Гнев Гефеста (Приключенческая повесть) - Черных Иван Васильевич. Страница 48

Маленькая сильная рука сжала его предплечье. Генерал Гайвороненко укоризненно покачал головой.

Гусаров тоже заметил порыв Юного Гефеста, но отвел взгляд и заговорил снова мягче:

— Итак, казалось бы, все ясно, улики, как говорят юристы, налицо. И все-таки давайте еще раз вдумаемся в фразу: «…в легких пострадавшего обнаружено незначительное количество морской воды». Как она попала в легкие? Почему? Вы ответите: «Ясно, почему — попала через вдыхательный клапан скафандра». Верно. Другого пути у нее нет… Кстати, товарищ Веденин, а почему вы взяли скафандр Алексеева, а не Коржова, которым пользовались ранее?

Веденин уже задавал сам себе этот вопрос и жалел, что поддался уговорам Измайлова и Скоросветова, но сделанного было не вернуть. Ему не хотелось здесь, на военном совете, обнародовать взаимоотношения с Коржовым, потому он ответил уклончиво:

— Начальник материально-технического снабжения убедил, что скафандр Алексеева предпочтительнее, тем более с Коржовым возникли какие-то осложнения.

Гусаров повернулся к Скоросветову.

— Иван Антонович, поясните нам, какие осложнения, и почему вы предпочли новый скафандр, еще не принятый на вооружение, проверенному не однажды?

Скоросветов вытянулся, лицо покрылось пунцовыми пятнами. Вопрос и для него был столь неожиданным, что он нашелся не сразу, но быстро взял себя в руки и, ткнув пальцами в дымчатые очки, ответил довольно твердо:

— Сложностей особых, если говорить откровенно, не было. Просто мы обратились к товарищу Алексееву из-за чисто этических соображений. — Веденин недоуменно пожал плечами: «Мы» — кого он имеет в виду и из-за каких «этических соображений»? — От Скоросветова не ускользнуло недоумение на лице главного, и он поспешил пояснить: — Прежде всего мы брали в расчет то, что Веденин и Коржов конкуренты. Во-вторых, скафандр Алексеева более совершенен, имеет ряд преимуществ. Потому мы и выбрали его.

— Кто это «мы»? Вы имеете в виду Веденина? — спросил Гусаров.

Скоросветов стрельнул глазами в Веденина и, прочитав на его лице возмущение, поправился:

— Нет, не Веденина. К капитану Алексееву я обращался с капитаном Измайловым.

— Врач хорошо разбирается в средствах спасения и вместе с вами отвечает за материально-техническое обеспечение? — не сдержался от иронии Гусаров.

— Просто за компанию, — потупил голову Скоросветов.

— Скажите, капитан Алексеев ваш друг?

Подполковник пожал плечами.

— Да, мы в хороших отношениях.

— А как вы с ним подружились? Насколько мне известно, Алексеев у вас в гарнизоне сравнительно недавно и деятельность его никаким образом не связана ни с материально-техническим обеспечением, ни с медициной.

Скоросветов молчал.

— Может, вы вспомните, на какой почве родилась ваша дружба? — обратился Гусаров к Измайлову, и капитан, вопреки своей врожденной медлительности и неуклюжести, подскочил, как бравый солдат, и застыл.

— Мы знали, что капитан Алексеев занимается изготовлением скафандра, а на склад как раз поступила новая ткань, вот я и решил предложить конструктору, — нашелся наконец Скоросветов.

— Так, — многозначительно протянул Гусаров, переводя взгляд с одного на другого, и было похоже, что ему известно намного больше, чем предполагают подполковник и капитан. — Значит, предложить новую ткань… А за какие услуги? — Гусаров перевернул листок в блокноте и прочитал: «В мае, числа точно не помню, ко мне обратились подполковник Скоросветов и капитан Измайлов и попросили изготовить им к личным автомашинам противоугонное радиоустройство. Я поначалу отказался. Но в июне меня вызвал наш главный инженер и, сами понимаете…» — Гусаров оторвал взгляд от блокнота и пронзающе посмотрел на Скоросветова и Измайлова. — Правильно здесь написано? — ткнул генерал пальцем в блокнот.

Скоросветов и Измайлов опустили головы.

