Ангелы мщения (Женщины-снайперы Великой Отечественной) - Виноградова Любовь. Страница 46

Впервые Роза пишет Молчанову о том, что ее могут убить. «Быть может, меня скоро убьют. Пошлите, пожалуйста, моей маме письмо. Вы спросите, почему это я собралась умирать. В батальоне, где я сейчас, из 78 человек осталось только 6…».

Было ли у Розы плохое предчувствие? Как бы то ни было, в этому аду она и не подумала о том, чтобы вернуться в свой снайперский взвод. Там тоже было находиться отнюдь не безопасно (из взвода тоже примерно половина девушек были ранены или убиты за год на фронте), но Розе опасностей, подстерегающих снайпера на передовой, было мало.

28 января во время боя примерно в 50 километрах от Кенигсберга солдаты-пехотинцы услышали «душераздирающий женский крик». Прибежав на крик, они увидели Розу Шанину, лежавшую на земле. Рядом снайперская винтовка. Роза кричала им: «Ребятушки! Пристрелите меня скорее!» [420] Она обеими руками держала внутренности, вываливавшиеся из разорванного осколком живота. Солдаты перевязали ее и унесли в медсанбат. Последние часы Розы и ее страдания зафиксировала медсестра Екатерина Петровна Радькина. Она была секретарем комсомольской организации своего медсанбата и познакомилась с девушкой-снайпером раньше, когда Розу ранили в плечо. Потом Катя изредка видела Розу в политотделе дивизии и вот теперь встретилась с ней, умирающей, в Восточной Пруссии. Шли сильные бои, и, передав в госпитали очередную группу тяжелых раненых, с которыми ей пришлось остаться, когда медсанбат с быстро продвигавшейся дивизией ушел вперед, Радькина хотела догонять медсанбат, но ей снова приказали остаться с очень большой группой тяжелораненых. Среди них Катя увидела Розу.

Как она позже написала родным Розы, та была в очень тяжелом состоянии и «понимала тяжесть своего положения… Сожалела, что мало успела сделать». Роза вспоминала родных и звала маму. Катю, которая была с ней до последней минуты, поразило, как мужественно держалась девушка-снайпер: «Ни стонов, ни слез». Ей очень хотелось пить, но было нельзя, и она вспоминала родник «с холодной вкусной водой» в родном селе Богдановском. «Катя, — просила она, — дай мне родной холодной водички. Я только рот пополощу!» [421]

Девушки из снайперского взвода, когда, уже позже, им сообщили, что Роза погибла, жалели ее и плакали. Хотели узнать, где ее могила, но так и не узнали, а фронт уже ушел вперед, к Кенигсбергу. Родных известил о гибели Розы капитан Стихарев из в/ч 14041.

Младшему брату Розы Марату было в 1945 году 14 лет, и он, как многие подростки, работал в соседнем совхозе, живя там на казарменном положении. У него уже погибли двое старших братьев, и он очень гордился воевавшей на фронте сестрой Розой. Как-то ему дали выходной, и, приехав на лыжах домой, он увидел мать, которая вдруг показалась ему очень маленькой, сгорбленной, состаренной новым свалившимся на нее горем. Марата поразили ее глаза, полные горя, но сухие: слезы кончились. Мать стояла с похоронкой в руках и повторяла: «Вот и все. Вот и все». — «Что — все, мама?» — ужаснулся Марат, и она только и смогла выговорить: «Роза» [422]. Некоторое время спустя мать, простая русская крестьянка, сказала нечто, перевернувшее для Марата весь его мир: «Может, к лучшему, что Роза погибла. Как же бы она жила-то после войны? Столько людей настреляла» [423].

Глава 18

«Упала на что-то большое и твердое»

Советские войска шли по Восточной Пруссии. Месяцы затишья сменились почти безостановочным движением. За Восточной Пруссией их ждал Берлин. Юле Жуковой запомнилась ночь на марше: «Полная темнота, на небе не видно ни луны, ни звезд. Все идут молча, слышится только шаркающая поступь и тяжелое дыхание огромной массы людей. Иногда объявляют привал, и тогда все солдаты буквально валятся прямо в рыхлый снег… Но через 15–20 минут нас снова поднимают, снова идем, отупевшие от усталости, недосыпания, недоедания и сырости…» Многие женщины-снайперы после войны рассказывали, как во время огромных переходов, часто ночных, они спали на ходу. У Юли Жуковой «в какой-то момент отключилось сознание», как будто провалилась в яму. Уснув на ходу, она упала на что-то «большое и твердое». Посветив фонариком, увидела, что это труп немецкого солдата [424].

