Красные стрелы - Шутов Степан Федорович. Страница 17

Знакомая, почти родная каждому нашему бойцу деревня. Здесь мы помогали создавать колхоз, много поработали, чтобы убедить крестьян в преимуществе кооперативного хозяйства. Это далось нелегко. Кулаки шантажировали и запугивали народ, зверски расправлялись с активистами. Более того, недалеко отсюда, на Дону, они даже пробовали подбить крестьян на восстание против Советской власти.

Мы не могли стоять в стороне от решающей борьбы на селе. В Писковатке и соседних с нею деревнях бойцы эскадрона в свободное от занятий время помогали сеять, косить, убирать хлеб, копать картофель. Одновременно наши кавалеристы разъясняли крестьянам политику партии. И постепенно, шаг за шагом, люди потянулись друг к другу, начали объединяться в сельскохозяйственную артель.

Сейчас, остановившись на высотке, мы любовались знакомым пейзажем. Деревня уже просыпалась, там и сям над крышами вился дымок.

Но что это? До слуха донеслись громкие голоса, плач детей, лай собак. Не пожар ли?

— В Писковатке что-то неладное, — предположил мой коновод. — Там даже стреляют!

Теперь и я слышу хлопки выстрелов.

— По коням! — подаю команду.

Влетаем в деревню. Навстречу бегут люди. Старая женщина с заплаканным лицом и разметавшимися седыми волосами в отчаянии протянула к нам руки.

— Сыночки милые, что же это делается? Убили моего Федю!

— Кого? — переспросил я, сдерживая нетерпеливого коня.

— Сына моего, Федю Матвеева.

Вот как! Убит председатель только что созданного колхоза.

Совсем недавно, буквально несколько дней назад, я присутствовал здесь на организационном собрании колхозников. Тогда-то Матвеева и избрали председателем.

Подкулачники решительно выступали против его кандидатуры. Один из них, повторяя явно чужие слова, заявил:

— Федя, конечно, парень хороший. И заслуги перед Советской властью у него большие: партизаном был, на Деникина ходил, ранение получил. Но председателем — молод еще, да и с грамотой у него не очень… Человек я прямой, вы меня знаете. Я так разумею: тут человек опытный нужен, с хозяйственным глазом. Не знаем еще, что и как в колхозе получится, — дай бог, чтобы ладно было. А если неладно? Федя что теряет? Ничего: пять кур да козу дохлую? Председателем нужно такого, у которого добро есть. Одно его неспокойствие, братцы, нам на пользу пойдет.

— Кого, Ефим, предлагаешь? — спросила женщина из президиума. — Случайно, не Макаровича, Малину?

— Его. Он богатый человек, братцы, это правда. Зато за Советскую власть стоит и с понятием человек, хозяйственный.

Поднялся шум. Люди требовали удалить подкулачника с собрания и голосовать. Матвеева избрали председателем.

И вот молодой председатель зверски убит выстрелом в голову. Его тело лежит в сельсовете на длинном обтянутом красной материей столе. Убийца, кулак Малина, пойман и сидит в соседней комнате. Лицо бандита неподвижно, будто окаменело. Только короткие, согнутые на жилете пальцы дрожат и беспрестанно теребят пуговицу.

— Товарищ командир, я не виноват, — то и дело обращается ко мне Малина. — Федя вырос на моих глазах, разве я стал бы…

— Из района приедут — разберутся.

— Товарищ командир, я не виноват. Стрелял другой…

— А карабин у тебя нашли?

— Подбросили…

— Потерпите. Разберутся. Не виноват — отпустят.

— Товарищ командир, я честный труженик, никого пальцем не тронул. Спросите у людей…

Поворачиваюсь к окну. Собравшаяся у сельсовета толпа гневно шумит. Многие требуют выдать им кулака. Слышатся возгласы:

— Повесить Малину!..

— Смерть злодею!..

— Товарищ командир, — просовывает в окно голову пожилой крестьянин, — отдайте его нам. Мы сами будем судить.

— Нельзя, — объясняю. — Самосуд запрещен.

Толпа напирает. Вдребезги разлетается прогнившая рама.

— Стойте! — кричу толпе. — Отойдите, иначе прикажу стрелять!

Никакого внимания. Тогда красноармейцы направляют в окно дула винтовок. Это уже действует отрезвляюще.

