Через реку - Голсуорси Джон. Страница 33

Клер посмотрела на него и слегка улыбнулась:

– Тони, не будьте ребёнком! Распространяться о чувствах сейчас бессмысленно. И увольте меня от глупых разговоров о том, что вы виноваты. Суть в том, что мы оба невиновны. Подумаем лучше, что делать.

– Не сомневайтесь в одном – я сделаю всё, что вы сочтёте нужным.

– По-моему, – с расстановкой произнесла Клер, – я должна поступить так, как потребуют от меня родители.

– Боже! – воскликнул Крум, вскакивая. – Ведь если мы будем защищаться и выиграем, вы останетесь привязанной к нему!

– А если не будем защищаться и проиграем, вас разорят, – отчеканила Клер.

– Чёрта с два! Разорить меня нельзя – можно только объявить несостоятельным.

– А ваша работа?

– Не понимаю, при чём здесь она?

– На днях я видела Джека Масхема. Он показался мне человеком, который не оставит у себя на службе соответчика, не поставившего истца в известность о своих намерениях. Видите, я уже овладела судейским жаргоном.

– Я не стал бы их скрывать, будь мы на самом деле любовниками.

– Серьёзно?

– Вполне.

– Даже, если бы я сказала: "Не надо".

– Вы бы так не сказали.

– Не знаю.

– Так или иначе, речь сейчас не об этом.

– Но о том, что, если мы не будем защищаться, вы сочтёте себя непорядочным человеком.

– Боже, до чего все запутано!

– Садитесь и поедим. У меня только ветчина, но когда сердце не на месте, ветчина самое полезное блюдо.

Они уселись и пустили в ход вилки.

– Ваши родные уже знают, Клер?

– Нет, я сама всего час как узнала. Они вам тоже прислали этот миленький документик?

– Да.

– Ещё кусочек?

Они молча ели ещё несколько минут. Затем Тони встал:

– Благодарю, я сыт.

– Что ж, тогда покурим.

Она взяла у него сигарету и сказала:

– Вот что. Завтра утром я еду в Кондафорд, и, мне кажется, вам тоже следует поехать. Наши должны познакомиться с вами: что бы мы ни делали, всё нужно делать в открытую. Есть у вас поверенный в делах?

– Нет.

– У меня тоже. Видимо, придётся подыскать.

– Этим займусь я. Ах, если бы у меня были деньги!

Клер вздрогнула.

– Простите, что у меня оказался супруг, способный потребовать возмещения ущерба!

Крум сжал ей руку:

– Дорогая, я думал только об адвокатах.

– Помните, как я вам возразила на пароходе: "Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается"?

– Никогда с этим не соглашусь!

– Я имела в виду свой брак, а не вас.

– Клер, а может быть, лучше не защищаться и предоставить событиям идти своим ходом? Вы станете свободны, а потом… Словом, если захотите выбрать меня, я буду здесь; если нет – уеду.

– Вы очень милый, Тони, но я всё-таки должна рассказать родным.

А кроме того… есть ещё куча всяких обстоятельств.

Крум прошёлся по комнате:

– Вы полагаете, что нам поверят, если мы будем защищаться? Не думаю.

– Мы будем говорить только голую правду.

– Люди никогда не верят голой правде. Когда вы едете завтра?

– С поездом десять пятьдесят.

– Возьмёте и меня с собой или мне приехать позднее из Беблокхайт?

– Лучше позднее, чтобы я успела им все выложить.

– Им будет очень тяжело?

– Да, не по себе.

– Ваша сестра там?

– Да.

– Это уже отрадно.

– Сказать, что мои родители старомодны, было бы неточно. Они несовременны, Тони. Впрочем, когда люди задеты лично, они редко бывают современными. Адвокаты, судья и присяжные во всяком случае современными не будут. Теперь отправляйтесь, но дайте слово не гнать машину как сумасшедший.

– Можно вас поцеловать?

– Чтобы, говоря голую правду, сознаться и в этом поцелуе после трёх предыдущих? Целуйте лучше руку, – рука не в счёт.

Он поцеловал ей руку, пробормотал: "Храни вас бог!" – схватил шляпу и выбежал.