В течение недели 31-я армия прошла с боями около ста километров, и после того, как был взят Хайльсберг, все рассчитывали «хоть на небольшую передышку». Однако приказали, не останавливаясь, двигаться дальше на Ландсберг. Так называемый «хайльсбергский треугольник» — три города в двадцати километрах друг от друга — представлял собой сильно укрепленный район, последнюю преграду на пути к столице Восточной Пруссии. После того как 31 января был взят Хайльсберг, немцы нанесли сильный контрудар южнее Кенигсберга, и командующий 3-м Белорусским фронтом генерал армии И. Д. Черняховский был вынужден приостановить наступление ударной группировки фронта. Несмотря на нехватку сил, Черняховский одобрил план захватить Ландсберг, что и было поставлено задачей командиру 331-й дивизии Берестову.

Юлия Жукова вспоминала, как в Ландсберге солдаты наконец получили короткую передышку. Найдя в домах шнапс, они распорядились свободным временем обычным для них способом. Девчонкам кто-то из офицеров деликатно посоветовал уйти куда-то «с глаз долой», иначе не будет покоя от перепившихся мужиков. Так они и сделали, ушли все вместе на симпатичный хуторок совсем рядом с городом и «разместились с комфортом»: перекусив, на пол постелили перины и улеглись. Юля не знала, сколько они проспали. К счастью, кому-то понадобилось выйти по нужде. «Девчонки, немцы!» — истошно закричала эта девушка, разбудив остальных. И правда, по полю плотной цепью двигались к городу немцы. Подхватив винтовки, девушки «рванули к городу» под огнем с двух сторон — и от немцев, и от своих, которые, не разобравшись, тоже палили по ним. На шоссе одну ранило пулеметной очередью, и ее чудом удалось спасти, остановив летевшую мимо повозку: на руках далеко бы не унесли. В какой-то момент Юля обнаружила, что осталась одна. Как выяснилось позже, ее товарищей остановил на шоссе офицер и приказал занять оборону в кювете. Как Юля отбилась от своих, она не помнила. В доме на хуторе осталась, не успев убежать, снайпер Дуся Филиппова. Вернувшись туда позже, девушки нашли ее тело со следами пыток [425].

Оказалось, что левый сосед — 50-я армия — отстал от дивизии на 10 километров, а 5-я танковая армия 2-го Белорусского фронта не смогла быстро взять город Мельзак и все еще находилась далеко. У немцев была возможность атаковать дивизию с севера, востока, юго-востока и запада, и атака не заставила себя ждать: Ландсберг был последним крупным узлом шоссейных и железных дорог, связывавшим южную группировку немцев с Кенигсбергом, и его постарались отбить.

174-й дивизии, занимавшей рубеж в нескольких километрах от Ландсберга, пришлось трудно. Когда в первый день на них шли немцы и вокруг рвались снаряды, девушкам-снайперам дали приказ сначала стрелять по командирам. Клава Логинова с парой Олей Николаевой и сами это знали. Потом уж «стреляли всех подряд». Клава посчитала, что «уничтожила сразу восемь». Потом полку пришлось отступить к городу [426].

Юля Жукова называла несколько дней, которые она и ее товарищи провели в окружении, «кровавой бойней». В окопах были «все, способные держать оружие в руках: и медики, и интенданты, и солдаты хозяйственного взвода, и даже раненые, контуженые, больные». Потом присоединились и артиллеристы, расстрелявшие все боеприпасы. Кончилась еда, и по ночам они выползали в поле, ставшее нейтральной полосой, и собирали мерзлую картошку — такие гостинцы ребята приносили Юле и ее подругам. Как-то Юля ползла по полю и услышала, что кто-то в стороне от нее зовет на помощь. Она подползла и увидела «совсем молоденького солдатика» азиатской наружности. Поволокла его в окоп, и маленький этот солдатик оказался страшно тяжелым. Солдаты помогли ей спустить раненого в окоп. Неожиданно парень открыл глаза, ощупал себя руками и радостно воскликнул: «Целый!» Оказалось, не ранен вовсе, а просто сильно испугался. Юля «была готова пришибить его» [427].