Но тут я слышу провокационный выкрик:

— Чего, дурачье, стоите? Красная Армия в своих не стреляет.

Узнаю голос подкулачника Ефима. Подлец! Он хорошо понимает, что мы не можем разрешить самосуда, и надеется столкнуть нас с колхозниками.

Подхожу к окну:

— Ефим, иди-ка сюда! На минутку…

В толпе образуется живой коридор. Все поворачивают голову назад. Ждут. Но подкулачник не показывается.

— Утек, — заявляет кто-то сзади.

Как раз прибыли представители из района. Эскадрон строится.

Только собрался дать команду «Марш», подходит группа ребят и девушек.

— Товарищ командир, — обращается один из парней, — мы, комсомольцы, заверяем Красную Армию, что сделаем наш колхоз хорошим. Вы и дальше будете нам помогать?

— А как же!

Меня вдруг сильно потянуло в Белоруссию. Тоска по родным местам долго терзала, и я рассказал об этом командиру полка.

— Тебе надо съездить домой, — заключил он. — Десять дней хватит?

В поезде я перечитал все полученные мною письма. Старшие сестры трудятся в совхозе. Младшая работает в Минске, в ЦК комсомола. У нее чуткий, добрый муж… В Городке построили электростанцию… В ближайших деревнях созданы колхозы. У одних дела идут хорошо, у других неважно… В Городище открыли библиотеку. В Заполье — магазин. Но в нем орудует жулик, обвешивает покупателей… Миронова снова избрали секретарем райкома партии. Бедняга сильно болен, тюрьмы да ссылки дают о себе знать… Любаша работает заместителем председателя райисполкома. Анисья перешла к ней. Юра вырос, стал смышленым мальчиком. Учится лучше сверстников. В общем, я знаю все, что делается дома, так же как земляки в курсе моих дел.

Приезжаю домой и первое, о чем спрашиваю:

— Не стряслось ли чего?

На меня смотрят с удивлением:

— Разве обязательно должно что-то случиться?

— Нет конечно. Я очень рад! Значит, все здоровы?

— Здоровы. А ты?

— Как видите.

В дом влетела ватага шустрых мальчишек в красных галстуках. Они пришли посмотреть на земляка-командира. Засыпали меня вопросами. И не на все я мог ответить. Ребята читали пионерские газеты, слушали радио. От меня теперь требовали подробных сведений о ходе строительства Харьковского тракторного завода, московского метро, Кузнецкстроя…

— Хлопцы, — обращается моя сестра к маленьким гостям, — когда пойдете домой, пришлите Юру Метельского. Скажите, что дядя Степан хочет его видеть.

Провожаю пионеров на улицу. Они берут с меня «честное партийное», что на следующий день приду к ним в школу на сбор отряда.

— Вот какие любознательные ребята пошли, — говорю сестре. — Разве мы такими были?

Распахивается дверь.

— Товарищ командир, я — Юрий Метельский, — не то всерьез, не то шутя рапортует краснощекий крепыш.

Мальчик — вылитый отец! Под густыми бровями темно-серые глаза. Подбородок с ямочкой посередине.

— Вольно, — говорю, не в силах сдержать улыбку. — Садись, Юрко. Ты меня знаешь?

— Знаю. Вы мамин товарищ.

— Правильно.

— Мама мне и про вашего друга Митю Градюшко говорила. — Юра смотрит на меня в упор. — Мама бывает у нас только по выходным.

— Жаль, а я хотел бы ее повидать.

— Так поезжайте в райисполком.

Я спрашиваю, какие у него успехи в школе.

— Как у всех, — отвечает смутившись.

— Юра, — вмешивается в разговор моя сестра, — не скромничай, ты ведь лучше других учишься!

— Так я же председатель отряда!

«Скромный, как покойный отец», — с удовольствием заключаю про себя. Интересуюсь, кем он мечтает быть, и жду, что скажет — кавалеристом.

— Танкистом, — не задумываясь отвечает паренек.

— Танкистом? Почему танкистом?

— Там интересней всего. — И чтобы не обидеть меня, поспешно добавляет: — Конечно, в кавалерии тоже интересно…

— Как бабушка живет? — перевожу разговор на другую тему.

— Бабушка сознательной стала, — не без гордости заявляет Юра. — В совхозной стенгазете все время о ней пишут. Она теперь старшая доярка! А у речки вы уже были?