«Нет, не зря величают его Рентгеном, — с благодарностью подумал о Гусарове Веденин, и с плеч будто гора свалилась. — Вон до каких деталей докопался. А я-то уши развесил: „Удобнее, совершеннее, перспективнее“…»

Скоросветов вдруг поднял голову и сказал с вызовом:

— Я понял, к чему вы клоните. Но клиновидное сплющивание третьего поясничного позвонка со счетов сбросить не удастся.

Да, Скоросветов был не из тех, кого можно взять голыми руками, и реакция у него была испытательская — он сразу же нашел за что уцепиться.

Гусаров чуть заметно скептически ухмыльнулся.

— Что ж, очень хорошо, что поняли. До сплющивания позвонка мы еще дойдем. А сейчас объясните военному совету, почему вы взяли в экспериментальный полет скафандр Алексеева, а не Коржова?

— Я уже отвечал: скафандр Алексеева имеет ряд преимуществ — легче, удобнее, с автоматической системой переключения кислородного питания.

— Кстати, объясните, пожалуйста, принцип работы этой системы.

Скоросветов недоверчиво покосился на Гусарова, пожал плечами.

— Пожалуйста. Обычный принцип: при наборе высоты мембрана вдыхательного клапана за счет разности давлений постепенно прикрывает доступ воздуха и открывает чистый кислород. При снижении наоборот: клапан приоткрывается и в него поступает воздух.

— Значит, если скафандр попадет в воду, вдыхательный клапан пропустит и ее?

«Вот к чему так долго и путано вел Гусаров», — понял Веденин.

— Не совсем так, — не согласился Скоросветов. — Во-первых, вдыхательный клапан расположен высоко, и если испытатель приводняется, то клапан попадает в воду лишь на доли секунды, за которые в скафандр может попасть мизерная капля, и она, понятно, не является смертельной. А вот сплющивание позвонка…

Его речь прервал Гусаров, энергично сойдя с трибуны и направляясь к фотопленке. Подошел к ней, снял с прищепок, посмотрел на свет. И сказал с присущей ему усмешкой:

— Вы правы, Иван Антонович. Клиновидное сплющивание третьего поясничного позвонка со счетов не сбросишь. Как не сбросишь и то, что Арефьев накануне лежал в госпитале. И, как объяснил мне врач, вот по какому поводу: клиновидное сплющивание приобретено Арефьевым еще в детстве, о чем свидетельствовали сделанные ранее рентгеновские снимки. Кстати, товарищ Измайлов, — повернулся Гусаров к капитану, — почему вы не приобщили их к делу?

Измайлов беззвучно пошевелил губами и наконец прохрипел невнятно:

— Не-не могу знать… У меня не было. Не знаю, куда подевались…

— Как же так?! — загремел заместитель Главкома. — Вы, лечащий врач, и не знаете?

Измайлов и вовсе сник. Подал голос Скоросветов.

— Разрешите, товарищ генерал-полковник авиации? А кто еще видел эти снимки? Может, их выдумали? Теперь ведь все можно…

— Вот даже как?! — возмутился Гусаров, — А ведь это подсудное дело, товарищи Скоросветов и Измайлов, уничтожать вещественные доказательства. Но вы глубоко просчитались, уничтожили, да не все. — И Гусаров, отойдя к стене, где висели рентгеновские снимки, отстегнул два негатива. Протянул их заместителю Главкома.

— Посмотрите, товарищ генерал-полковник. Один сделан шесть лет назад, а второй несколько дней, после гибели Арефьева.

Заместитель Главкома внимательно посмотрел снимки на свет, один, другой, прочитал даты и пустил их по ряду.

— Комментарии, как говорят, излишни. Судить вас будем, товарищи Скоросветов и Измайлов.

Всю обратную дорогу Веденин думал о военном совете, перебирая в памяти выступление то одного, то другого, и хотя по существу его оправдали (эксперимент разрешили повторить), победителем он себя не чувствовал. Настроение было прескверное, словно его выкупали в грязной луже. Иногда в сумятицу мыслей вплеталась обеспокоенность предстоящей встречи с Витой — ведь он обещал, — а этой встречи он хотел и боялся.

Давно ли он мечтал влюбиться и быть любимым, и вот она любовь… Но почему-то от нее, от одних мыслей о ней, по телу пробегает холодок и на душе становится тревожно.