Ангелы мщения (Женщины-снайперы Великой Отечественной) - Виноградова Любовь. Страница 15

Постепенно девушки осваивались в этой странной обстановке: разводили небольшие костры, добывали масло, а чаще, у танкистов, бензин — для светильников, сделанных из гильзы от зенитного снаряда, или просто жгли шланг противогаза, засунув его в гильзу от снаряда. Шланг горит долго, испуская огромное количество черного дыма. «Потом полгода черным откашливались», — вспоминала Катя [147]. Собирали плоские камни, из них сделали стол и даже стены, устроив себе отдельную «комнату». Отдыхали, по нескольку суток не выходя из подземелья.

С водой было туго, очень мало ее там, в Керчи, даже на поверхности. Поблизости наверху один колодец с мутной водицей. Туда ходили те, кто дежурил по кухне, — старались перед рассветом, но иногда, если не очень стреляли, и днем. Катя как-то дежурила вместе с Лидой Рясиной из Армавира, и та взяла у нее из рук ведро, когда Катя собралась еще раз идти за водой: «Сколько ты можешь ходить? Теперь давай я!» С поверхности Лида не вернулась. Позже Кате сказали, что, тяжело раненную, ее нашли у колодца и увезли в Керчь. Там Лида умерла [148].

После недели или двух отдыха снайперов стали водить на «охоту», на поверхность. Тепло одетые, в телогрейках и ватных штанах, в варежках с отдельными большим и указательным пальцами, в валенках, с фляжкой и запасом хлеба, первая группа — несколько человек — ушла на поверхность. На позициях стрелкового полка земля была перепахана взрывами — такого девушки еще не видели. Но не каждая воронка для солдата могила, как сказала своей паре Галя Колдеева. В тот же, первый, день Гале и Ане удалось подстрелить «ишаков» — двух немцев, тянувших на санках бутыль с водой, а позже Гале удалось «снять» пулеметчика [149]. Катя Передера и Женя Макеева открыли счет на следующий день. Немцы здесь были близко, всего-то метрах в ста пятидесяти, их лица отчетливо видно в прицел. В траншее снайперы оставались до темноты, в сумерках могли вылезать. С колотящимся сердцем, перебежками добирались до каменоломни. Там была безопасность. «Добежал до каменоломни — значит, будешь живой», — говорили девушки [150].

Вскоре они усвоили, что, когда их выстрел оказывается удачным, немцы часто открывают минометный огонь, и тут уж всем надо лежать и молиться, чтоб пронесло. А как-то Женя Макеева с парой (в тот день она была не с Катей) на ночном дежурстве в траншее избежали еще более серьезной опасности. К окопу близко подобрались немцы — группа поиска, пришедшая за «языком». Женя заснула, но ее напарница была начеку. Девушки сняли выстрелами двух из группы, в остальных бросили гранату. Подоспели солдаты и отбили атаку [151].

Шли месяцы, а ничего не менялось. По-прежнему странная, изнуряющая жизнь в катакомбах, постоянная нехватка воды, по-прежнему пшенка или перловая каша, ржавая селедка, мерзлый, и очень невкусный из-за этого, хлеб [152]. Однажды в катакомбах их случайно встретила только что приехавшая и прикомандированная к штабу полка медсестра Женя Грунская, лучшая подруга Гали Колдеевой по Краснодарской школе [153]. Она попросила перевести ее во взвод к снайперам, у которых не было санинструктора, и с ними осталась до своей гибели. От Жени краснодарские девчонки узнали все новости о своем городе. Грунская даже побывала на процессе о зверствах фашистов и их пособников на территории Краснодара и Краснодарского края. На него приезжали писатели, в том числе Алексей Толстой [154]. Когда кто-то из девчонок спросил ее, правда ли, что в Краснодаре вешали предателей, Женя рассказала: «Ой, девочки, что было!.. Привезли их на площадь, что против военной комендатуры, поставили каждого перед петлей. Они смотрят вниз и трясутся как в лихорадке. Начались выступления. Все требовали повесить. Выступал и Алексей Толстой» [155].

