«Чёрный эшелон» (Повесть) - Лысенко Леонид Михайлович. Страница 14

— Что делать будем, Иван Иванович? — тихо спросил он, встав рядом.

Этот вопрос заставил Печкура очнуться от страшного, казалось, все поглотившего горя. Он вспомнил, что судьба подполья в его рука, от него зависят судьбы живых…

Не дожидаясь его ответа, горячо, сбивчиво заговорил Павел:

— Товарищи, вы немедля уходите… В лес… А мы с Пулатом, с Борисом, с другими ребятами заложим оставшуюся взрывчатку, мины — и все на воздух! Пусть сами погибнем, а за Веру Ивановну отомстим.

Мейер молча слушал: ему нечего было возразить на это, ведь так трудно было играть роль фашистского холуя и соглядатая, хотелось поскорее с этим покончить. Но в то же время что-то в предложении Полищука казалось ему неверным.

Медленно, с трудом преодолевая боль, заговорил Печкур:

— Нет, Паша, дорогой, не так надо мстить за нашу Веру Ивановну, за все зверства гитлеровские… Не затем нас областной комитет в тылу оставлял, не такой наказ от партии дан. И у Пулата с Алехиным — иная задача.

Горе не оставляло Ивана Ивановича, но с каждой минутой восстанавливалась его уверенность в своих силах, в силах оставшихся товарищей. Он глубоко вдохнул сырой осенний воздух, смешавшийся здесь, в будке, с такими привычными запахами металла, железной окалины, смазочного масла. Голос его окреп.

— Руководящая тройка подполья сейчас налицо, Ставлю на обсуждение, товарищи коммунисты, следующее предложение. Оно соответствует инструкциям, полученным от обкома, и я считаю, мы сейчас лучше всего отвечаем текущему моменту. — Печкур говорил обычные, принятые на собраниях партячейки слова, но теперь они были наполнены особым, не будничным смыслом. — То, что предлагает Полищук, означает фактически ликвидацию подполья, отрезает все возможности вредить врагу изнутри. Кроме того, еще не известно, удастся ли взорвать депо в ближайшие дни. Это значит, что задуманная врагом операция «Черный эшелон» состоится, и состоится без участия наших людей. Дошли связные к Дубову или нет — мы не знаем, так? — Печкур поспешил отогнать от себя гнетущие мысли. — Стало быть, в случае, если партизаны ничего не знают, мы не сможем предотвратить нападение на отряд. Вот это уже будет полный провал: гестапо с полицаями перехватает всех нас и уничтожит партизан… Единственное оружие у нас сейчас — перехитрить гадов, ни в коем случае не уклоняться от намеченного раньше. Тебя же, товарищ Мейер, совсем нельзя расконспирировать, у тебя впереди — особое задание…

Мейер еще не понимал, куда клонит Печкур, но уже начинал догадываться, что в голове опытного подпольщика созрел какой-то план… Но какой? Что можно сделать в таком сложном, почти безвыходном положении?

А Иван Иванович продолжал:

— Меня так или иначе арестуют — сюда ли за мной пришлют или по возвращении в депо… Ты, Павел, ткнул он пальцем в промокший мундир Полищука, — один пока вне подозрений и будешь по-прежнему играть роль связного. А вот Сергей Сергеевич, Курбанов с Алехиным… — Печкур минуту раздумывал. — Для них сейчас самое главное — не потерять «доверия» у господина Клецке, даже больше того — нужно его закрепить. Чуете, хлопцы, куда клоню?..

Мейер и Полищук были поражены железным самообладанием этого человека, но на последний его вопрос оба недоуменно развели руками.

— Не чуете? Ну так слушайте.

Иван Иванович обнял товарищей за плечи и тихо, вразумляюще начал им что-то втолковывать. Окончив говорить, спросил только: «Кто за?» — и первый поднял руку. На секунду позже это сделали Мейер и Полищук.

