Сердце огня и льда. Леди (СИ) - Серина Гэлбрэйт. Страница 27

– На леди Ориони две привязки, одна из которых к Нордану, – дух кивком указал на опустевший ящик. – Как и твоя мать, молодая госпожа соединена узами парной привязки с членами братства.

– Безумный Нордан, – вспомнила я краткое, ёмкое определение, данное когда-то Беваном собрату.

Я помнила Нордана. Помнила его подружку, ламию Регину, укравшую у меня артефакт на том маскараде. Помнила, как потрепала наглую, скользкую змею, возвращая себе кольцо, и как едва не задушила самого Нордана, презрительного, высокомерного. И теперь двойне удивительно слышать от девушки, столь непохожей на Регину, что она любит самого безумного члена братства и не побоялась прийти за ним фактически в ловушку.

– Прости, ты сказал, две привязки? – вдруг сообразила я.

– Две. К двум собратьям.

Вот откуда мне знакомо имя девушки! Папа упоминал его, хотя и не при мне, и ещё что-то говорил о Дрэйке, что девушка отравила Дрэйка и связь эту никогда не разорвать, как ни старайся.

– Знаешь, Кадиим, чужая личная жизнь меня не касается, – я отвернулась, чувствуя, как щёки закололо от неожиданного жара, унимающего злость.

Двое. Сразу.

Дирг побери, мне и одного Бевана много.

– Когда-то давно в некоторых восточных странах считалось естественным женщине высокого рода иметь более одного супруга, – заметил дух нравоучительно.

Я сдвинула рукав куртки, вытягивая плетёный браслет с сигнальным кристаллом-подвеской. Коснулась гладкого голубого камня, добавляя в холодную бусину каплю силы для зова. Папа увидит или почувствует сигнал второго кристалла, находящегося у него, и спустится за мной.

– Отец накажет тебя, если узнает, что ты рассказал мне? – спросила я, отпустив кристалл.

– Господин Рейнхарт заберёт у тебя кольцо.

И я никогда не узнаю правду.

– Тогда уйди.

Кадиим склонил почтительно голову и обратился синеватой дымкой, рассеявшейся возле воротника моей куртки.

В ожидании папы я пыталась вспомнить всё, что он когда-либо рассказывал о моей матери, любую мелочь, любой обрывок разговора, даже подслушанного случайно, но, кажется, этими жалкими крохами не накормить и воробья. Отец говорил, она умерла, когда я была ещё в колыбели. Говорил, я похожа на неё. Говорил, я лучшее, что смогла дать ему эта женщина. Но я никогда не слышала от папы слов любви к ней, боли потери, радости приятных воспоминаний, которые должны были в идеале связывать двоих небезразличных друг другу. Я не знала, кто она, откуда, как они с отцом познакомились и как она умерла. Даже не знала её имени! Уверена, папа называл его, имя женщины, давшей мне жизнь, но сейчас я отчего-то не смогла вспомнить его, словно единственное это слово затерялось среди теней умерших, растворилось в призрачных долинах подобно его обладательнице. Возможно, какие-то мелочи, кажущиеся несущественными детали действительно стирались из моей памяти из-за постоянного сна, постоянного нахождения за гранью, потому что я не видела иного объяснения тому, что не могла воскресить имени собственной матери.

Наконец глухо лязгнул замок, открываемый с той стороны, отворилась толстая железная дверь, и в комнату ворвался папа, встревоженный, хмурящийся озабоченно. И я соврала. Рассказала отцу, что предатель привёл с собой леди Айшель Ориони, что она неведомым образом миновала полог, легко победила меня в короткой схватке и в два счёта сняла защиту. Я лгала, захлёбывалась недоумением, непониманием, как подобное могло произойти, заходилась в истеричном крике. Я никогда не врала папе, разве что всего раз скрыла правду о своём бегстве на маскарад, но тогда, по моему возвращению, отец ничего не заметил, не заподозрил, ни о чём не спросил. Я просто-напросто умолчала о поездке, о нарушении его строгих запретов, и всё. Теперь же я говорила заведомую ложь, врала в лицо, играла, изображая потерпевшую поражение, униженную, оскорблённую самим фактом, что меня смогла победить какая-то безвестная девица с загадочным даром. Каждую секунду я ждала, что папа поймает меня на откровенной лжи, поймёт, что я притворяюсь, и притворяюсь неубедительно. Я металась по комнате и заламывала руки, опасаясь, что перегибаю палку, но папа, не проронив ни слова, выслушал, ударил с силой, со злостью по сдвинутой крышке ящика, и та с оглушительным грохотом упала на пол. Я вздрогнула и умолкла, а отец резким, не скрывающим его ярости жестом поманил меня. Мы покинули катакомбы, папа сам отвёз меня на своей машине домой. Всю дорогу мы молчали по-прежнему и, лишь переступив порог нашего дома, отец коротко, отрывисто велел мне собирать вещи.

