Император Вечерних Звезд (ЛП) - Таласса Лаура. Страница 2

Я все еще слышу это слово, произносимое как издевательство по дороге домой из города.

Под свежими ранами еще не зажили старые. Мне приходилось защищать свою поганую честь долгое время. Конечно, не всегда слово бастард выводит меня из себя.

Иногда это оскорбления, которые следуют после него.

Ты никогда не будешь чем-то большим, чем твоя мать-шлюха. — Это сказал мне сегодня уличный парень, и его голос до сих пор звенит у меня в ушах.

Не стоило ему это говорить.

Еще раз скажешь это, — предупредил я, — и у тебя станет меньше зубов.

Но тогда он мне поверил.

Я засовываю руку в карман штанов и нахожу крошечные, кровавые передние зубы.

Теперь верил.

Дверь за мной открывается, и заходит мама. Мне не надо находиться рядом, чтобы понять, что она пахнет старыми пергаментами и что ее пальцы окрашены в черный цвет.

Писарь плачет словами и истекает чернилами, — так она говорила мне, когда я был маленький и многого не понимал, естественно, думая, что сказанное было правдой — некой ее магией. Это было давно, прежде чем я осознал, что есть магия, а что нет.

— Десмонд, — говорит мама, улыбаясь мне уставши, — я скучала.

Я быстро киваю, не смея говорить.

— Ты занимался чтением? — интересуется она.

Мы, наверное, самые бедные фейри, существующие в этом безбожном мире, но Лариса Флинн тратит с трудом немного заработанных денег на книги. Книги о царствах, которые я никогда не увижу, и людей, которых никогда не встречу. На книги о языках, на которых никогда не заговорю, и жизненных укладах, которые мне не по плечам. На книги, рассказывающие о жизнях, которые я никогда не проживу.

И под этой крышей я узнаю все с ее страниц.

— А смысл? — спрашиваю я, отказываясь признаваться, что действительно читал, потому что по какой-то непонятной причине возвращаюсь к этим чертовым книгам изо дня в день, полный решимости изменить свою жизнь. Наши жизни.

Глаза матери движутся к свечам.

— Десмонд. — Ее тон всегда становится ниже, когда она мягко собирается меня наказать, — с кем на этот раз ты подрался? — Мама одаривает меня серьезным взглядом, хотя в глазах сверкает озорство.

Сколько бы она не притворялась, что не одобряет сделки, которые я совершаю, можно едва заметить, что мать все-таки поощряет их. И в любой другой день я бы мог подлизаться к ней побольше, потому что в большинстве своем мне нравится помогать ей.

— Разве это важно? — задаюсь я риторическим вопросом, становясь над маленьким котлом и помешивая в нем еду. От брызг на меня попадает сок, и одежда пятнается красно-пурпурным цветом; теперь пахну, как свекла. Я отказался от славной еды, чтобы денег хватало на свечи. В результате, свеклы на ужин.

Я должен быть благодарным. Всегда могло быть хуже. У меня есть ночи, когда я ложусь с сытым разумом, хоть и пустым желудком. И утром просыпаюсь с песком в глазах и ботинках, будто я — чертов любимец Песочного человека¹, и после ночной кошмар возобновляется вновь.

Ненавижу бедность. Ненавижу чувство, что мы имеем право лишь на худшее в этом королевстве, лишь просто потому что. Но больше всего я ненавижу, что мне приходится делать жесткие выборы. Книги или еда? Поучиться или поесть?

— Это бы не было проблемой, если ты бы позволила мне использовать хоть немного магии, — говорю я.

Сила кипит под моей кожей и пальцами, ожидая, когда я взову к ней.

— Никакой магии.

— Мам, каждый думает, что мы слабы. — Самые сильные владеют как внушительной, так и слабой магией, в конце-то концов. Все, кто встречал меня, думают, что я — один из тех бедных, редких душ, что родились неспособными обладать магией.

Внебрачная, бессильная фейри. Помимо рабства, это может быть самой худшей судьбой для того, кто живет в этом царстве.

Беда в том, что у меня огромные всплески магии, и сейчас, когда я близок к половому созреванию, я ощущаю ее, будто шторм бушует в венах. Требуется не мало усилий, чтобы просто удерживать ее.

