Император Вечерних Звезд (ЛП) - Таласса Лаура. Страница 15

Он не посчитал меня угрозой. Его ошибка.

Я опускаю нас с Малаки на землю. Другу нужен целитель, но сейчас даже целители борются за свои жизни. Лучшее, что могу сделать, это приглушить его боль. Я провожу рукой по лицу, чувствуя, как его агония пульсирует под ладонью, прежде чем магия проедается сквозь нее. Она поможет лишь на час или около того. Надеюсь, этого будет достаточно.

Я осматриваю горящий лагерь. Негде спрятать его. Половина палаток в огне, а остальные вот-вот будут следующими. Я решаю уложить его в кучу оставленных вещей на окраине лагеря, укладывая Малаки так, чтобы он выглядел пораженным. Это лучшее укрытие, которое могу сейчас предоставить ему.

Я ухожу от него и должен себя уверить, что с ним все будет в порядке.

— Я вернусь, мой друг, — обещаю я.

Но сначала месть.

Я устремляюсь в небо, глазами сканируя небо, пока гнев поет сквозь вены. Вражеские солдаты не успевают прикоснуться ко мне; моя темнота вырывается, пируя ими по одному. Я проклинаю себя, позволяя силе выходить из меня так безрассудно, но никогда я не был так близок к потере друга.

Он был готов умереть за тебя.

Только одна персона заботилась обо мне так сильно, из-за чего она потом умерла.

Внизу весь мир в огне. У Малаки остается немного времени. Все нужно прекращать. Так или иначе, я это сделаю.

Я ловлю взглядом блестящую фею Дня вдалеке. Он быстро обрабатывает ночных солдат, которые падают вниз один за другим.

Я направляюсь к нему, махая крыльями, как сумасшедший. Его броня пульсирует ослепительным светом. Он, должно быть, королевский гвардеец. Его сила практически изливается из него.

Я достигаю его, когда он вынимает меч из живота одного из солдат Ночи.

Тело трясет от нужды вступить в дуэль. Вместо этого я останавливаюсь на полпути взмаха крыла от солдата Дня.

Контроль, Десмонд.

Его лезвие запятнано кровью. Но когда разглядываю, кровь пузырится и с шипением испаряется на металле, пока совсем не исчезает. Меч зачарован всегда оставаться чистым.

Кожа и волосы выглядят как чистое золото. Глаза голубее самого топаза. Кожа сияет как солнце. Я только слышал истории о близнецах Солейл, но догадываюсь, передо мной один из них.

Гвардеец крутит запястьем — меч свистит, рисуя восьмерку в воздухе.

— Вернулся за большим, теневая подстилка?

Я сжимаю хватку на собственном мече.

Ублюдок чуть не убил моего дорогого друга. Ему нужно умереть.

Сила удваивается сама по себе и стремится выбраться наружу. Но я не заинтересован в том, чтобы стереть этого фею в порошок магией. Я хочу забрать его голову старомодным способом.

Поэтому жду.

Когда я не двигаюсь и не атакую его, тот вздыхает, оглядываясь на горизонт и расслабляя плечи, давая понять, что ему утомительно иметь дело с такими доходягами, как я. Неохотно гвардеец возвращает внимание ко мне и начинает надвигаться, сокращая между нами расстояние. Все это время я парю в воздухе, ожидая.

Он взмахивает оружием, изгибая в воздухе меч. Я выдергиваю руку со своим клинком, блокируя им его удар. Гвардеец дергается в удивлении. Конечно же, он не думал, что меня будет так просто убить второй раз.

Гвардеец Дня отдергивает меч назад, и я ему позволяю, все еще не делая вызывающих движений.

Он ослепил Малаки. А должен был меня.

Эта последняя мысль подогревает мою злость больше, чем все остальное.

Другой солдат Дня приближается ко мне. Все еще смотря на гвардейца, я всаживаю лезвие в грудь солдата, раскрывая ее. С криком он падает вниз.

— Хотел впечатлить меня? — спрашивает гвардеец Дня.

Я не отвечаю.

— Ты вообще умеешь разговаривать?

Когда я снова не отвечаю, он отводит на секунду от меня взгляд.

Его ошибка.

Вот тогда я наношу удар, занося меч, который режет его по плечу.

Он вскрикивает, когда кровь появляется из раны, впитываясь в его золотую униформу.

— Первое правило битвы: не стоит недооценивать врага.

