Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий. Страница 17
— Ваш голос, синьор, прекрасное снотворное, — в очередной раз сообщил мне Каффарелли, запихивая в рот очередной пряник и раскачиваясь на стуле. — Я три раза уснул, слушая ваше соло, причём все три раза мне приснился кошмар!
— Минуточку, я прекрасно отдаю себе отчёт в том, как я пою. Напомню, что я вообще не певец и оказался здесь случайно.
— Вот я понимаю, умный человек! Сам понял, что в опере ему не место!
— Синьоры, прошу, не ссорьтесь, — пытался разнять нашу словесную драку Доменико. — Алессандро только недавно начал заниматься музыкой под моим чутким руководством и для начинающего делает большие успехи.
— Вашему ученику помирать пора, а не учиться, — усмехнулся Гаэтано.
— Не беспокойтесь, раньше вас я точно не умру, синьор, — мрачно пошутил я. Если, конечно, выкарабкаюсь из этого времени.
— Да что же вы такие злые! — возмутился Доменико. — Нашли о чём говорить. Давайте поговорим лучше о музыке.
— Мне априори скучно говорить о музыке с вами, господа, — Гаэтано начал картинно зевать. — Вы же в ней не разбираетесь.
— Отлично, тогда поговорим о задачах вариационного исчисления, — как ни в чём не бывало, предложил я. У меня возникло непреодолимое желание «добить» этого парня.
— Принимаю вызов! Маэстро Кассини поёт мелодию, а я добавляю вариации!
— Что ж, Доменико, придётся тебе включить всю свою фантазию и спеть арию функционала обобщённой энергии.
— Вы издеваетесь, господа! Слушать вас больше не хочу! — Доменико резко поднялся из-за стола и убежал по лестнице на второй этаж. Сам виноват, подумал я. Нечего было приглашать Гаэтано.
— Я тоже, пожалуй, пойду. С вами противно сидеть за одним столом, синьор.
Я встал и демонстративно ушёл в комнату. Послышался грохот, должно быть, Каффарелли наконец-то упал со стула.
Доменико не шутил: Гаэтано и правда поселили в мою комнату, выделив ему почётную кровать, а меня отправив на старый диван. К тому же, по убедительной (хотя, по моему мнению странной) просьбе Доменико, мне пришлось спать в верхней одежде «дабы не смущать юного воспитанника Консерватории». Ладно, думаю, можно и потерпеть, это только на пару дней. Да и ничего криминального, я надеюсь, он пока не будет устраивать.
Однако уже к полуночи я взвыл от этого невыносимого общества: Гаэтано и не собирался спать. Он ворочался, скрипел кроватью, что-то бормотал вслух, полез под кровать, долго ползал под кроватью, а потом вдруг вскочил и куда-то понёсся, при этом уронив канделябр и устроив жуткий грохот.
— Можешь уже наконец улечься?! — прикрикнул на него я. — Мне вставать через три часа!
— Кто вы такой, чтоб мне указывать? Какой-то там солист какой-то там капеллы. А, конечно же, ещё механик.
— Не механик, инженер — магистр вычислительной математики.
— Да хоть профессор, всё равно главную роль буду я петь, а не вы!
— Больно нужна мне эта главная роль, — вздохнул я. В обществе этого будущего оперного гиганта я чувствовал себя жалким клопом, в коего превратил себя сам, своими фобиями и комплексами.
Наконец, я уснул. Наверное, минут на десять. Проснулся от того, что над моим ухом раздался крик.
— Не могу здесь спать! — Гаэтано театрально заламывал руки. — Под кроватью Сатурн* прячется.
Тут мне уже стало страшно. Откуда он узнал про Кроноса под кроватью?
Много лет назад, когда я был ещё ребёнком, мне всё казалось, что под моей кроватью прячется жуткий хтонический* монстр с бородой из морской тины и серпом вместо руки. Каждую ночь, стоило мне только закрыть глаза и уснуть, как это чудовище вылезало из своего убежища и подкрадывалось ко мне, зловеще поблёскивая жутким серпом.
— Ты кто? — в ужасе спрашивал я, заматываясь в одеяло.
— Я титан Кронос, — жутким голосом, как в замедленной записи, отвечал он.
— Что тебе нужно?
— Возмездие. Страшное возмездие князю Фосфорину за убитого греческого мальчика.
