщил он в пространство пьяным и очень громким голосом. При этом глядя прямо на троицу наемников. — Всяк ворон поживу чует, да не всякий обрящет!

Последняя фраза была позаимствована из известной скафильской военной песни, которую знали практически все наемники, хотя бы раз участвовавшие в кампании на севере Империи. А вместе с “фрейскими падальщиками” — давала понять, что сказавший ее — скафилец. А так как все кондотьеры стояли на зимних квартирах в ожидании войны Фрейвелинга и Скафила (в которой были бы на стороне фреев), это было веское оскорбление и хороший повод подраться.

Наемники, однако, его разочаровали. Они смотрели на него, изображающего пьяного задиру с брезгливым недоумением, но без гнева. Что могло значить две вещи: либо на северо-западе бывшей Империи они совсем недавно, либо никакие они к демонам не наемники. Бельк, не большой любитель спорить, был готов побиться на золотой, что верна именно вторая его догадка. Любой кондотьер, которого только что назвали падальщиком, а после указали, что с этим падальщиком случиться в ближайшем будущем, уже бы вскакивал на ноги, опрокидывая стол и двигаясь к обидчику. Эти же смотрели на северянина, как обычного пьяницу, который мешает достойным синьорам отдыхать после трудной работы.

Пришлось продолжать спектакль еще одной импровизацией. Залпом допив кружку с пивом, Бельк начал горланить ту самую песню, фразу из которой использовал, чтобы зацепить наемников. На языке морского народа. Дождавшись, пока на него обратят внимание все немногочисленные утренние посетители кабака, а на это потребовался всего один куплет, Бельк начал с шальным весельем орать во всю мощь легких припев к нему:

— Крепче, воин, сжимай топор! — и колотить ладонями по столу.

Когда брезгливое выражение на лицах “наемников” сменилось сердитым, северянин повалился лицом на столешницу и захрапел.

“Надо было пива разлить для достоверности”, — подумал он, внутренне усмехаясь своей выходке. — “Но и так неплохо!”

Ему отчего-то стало очень хорошо на душе. Словно играя пьяного и следя за неправильными кондотьерами, он вдруг разом помолодел и вернулся в те времена, когда от таких вот игр зависели его жизнь и жизни его друзей. Когда они с Праведником придумывали способы ухода от слежки или наоборот, — расставляли ловушки на врагов императора. В те времена он чувствовал себя абсолютно нужным и находящимся на своем месте.

Он не то чтобы скучал по неким “старым добрым временам”, когда трава была зеленее, вода слаще, а женщины — красивее. Во-первых, Бельк прекрасно осознавал, что не было никаких “старых добрых”, просто он был моложе и менее глубоко понимал весь тот клубок противоречий, что зовется человеческой жизнью. Во-вторых — ему нравилась его сегодняшняя жизнь. Нравилось ее относительно спокойное течение (если о таковом можно говорить, когда твой друг самый шебутной тип во всей бывшей Империи, а бывший воспитанник — глава коронного сыска герцогства). Ему по душе был уровень достатка, который они сейчас имели с Мерино, и статус, который они обладали в городе. Не хватало в этой жизни, разве что, некой остроты. И щепотки (как любил говорить помешанный на кухне Праведник) неожиданности. Такой вот, как сейчас.

Некоторое время Бельк продолжал давить щекой доски стола, периодически булькая неразборчивые фразы, которые время от времени издают спящие пьяным сном люди. Вроде “ничего, мы им еще покажем!” или “а ну как стой, паршивец”. На него окончательно перестали обращать внимание уже минут через десять, что позволило северянину безнаказанно наблюдать за кондотьерами сквозь ресницы.

Наемники тянули свое пиво (все еще первую кружку!), неспешно обсуждая какие-то свои дела. Бельк уже начал подумывать о том, чтобы “проснуться”, когда в кабак вошел уже знакомый по вчерашнему дню возчик. Он прошел к столику наемников, уселся на свободное место и начал что-то быстро и тихо говорить. Слов было не разобрать, но вид мужчины и его тон, говорили лучше всяких слов. Возчик был чем-то обеспокоен и это его настроение быстро передалось кондотьером.

В какие-то пару минут они собрались, бросили на стол монеты за еду и пиво и вышли из заведения. Бельк немного выждал и тоже поднялся. Из кабака на всякий случай вышел нетвердой походкой, замерев у входа, осматриваясь. Ушли.