– Мы переезжаем? – решилась спросить я.

– Да, – папа повернулся и направился вглубь дома, но не к лестнице на второй этаж, где находились наши спальни, а к своему кабинету на первом.

– Куда?

– В императорский дворец. Там тебе будет безопаснее, чем здесь.

– Папа, кто эта девушка? – я видела, как отец остановился на полпути, насторожился почуявшим опасность зверем. – Ты так и не объяснил мне, почему она миновала мой полог. Я сделала, как ты просил, доступ только для нас с тобой, но эта девушка прошла без малейших усилий.

– Это не девушка, моя роза, это зараза, сорняк, который надо было вырвать с корнем ещё три года назад и сжечь без жалости. Надо было… если бы это было возможно, – голос папы звучал сухо, напряжённо. – Я видел, как ты подходила к ней и предателю вчера на балу. Она что-то тебе сказала?

– Только представилась, – как можно безразличнее пожала я плечами. – Я удивилась, что Пушок проявил к ней внимание, и леди Ориони рассказала, что три года назад она состояла в свите Её императорского высочества.

– Состояла в свите, – презрительно повторил папа и рассмеялся неожиданно едко, коротко. – Быть может, и стоило в своё время поддержать предложение Катаринны и запретить без особого дозволения приводить во дворец каждую уличную девку, каждую наложницу, воображающую себя высокородной леди лишь потому, что хозяину вздумалось выгулять её в свете, точно любимую болонку. Ты уже достаточно взрослая и должна понимать, что к чему, я не растил тебя изнеженной барышней, не подозревающей, что происходит за закрытыми дверями спален. Эта так называемая леди – рабыня из Феоссии, подстилка Нордана, тело которого забрал предатель. Три года назад она оплела своими чарами и Бевана, и Нордана, в результате чего первый предал круг и собратьев, а второго пришлось усыпить ради его и нашего блага, ибо и он был готов оставить всё ради этой колдуньи. Она опасна и лжива, и ты не должна ни верить её словам, ни разговаривать с ней, если вам случится ещё встретиться. Ты поняла меня, Веледа? – отец наконец обернулся ко мне, посмотрел цепко, внимательно. – Что бы она тебе ни сказала в катакомбах, всё ложь, эта девчонка пойдёт на всё, лишь бы выжить, лишь бы распространить свои проклятые чары на других.

– Но… – в папиных голубых глазах толща льда, жёсткого, непримиримого. Я смотрела в них и не узнавала отца, не находила собственного отражения. – Но мне показалось, что её сила… немного похожа на мою.

– Естественно. Подобных ей ныне осталось мало, но ты, моя роза, единственная в своём роде, неповторимая и ты сильнее её.

– Почему же тогда она смогла… – начала я

– Ты растерялась, – непреклонно перебил папа. – Никто не ожидал, что предатель приведёт эту девку, что Дрэ… Беван рискнёт её жизнью, впрочем, эта маленькая су… колдунья всегда умело играла на чувствах приворожённых ею. Она может казаться хрупкой и беспомощной, но ты сама видела, на что она способна на самом деле.

Отчего-то захлестнул страх, резкий, удушающий, панический. Видит Кара, я же соврала, никакого моего поражения от рук леди Ориони не было, более того, я ощущала отчётливо, что достаточно ещё немного поднажать, и я уложу девушку на обе лопатки. И отец так легко поверил в мою ложь? Говорил все эти диковинные вещи, срываясь от с трудом сдерживаемой глухой ярости – мой папа, от которого никогда прежде я не слышала дурного слова?

– В произошедшем нет твоей вины, – добавил отец и кивком указал на лестницу. – Иди собери вещи, слуг не буди. Да и, Веледа…