Тысяча слов (ЛП) - Браун Дженнифер. Страница 43

Я прошла мимо настольных игр, старых телевизоров и магнитофонов. Все они выглядели уродливыми, пыльными и устаревшими. Из-за них прошлое казалось таким унылым. И я одновременно была в восторге от того, что я не была частью того времени, когда это были лучшие вещи, что мы могли бы сделать, и грустила от понимания того, что слишком скоро наши технологии будут казаться такими же старыми и несовременными.

Я завернула в отдел хозтоваров и некоторое время зависала там. Старые китайские чайные чашки и блюдца выставлены на полке. Поцарапанные, страшные, несочетающиеся. Кто-то их купит. Кто-то найдет применение для одной чайной чашки ярко-зеленого цвета. Там был керамический кувшинчик с коровой в бикини, нарисованной на крышке. Набор фондю без шампуров. Целая стопка мисок для собачьей еды, разрисованных мультяшными лапами. И еще контейнер с подушками, на одной из них была напечатана фотография трех грязных детей, которые корчили в камеру рожицы, и надпись на ткани: «Фотография стоит тысячи слов», вышитая затейливым шрифтом. Я подняла ее и рассмотрела. Почему кто-то избавился от этой подушки? Почему фотография этих детей кому-то вдруг стала не нужна?

Сжимая подушку, я медленно обернулась вокруг себя и осмотрела всю одежду и игрушки, обувь, посуду и мебель. Всё это больше не было нужным. Вероятно, об этих вещах уже забыли. Как грустно.

Но кое-что в этом осознании меня воодушевило. Ведь так же я расстроилась из-за Вонни и ее отношения «Это всё пройдет». И хотя казалось, что ничего никогда не пройдет, может быть, это действительно забудется. Возможно, в конце концов, моя проблема будет забыта. Возможно, люди забудут о ней, как и об этом старом DVD и кассетном магнитофоне – даже не знаю, как этим пользоваться. Когда я родилась, у моих родителей еще не было компьютера. Они не отправляли электронные письма и не сидели в Интернете, и конечно же, не отправляли смс, тем более – сообщения с картинками. Сколько всего изменилось за такое короткое время. Это тоже должно измениться, и вскоре никого не будет парить дурацкая фотка, которую я отправила своему бойфренду, в те времена, когда люди еще занимались такими устаревшими вещами как обмен сообщениями. Эта мысль дала мне надежду. Если кто-то не был против выбросить фотографию своих веселящихся детей, наверняка, со временем моя фотография тоже окажется в корзине.

Когда Вонни говорила, что люди быстро это забудут, я думала, что она ошибалась. А на самом деле она была права: в конце концов, это тоже пройдет. Дожить бы до этого времени.

Я посмотрела на ценник. Подушка стоила три доллара. И это была фиолетовая бирка. Ладно, хватит.

Я сняла ботинок и вытащила припрятанные деньги, затем снова обулась и направилась к стойке.

– Нашли что-нибудь? – Спросила старушка, и я положила подушку на прилавок. – О, какая милая, – сказала она, рассматривая ее.

Вентилятор подул на меня, мои волосы развеялись и воздух охладил мою шею. Я вздрогнула, и по коже побежали мурашки. После пребывания здесь на улице бывает ужасно жарко.

Она пробила мне чек за подушку, и я заплатила ей.

– Завтра у нас будут зеленые бирки со скидкой в 50%, – предложила она. – На случай, если вы вернетесь. У нас есть милая одежда для подростков, которая будет выложена сегодня вечером.

– Спасибо, – сказала я, и вздрогнула от того, что завтра я вернусь в этот магазин. И каждый день после этого. Что это будет моя единственная отдушина, моя единственная социальная жизнь – разговоры о милых брошенных подушках с семидесятилетней старушкой. Конечно, я думала: «На неопределенное время» не означает навсегда. Не могу же я вечно зависать на барахолке».

Я вышла на улицу в жару. И как только добралась до стоянки, пустилась бежать. Моя новая подушка была в сумке, висящей на запястье, и с каждым шагом стучала по моему колену. Воодушевленная покупкой, я повернула в лес и направилась к моему дому.

Придя домой и разувшись в коридоре, я пошла прямо к себе. Я положила подушку во главе моей кровати, поверх других подушек, затем отступила и оценила вид. Она хорошо там смотрелась. Это дало мне надежду.

Я приняла душ и оделась, села за математику – мне показалось именно эти задачи, вероятно, решали в классе сегодня. Немного почитала. Посмотрела фильм. Пошарилась в Интернете, пока не набралась смелости, чтобы найти сайт, на котором была размещена моя фотография. Кто-то удалил ее вместе со всеми мерзкими комментариями, что было хорошо. Хотя мне показалось, что фотография просто перемещена куда-то в другое место.

Через некоторое время я услышала, как по моей улице проезжает машина, кто-то заворачивает на нашу дорогу, а затем два коротких гудка. Это Вонни.

Я побежала вниз и открыла входную дверь, чтобы впустить ее.

– Боже мой, Лютик, ты не поверишь, – сказала она, протискиваясь мимо меня и направляясь прямо к креслу. Она плюхнулась на сиденье. – Сегодня утром в офисе было около двадцати родителей. Люди разъярены.

– Из-за чего? – Я села на подлокотник дивана.

Она пожала плечами.

– Из-за сообщений. Из-за школы, где забирают телефоны. Из-за того, что ты дочь инспектора. Родители хотят, чтобы его уволили. Мама Сары говорит, что надо обратиться в суд.

– Что ж, это забавно, учитывая, что брат Сары начал всё это, – сказала я. Но внутри я опасалась. Спокойствие, которое я почувствовала после посещения комиссионного магазина, исчезло. Меня снова занесло в реальность, где я по полной облажалась, и все это знали. – Но вот суд? Зачем это?

Она махнула рукой.

– Без понятия. Ты же знаешь Сару. Возможно, ей просто хочется скандала. У тебя есть содовая?

Я принесла ей напиток, она открыла банку и сделала глоток, покачав головой.

– Что ты собираешься делать, Лютик?

– Что ты имеешь в виду? Я отстранена, помнишь? Вряд ли я могу что-то сделать.

– Нет, я имею в виду ... что, если это станет серьезным? Что ты собираешься делать, если мама Сары пойдет в суд или типа того?

Мое сердце колотилось в груди, как у дикого животного, но я сдержалась и пренебрежительно махнула рукой.