Тысяча слов (ЛП) - Браун Дженнифер. Страница 38

Без малейшей паузы он повернулся и направился к административному кабинету, и я последовала за ним. Живот сжался, а глаза горели, никогда еще я не чувствовала себя более одинокой.

Я бывала в офисе директора Адамса невесть сколько раз. Для благотворительной акции, демонстрируя беговые награды, обедая с лучшими учениками, которыми гордились в школе. Я всегда задавалась вопросом, каково это, находиться там из-за проблем. Я думала, что ребята, которые оказались в офисе директора, были неудачниками, которые не могли контролировать себя.

И вот я здесь. Одна из них.

На улице было солнечно и все еще жарко, поэтому на стол директора падала тень массивного окна, что придавало всему офису мрачный серый оттенок. Полки шкафов забиты книгами с такими названиями, как «Основы преподавания» и «Воспитание детей с особыми потребностями». Неужели он всё это прочел? Трудно было представить директора Адамса в качестве профессора, учитывая, что большую часть времени он проводил в коридорах, ворча на школьников, чтобы те не опаздывали на занятия.

Он предложил мне присесть на стул напротив стола и вышел из кабинета, пробормотав несколько слов секретарю, а затем исчез за углом. Я же тем временем заламывала руки и пыталась справиться с комком в горле.

В конце концов, он вернулся с миссис Уэстли, нашим школьным психологом. В одной руке она держала блокнот и одарила меня одной из тех полуулыбок – люди так улыбаются, когда они либо не хотят разговаривать с вами, либо жалеют вас. Полагаю, что тут всего понемногу.

Они достаточно долго устраивались за столом, или, может быть, это только мне показалось. Клянусь, в офисе было настолько тихо, что я могла слышать, как пот стекает у меня по лбу. Наконец, директор Адамс сел на свое место, а миссис Уэсли заняла стул рядом со мной, положив блокнот на колени и держа ручку в руке.

Директор Адамс прочистил горло.

– Эшли, как у тебя идут дела? – начал он, и я подумала, что это такой странный вопрос, я слишком удивилась, чтобы ответить на него.

– Хорошо, – ответила я, мой голос звучал слабо и по-детски.

– Ты уверена? – Спросила миссис Уэстли. Я заметила, что она приготовилась записывать. Ее выражение лица было заинтересованным и сочувствующим, а улыбка покровительственной.

Я кивнула.

– Хорошо, я скажу тебе, почему я спрашиваю, – сказал директор Адамс. – Вчера мне позвонил один из родителей относительно сообщения, которое получил их сын. Сегодня утром я получил еще три телефонных звонка о том же сообщении.

Я посмотрела на свои колени, мое лицо так сильно горело, будто я пьяная. Как будто я наблюдала, как это происходит с кем-то другим, а не со мной. Это было по телевизору. Должно быть. Я была наблюдателем. Только наблюдатель. Я ничего не сказала.

– Знаешь ли ты что-нибудь об этой эсемеске? – спросил директор Адамс, я все еще не смогла придти в себя и поднять глаза, тем более, ответить ему, поэтому он продолжил. – Эшли, сообщение содержит фотографию.

Я закрыла глаза. Ничего не помогало сдержать смущение. Быть слепым. Быть глухим. Застыть. Быть наблюдателем. Молчать. Я все еще чувствовала себя униженной, несмотря ни на что.

– Эшли, – сказала миссис Уэстли, ее голос был мягким, но тон авторитетным и серьезным, – Ясно, что это ты на фотографии. И даже если это не так, твоё имя и номер телефона прикреплены к ней.

Я почувствовала, как из-под моих век выкатилась слеза, и от этого ощутила себя еще более опозоренной. И хотя дома я плакала, и меня тошнило, в школе я никому не хотела показывать свои слёзы. Это было довольно неловко, даже без моего рыдания. Я не шевельнулась, чтобы стереть слезу. Возможно, если бы я проигнорировала это, они бы ничего не заметили, как будто этого не происходит вообще. Но я почувствовала, что мой подбородок начал съёживаться, а дыхание стало прерывистым, и я не смогла больше сдерживаться. Все эмоции с прошлой недели готовы были вырваться наружу: грусть из-за расставания с Калебом, предательство, смущение, злость на Вонни, всё это.

– Я не хотела, чтобы все это видели, – произнесла я неустойчивым голосом. – Это Калеб разослал.

Миссис Уэстли начала писать в своем блокноте. – Калеб − кто это? – Спросила она, не поднимая глаз.

– Коатс, – сказал я, мне пришлось вытереть нос тыльной стороной ладони, от чего плакать захотелось еще больше. Директор Адамс толкнул коробку салфеток через стол, и я взяла ее.

– Коатс? – сказал он. – Он окончил школу, не так ли?

Я кивнула.

– Мы расстались.

Услышав это, у директора Адамса появилась глубокая морщина между бровями.

– Ему восемнадцать, как я понимаю?

Я кивнула. Я не понимала, при чем здесь Калеб, ведь он больше не учился в нашей школе, но, наверное, это имело для них значение, потому что директор Адамс и миссис Уэстли переглянулись.

– Эшли, как он изначально получил твою фотографию? – спросила она, и я была уверена, что не смогу произнести ни слова, я была так смущена. Я сделала глубокий вдох, чтобы унять слезы.

– От меня, – сказала я. – Я отправила ему.

– Ты знаешь, у кого еще есть это сообщение? – спросила она.

Я покачала головой.

– У множества людей.

У директора Адамса появилось огорченное выражение на его лице. Он выпрямился в кресле.

– Родители, которые звонили мне, имеют учеников-первокурсников, – сказал он. – И сегодня утром миссис Мартинес сказала, что ей пришлось конфисковать телефоны трех второкурсников. Она сказала, что они распространяют фотографию голого ученика. Некоторые учителя жаловались на то, что на их уроках участилось использование телефонов. Ты понимаешь, Эшли, сколько шума наделало это сообщение? И эти родители не собираются оставлять это дело. Они хотят отстранения.