Парный немецкий патруль простучал по шпалам коваными сапогами и свернул за гидроколонку. Почтительно и безответно откозыряв патрулю, мимо него прошел Полищук. Он спешил в конторку, где собирались дежурные паровозные бригады. По дороге отметил про себя, что после ареста Веры Ивановны, Клецке ввел внутреннее патрулирование в дневное время, удвоил состав патруля. «Да, подготовить крупную диверсию было бы, пожалуй, невозможно», — подумал Павел, лишний раз убеждаясь в правоте Печкура. Но удастся ли задуманный им план?.. Теперь все зависит от того, сумеют ли ребята не сорваться, четко разыграть не свойственные им роли. Ох, и трудно им придется. Пожалуй, куда проще закладывать мины в топку, толкать в буксы-песок, а тем более выходить из леса навстречу врагу с оружием в руках. Павел вздохнул, нервы его напряглись, но он тут же взял себя в руки. «Сейчас и от моей уверенности многое зависит…».

Поодаль за кругом слышался стук молотков. У открытых настежь громадных полукруглых ворот стоял паровоз с высоко расположенным котлом и короткой трубой. Раздавались гортанные голоса. Это немецкая бригада готовилась в рейс. Промывальщики с длинными рукавами бродили по площадке, а из люков бежала вода, била по колесам, заливала раму и темную от мазута землю. Ноздри Павла защекотал сладковатый, неприятно-чужой запах сигареты, и он невольно поморщился.

Вновь его охватила тревога. Не эти ли поведут «черный эшелон». Нет, навряд ли. Немецким бригадам и без того много работы, их не хватает: днем и ночью идут на Восток военные эшелоны. Полищук стиснул кулаки-там, впереди, Москва… Ну ничего, не взять гадам столицы. Из проходящих здесь эшелонов не каждый доходит до места назначения, не зря колдуют у паровозов да под вагонами наши слесаря, осмотрщики… У Красной Армии есть и еще помощники в тылу у гитлеровских банд!.. И он, Павел Полищук, гордится тем, что принадлежит к ним. Вот если бы эти мордастые охранники в касках чуть не до подбородка знали, с какими мыслями проходит мимо них молодой «полицай»!..

Курбанов и Алехин, сидя на холодном рельсе, колдовали у колеса, негромко переговаривались. О главном они молчали, хотя обоих томила неизвестность… Вот уже несколько дней как они выходят на работу в депо, но в рейс их не отправляют, держат в подсобниках. Печкур не дает им никаких заданий, строго-настрого запретил проявлять «самодеятельность». Для конспирации даже ушли из его дома, переселились в бывшее общежитие, к Алехину. Ждать, ждать — вот что им приказано…

Несколько раз за эти дни появлялся Клецке. Вроде просто прохаживался, но ребята заметили, что он приглядывается к ним. И вместо того, чтобы пришибить этого гадкого, хитроглазого, вылощенного врага, они должны работать на него, на всю эту проклятую гитлеровскую машину…

Затягивая на ободе колеса гайки, они не заметили как над их головами выросла фигура Полищука. Павел стоял и смотрел на согнутые спины друзей, раздумывая, как лучше приступить к делу. Потом, решив, что дипломатия неуместна, когда речь идет о безоговорочном приказе, негромко сказал:

— Подъем, ребята!

Курбанов и Алехин, как по команде, вскинули на него глаза, торопливо поднялись.

— Отойдем в сторону.

Вслед им, уходившим в глубь цеха вместе с полицаем, с ненавистью глядели старики-рабочие, понятия не имевшие, что за птица на самом деле бывший помощник мастера.

— Пулат, Борис! Вы сейчас пойдете к Клецке и заявите, что Иван Иванович — связан с большевистским подпольем, что видели у него листовки, но боялись донести, а теперь решились…

Полищук не успел договорить, как Курбанов вцепился ему в ворот мундира и рванул так, что затрещали швы и, звякнув о цементный пол, отлетела и покатилась пуговица.

— Убью, шакал!..

— Да погоди ты, погоди… Полищук даже побагровел, силясь оторвать от себя Пулата. — Уфф, вот вцепился, горячка! Погоди убивать, выслушай сперва, голова садовая.

И глядя в упор на ошеломленных друзей, Полищук кратко рассказал о событиях прошедшего дня, и о том, как, сменившись с ночного дежурства, сел на мотоцикл и долетел до того перегона, где находились ничего не ведавшие Печкур с Мейером.

— Я понимаю ребята… У меня самого язык бы не повернулся. Но другого выхода ж нет. Нужно спасти отряд, отомстить за Веру Ивановну: она мне вторая мать была.

— А мне?.. — сдавленным голосом произнес Курбанов и горестно покачал головой.

Алехин молчал, но по его бугристым, словно из камня высеченным скулам ходили желваки.