— Никакой магии, — повторяет мама, положив свой ранец рядом с шатким столом, прежде чем взять ложку и начать помешивать овощи в котле вместо меня.

— То есть я расположен к силам, но никогда не смогу воспользоваться ими? — гневлю я. Это уже старый, зазубренный разговор между нами. — И я также должен читать, но никогда не смогу воспользоваться своими знаниями?

Мама тянется к моей руке и большим пальцем потирает на ней костяшки.

— И ты должен совладать с силой, не злоупотребляя ею, — добавляет она. — Да, мой сын. Будь скромен. Говори, но больше слушай. Держи в узде свою магию и разум.

Из-за чего у меня остаются лишь одни мышцы. Даже таким она скрывает меня от всего мира.

— Они зовут меня бастардом, — выпаливаю я. — Ты знала об этом?

Ее веки почти незаметно расширяются.

— Они обзывают меня бастардом, а тебя — шлюхой. Вот почему мои костяшки всегда в крови. Я дерусь за твою честь. — Злость начинает брать надо мной верх, что становится проблематичным. Под маминой крышей, мне приходилось жить с двумя жесткими правилами: я никогда не должен использовать магию и должен контролировать свой пыл. Первое я хорошо соблюдал, а вот второе — дерьмово.

Мама поворачивается к мрачному котлу со свеклами.

— Ты не бастард, — отвечает она так тихо, что я едва слышу ее из-за бурлящей воды.

Но все-таки слышу. И сердце едва ли не останавливается.

Не… бастард? Рожден во браке? Вся ось моей Вселенной смещается в одно мгновение.

— Я не бастард?

Медленно мама поднимает взгляд с котла на меня. В ее глазах можно увидеть искру сожаления. Она и не рассчитывала рассказывать мне.

— Нет, — наконец выдает мама, и выражение лица вновь становится непоколебимым.

Сердце начинает набирать обороты с тревожной скоростью, и у меня появляется странный импульс ей не доверять. Это один из типов серьезных разговоров, к которому намеренно готовят детей, потому что просто так нельзя перейти на такие темы.

Я смотрю на нее, ожидая продолжения правды. Но мама ничего не говорит.

— Это правда? — настаиваю я.

Она делает неуверенный вдох.

— Да, Десмонд.

То, что казалось мне ужасной участью, проскакивает надеждой сквозь меня. Бастарды живут трагедиями, а сыны — былинами. Все мамины книги четко указывают на это.

У меня есть отец, и я являюсь его сыном. Мужская гордость вспыхивает во мне, хотя она быстро подавляется реальностью. Я все еще мальчик, воспитанный матерью-одиночкой, и живу без отца. Возможно, я — не бастард, но мир видит меня именно таким, и, зная мамину любовь к секретам, этот мир будет продолжать видеть меня таковым даже после сегодняшнего.

— Он умер?

Как? Как такое могло случиться?

Мама качает головой, отказываясь смотреть на меня.

— Получается, он кинул нас.

— Нет, сын.

Тогда какой ответ остается?

От единственной мысли, что приходит мне на ум, я внимательно разглядываю мать; мою трудолюбивую мать, которая держит в себе много, очень много секретов и которая учит меня тому же.

— Ты бросила его, — утверждаю я. Конечно же, это единственное логичное объяснение.

Мама немного кривит лицо, все еще отказываясь смотреть на меня, что можно посчитать подтверждением на мой вопрос.

— Ты бросила его и забрала меня с собой.

Ощущение, будто кто-то накидал камни мне в желудок. Это чувство потери почти невыносима по большей степени потому, что я не знал, что у меня было, что терять.

— Кем был мой отец?

Мать качает головой. Это тип реакции, когда мне не стоило тянуть быка за рога.

— Скажи же. Ты мне должна. — Магия вибрирует под кожей, умоляя в высвобождении. Мне нужно всего лишь имя.

И снова мама качает головой, хмуря брови.

— Если ты хоть немного любишь меня, тогда скажи, кто он. — Затем я могу найти его, и тот утвердит меня как сына, после чего все эти дети, которые называли меня бастардом, узнают, что у меня все это время был отец.