Клер придвинула стул к электрической печке, невозмутимо излучавшей тепло, и задумалась. Сухой жар так обжигал глаза, что под конец ей почудилось, будто у неё нет больше ни век, ни влаги под ними. Ярость медленно и бесповоротно нарастала в ней. Всё, что она пережила на Цейлоне до того, как однажды утром решилась на разрыв, ожило с удвоенной силой. Как он посмел обращаться с ней так, словно она девица лёгкого поведения, нет, хуже, потому что и та не потерпела бы такого обращения! Как он посмел поднять на неё хлыст! И как он посмел следить за ней и затеять процесс! Нет, она не сдастся.

Клер принялась методически мыть и убирать посуду. Распахнула дверь, пусть в доме гуляет сквозняк. Ночь, кажется, будет скверная, – в узком Мьюз то и дело кружится ветер.

"Как и во мне", – подумала Клер, захлопнула дверь, вынула карманное зеркальце и вздрогнула – таким бесхитростным и беспомощным показалось ей собственное лицо. Она попудрилась, подвела губы. Затем глубоко вздохнула, пожала плечами, закурила сигарету и пошла наверх. Горячую ванну!

XXI

На другой день не успела она приехать в Кондафорд, как сразу почувствовала, что атмосфера там напряжённая. То ли слова, сказанные ею по телефону, то ли её тон вселили тревогу в родителей Клер, и она сразу увидела, что притворяться весёлой бесполезно, – всё равно не поверят. К тому же погода стояла отвратительная – промозглая и холодная, и Клер с самого начала пришлось держать себя в напряжении.

После завтрака она избрала гостиную местом для объяснения. Вынув из сумочки полученную ею копию, она протянула её отцу и сказала:

– Вот что мне прислали, папа.

Она услышала удивлённый возглас генерала и увидела, как мать и

Динни подошли к нему.

Наконец он спросил:

– В чём здесь дело? Говори правду.

Клер сняла ногу с каминной решётки и посмотрела отцу в глаза:

– Бумажка лжёт. Мы ни в чём не виноваты.

– Кто он?

– Тони Крум. Мы встретились на пароходе, возвращаясь с Цейлона.

Ему двадцать шесть, он служил там на чайной плантации, а теперь получил место у Джека Масхема – будет присматривать за его арабскими матками в Беблок-хайт. Денег у него нет. Я попросила его приехать сюда к вечеру.

– Ты его любишь?

– Нет, но он мне нравится.

– А он тебя?

– Да.

– Ты говоришь, между вами ничего не было.

– Он поцеловал меня в щёку – раза два, по-моему. Это всё.

– На каком же основании бумага утверждает, что третьего числа ты провела с ним ночь?

– Я поехала с ним на его машине посмотреть Беблок-хайт; на обратном пути в лесу, миль за пять до Хенли, отказали фары. Темень была непроглядная, я предложила остаться и подождать рассвета. Мы заснули, а когда рассвело, поехали дальше.

Она услышала, как мать судорожно глотнула воздух, а у отца вырвался странный горловой звук.

– А на пароходе? А у тебя на квартире? И ты утверждаешь, что между вами ничего нет, хотя он тебя любит?

– Ничего.

– Это правда?

– Да.

– Разумеется, это правда, – вмешалась Динни.

– Разумеется! – повторил генерал. – А кто в неё поверит?

– Мы не знали, что за нами слежка.

– Когда он приедет?

– С минуты на минуту.

– Ты видела его после того, как получила извещение?

– Да, вчера вечером.

– Что он говорит?

– Обещает сделать всё, что я сочту нужным.

– Ну, это естественно. Надеется он, что вам поверят?

– Нет.

Генерал отошёл с бумагой к окну, словно намереваясь получше разглядеть её. Леди Черрел села. Она была очень бледна. Динни подошла к сестре и взяла её за руку.

– Когда он приедет, – неожиданно объявил генерал, поворачиваясь к окну спиной, – я хочу повидаться с ним один на один. Попрошу, чтобы никто не говорил с ним до меня.

– "Свидетелей просят удалиться", – шепнула Клер.

Генерал вернул ей документ. Лицо у него было подавленное и усталое.

– Мне очень жаль, папа. Мы, конечно, наделали глупостей. Добродетель ещё не служит себе наградой.

– Ею служит благоразумие, – отпарировал генерал. Он дотронулся до плеча Клер и пошёл к двери в сопровождении Динни.