В катакомбах установилась своя жизнь. В большом зале, где после выборки породы осталось возвышение, проводили митинги и концерты самодеятельности. Играл гармонист, устраивали танцы. Как любили танцевать Катя и Женя! Женя из этой пары была более бойкая, хоть Катя тоже не робкого десятка. Когда девушки шли по катакомбам, парни старались познакомиться, завязать разговор, и отвечала чаще Женя — весело, с юмором и легко. Без кокетства [156].

8 Марта встретили со стенгазетой и концертом, танцевали. Десятого или одиннадцатого Катю кто-то позвал: «Передера, твоя сестра приехала!» По темной галерее знакомый солдат вел к ней сестру Нину. Это было настоящее чудо. Сестры не переписывались, знали друг о друге только от матери — но в письме все равно не напишешь, где ты сейчас находишься. Оказалось, что Нина, часть которой стояла в 50 километрах, случайно услышала о Кате от раненого в своем полевом госпитале. Выпросила увольнительную, собралась и поехала: часть пути — на попутке, часть — пешком. Пробыв с Катей час (поговорили, поделили хлебную горбушку, которая была у Нины с собой, и Катин обед из пшенки и селедки), Нина пустилась в обратный путь. Снова они увиделись только после войны.

В катакомбах прошел уже месяц — без мытья. С этим надо было что-то решать, и новый их командир капитан Серегин — учитель из Москвы, молодой богатырь почти двухметрового роста с отпущенными для важности черными усами, — объявил старшине Розалии Резниченко, что разрешает им организовать мытье в поселке Колонка. Мытье — не может быть! В катакомбах они тратили драгоценные капли воды, чтобы умыть лицо, хотя с удовольствием бы ее выпили. «Зачем умываться, все равно темно!» — смеялась над Катей неунывающая оптимистка Женя Макеева. Кто-то из солдат знал места, где падала по капле водичка. Собирали ее в плошку и вот — делились иногда с девушками, особенно с красивыми. «Иди, Катя, ребята водички дали!» — звала Женя, болтая фляжкой, где плескалось на донышке: несколько глотков для питья, вода в горсть — умыться.

Ребята, стараясь сблизиться с девушками, даже воды не жалели и хлеба — в траншее клали им на бруствер мерзлый кусочек [157].

О том, чтоб помыться целиком, девушки и не мечтали — и вдруг Серегин так обрадовал. Поселок был у самой линии фронта, но вдруг им повезет? Люба Вишницкая и Валя Пустобрикова выбрались на разведку и, невероятно! — нашли на окраине разрушенного поселка целый домик и в нем старушку [158]. Добрая женщина с радостью согласилась принять весь взвод. На следующий день с утра парикмахер, насколько мог, «навел порядок в прическах» [159], и после обеда они отправились. Двигались перебежками, пригибаясь: в километре отсюда был фронт. В теплом доме тетя Феня устроила баню: наносила воды в две деревянные бочки, одну из них вскипятила раскаленными в печи камнями. Мытье стало незабываемым событием, с чистым бельем и настоящим мылом, которые выдала старшина Резниченко [160]. «Может, не в последний раз видимся», — сказала на прощание тетя Феня [161]. Но, когда они пришли в следующий раз, старушка была мертва и вместо лица белый ее платочек обрамлял страшное месиво: лицо объели крысы [162]. Больше в поселке помыться им не пришлось.

Мужчины вокруг частенько страдали, не получая табака. А девчонкам хотелось сладкого. Из сладкого давали, и то очень редко, только сахар. Старшина Розалия Резниченко два раза в месяц раздавала его, и девчонки съедали сахар сразу, макая в него хлеб [163]. Вообще было очень голодно в этих катакомбах. Тем больше запомнился подарок, полученный девушками на Новый год из Краснодара.