— Князь Фосфорин умер сто лет назад! — в слезах шептал я, маленький восьмилетний ребёнок. — А дворец его разрушили большевики и выстроили на его месте бассейн!
— Он не признал свою вину. И ты будешь последним его потомком, ха-ха-ха!
С ужасающим смехом он взмахивает серпом… Я с криком просыпаюсь в холодном поту.
К сожалению, несмотря на то, что я всегда был реалистом и в сказки не верил, не могу не признать, что жуткий монстр из сна в каком-то смысле сделал своё дело: на мне род Фосфориных пресёкся.
— Вы живы, синьор? — я очнулся от того, что Гаэтано тряс меня за руку.
— К вашему сожалению, пока да. Не переживай, Кронос уже нам не страшен. Его сожрала его супруга Рея, превратив в дождевого червя, а сама обратившись цаплей, — мне пришлось выдумать весь этот бред, чтобы хоть как-то успокоить переволновавшегося Гаэтано.
— Что за сказки старого кретина? Я только что видел его под кроватью. Предлагаю организовать поисковую экспедицию…
— Ложись спать, фантазёр, — грубо прервал его я. — Или поедешь в гостиницу к клопам.
Гаэтано немного повозмущался, но всё же вскоре уснул. Теперь уснуть не мог я. Ещё немного поворочавшись на неудобном диване, я разозлился и вышел из комнаты.
Выйдя в коридор, я обнаружил зрелище, заставившее меня усмехнуться: по коридору в ночной рубашке, как привидение, крался Эдуардо, в руках у него был пряник. Этот негодяй ради лакомства нарушил обещание, и теперь должен быть наказан.
— Доброй ночи, синьор, — я тихо поприветствовал Эдуардо. Бедняга обернулся и выронил пряник.
— Нехорошо разбрасываться хлебом, — я попытался быть строгим и серьёзным, хотя самому было смешно.
— Не ваше дело! — огрызнулся Эдуардо. Он попытался убежать в комнату, но был бесцеремонно схвачен длинной клешнёй питерского сопраниста.
— Отпустите! А то я сейчас вас ножиком…
— Нашли, кого ножиком пугать, — горько пошутил я. — Вы зря боитесь меня, синьор. Я не монстр, не гоблин и не пришелец с другой планеты. Я такой же человек, как и вы. Просто мне чуть меньше повезло, чем вам.
— Уберите руки от меня. Это мне не повезло — с братом и его друзьями. Чтоб вы знали, я вас всех презираю, ненавистные евнухи с отвратительными голосами и карикатурной внешностью. Вы позор Италии.
— Поймите, в существовании virtuosi не виноваты сами virtuosi. Мы всего лишь жертва… чьей-то жестокой игры.
— Я знаю, чьей. Это всё Папа. Говорят, из-за него даже один английский король перешёл в протестантизм.
— Знаю я этого короля, это Генрих Восьмой. Нашли, с кого брать пример. Но он всё-таки был королём Англии, а вот вам подобные выступления непозволительны. Чего доброго, обвинят в измене и повесят.
— Мой отец был бы согласен со мной. Он перестал уважать Папу после того как это сделали с моим братом.
— Ваш брат гениальный певец и учитель. И он тоже не виноват в том, что сделали. Он не заслужил подобного отношения с вашей стороны.
— Может он и хороший учитель. Но как певца я его не воспринимаю. И как брата тоже. Я никогда не видел отца! А будучи маленьким, искренне надеялся, что Доменико станет для меня той поддержкой, тем образцом мужского поведения, которого младшие сыновья ждут от старших. Но нет, сколько я его помню, ничего мужского в его поведении нет и не было.
— Какая у вас разница в возрасте? — спросил я.
— Когда я родился, Доменико было шестнадцать лет.
Нет, не может быть. Всё это время я считал Доменико своим ровесником, а оказалось, что ему вот-вот стукнет тридцать. Но если это так, то ты очень хорошо выглядишь для своего возраста.
— Может Доменико и нельзя назвать образцом мужского поведения, но человек он хороший. Он многое сделал и для вас, и для сестры. И для меня тоже.
— Ничего себе, для сестры! Он же её в монастырь упрятал!
— Не в монастырь, а в школу Ла Пьета, в которой преподаёт, между прочим, великий Вивальди. Он поможет синьорине Кассини сделать музыкальную карьеру.