С воплем гвардеец поднимает меч и наносит удар, после чего наши оружия сцепляются намертво.

Влево, вправо, порез сверху, удар снизу. Мы словно один шквал движений. Металлические лезвия поют, когда встречаются, искры танцуют от проявления власти с каждым взмахом. Он впечатлительно хорош, но гвардеец думает, что намного лучше обычного солдата как я. Только самонадеянность может убить тебя быстро во время битвы. Смерть не заботит, был ли ты рожден королем или нищим.

Я встречаю каждый удар его меча. Он должен быть лучшим мечником; уверен, он старше меня на десятилетия и может позволить себе самых лучших учителей. Но у меня есть только болтливые тени и страх с местью. Это и почти двадцать лет постоянных войн. Это, к удивлению, очень полезная смесь факторов, и я целеустремленно использовал их, чтобы справиться в бою. В конце концов, знаю, что мне нужно больше, чем просто магия и хитрость, чтобы победить Короля Теней.

Гвардеец начинает тяжело дышать, и я начинаю драться с ним всерьез. Его глаза широко раскрываются на кротчайший момент, когда осознает, что я все это время сдерживался.

Теперь я — тот, кто нападает, а он пытается блокировать каждый из моих удачных взмахов. Моя холодная, расчетливая ярость берет контроль. Она в каждом движении. Я не могу остановить себя, если бы даже попытался.

Я поднимаю высоко меч и опускаю вниз. Он отбивает мой удар и в этом движении открывает незащищенное брюхо.

Я отвожу оружие в сторону, и, занося его, ударяю им прямо в живот. Он беспрепятственно входит в один бок и выходит из другого.

Глаза гвардейца широко раскрыты. Он думал, что невосприимчив к травме? К смерти? Наверное, да, судя по тому, как близнец смотрит на меня.

Меч из руки падает, когда фея издает задыхающийся звук.

С гладким, влажным звуком я целиком вынимаю из него меч.

Его руки поднимаются к ране, рот открывается и закрывается. Затем глаза закатываются, крылья складываются, и гвардеец начинает падать вниз.

Я смотрю вслед за ним, пока падает его тело. Мне нужно его прикончить; все, что я сделал, — серьезно ранил его. Но человеческая женщина была права, я не как мой отец. Я ненавижу искусство убийства.

Поэтому я отпускаю его.

Вскоре после этого засада подходит к концу. Гвардеец Дня был на самом деле одним из близнецов наследников Короля Дня. Он стоял за идеей засады, и как только пал, его войска потеряли нервы и отступили, взяв его и других раненных с собой.

Я не провожаю их отступление, а вместо этого бросаюсь в лагерь. Малаки все еще лежит там, где и оставил его; целый глаз закрыт, а пульс бьется слабо. Подняв его на руки, я бегу к тому, что осталось от палатки лекаря.

Там уже лежат раненые солдаты, занявшие большую часть носилок, рядом с которыми бегают только несколько лекарей, которые только явились с поля боя, но это место еще не кишит ранеными, как это будет через час. Вскоре после того, как я укладываю Малаки, лекарь подходит к нам и начинает над ним работать.

— Он будет жить? — спрашиваю я через десять минут. Малаки немного двигался с тех пор, как мы пришли.

Целитель кивает, не отрываясь от своей работы.

— Ага, еще как. Рана выглядит плохо, но порез достаточно чист. Он потерял глаз и теперь будет носить шрам всю оставшуюся жизнь, но разум не пострадал.

Я свищу вместе с облегчением и поражением. Он будет слеп на один глаз и покрыт рубцами. Фейри любят красоту; это значит, что имея такую деформацию кожи, Малаки, который любит женщин также сильно, как и я, будет казаться нежелательным.

— Тебе нужно идти. Ему стоит отдохнуть, — говорит лекарь достаточно любезно, что оно меньше походит на совет, а скорее на приказ. Раненых солдат все прибавляется, и последнее, что тут кому-то нужно, это шастанье товарищей.

Неохотно я встаю с ощущением, будто поднимаю вместе с собой мир. Все такое тяжелое — мышцы, кости, сердце и разум.

— Ты скажешь мне, если ему станет хуже? — спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает лекарь. Это ложь, и мы оба это знаем. Здесь слишком много пациентов, чтобы зацикливаться только на одном мужчине. — Возвращайся утром, — добавляет он.