Глазурь (СИ) - Карран Ким. Страница 12

— А я ни по кому не сохну.

— Нет? Почему же?

Я думаю рассказать ей о том, как он выдал мое имя, но затем вспомнила выражение тревоги на его лице. Он действительно волновался за меня, и, как бы я не старалась этого отрицать, это было мило.

Я качаю головой. Хватит заниматься глупостями, Петри, именно из-за этого твоего глупого увлечения им ты попала в беду.

— Он, наверное, мне разонравился.

— Тем более не стоит упускать этого Этана.

— Не думаю, что когда-нибудь его еще увижу.

Осознание этого заставляет сердце быстрее биться в груди. У меня нет никакой возможности с ним связаться, я даже не знаю его фамилии.

Мы преодолеваем заграждение и направляемся вверх по улице. Кьяра тоже жила здесь, когда ее мать работала на кампанию. Шесть месяцев назад ее уволили, и им пришлось выехать. Я смотрю на Кьяру, когда мы проходим мимо ее старого дома. Не был ли переезд одной из причин ее депрессии? Она бросает взгляд на окно своей старой спальни.

— О, не беспокойся, — говорит она, ощутив на себе мой взгляд, — я все равно ненавидела эту комнату. Там всегда было слишком холодно зимой и слишком жарко летом. Моя новая комната на чердаке нравится мне намного больше, — она улыбается мне, — и к тому же, тех денег, что мама получила после увольнения, хватит на долгие годы терапии, которые у меня еще впереди.

Она снова берет меня под руку. По какой-то причине мы смеемся, как дети, всю оставшуюся дорогу до моего дома.

— Зизи! — кричу я, открывая дверь, — со мной Кьяра.

Едва я закрыла дверь, на лестнице раздалось шлепанье босых ног и Зизи сразу же бросается на Кьяру с объятьями, прижимая ее голову к своей груди.

Получив, наконец, доступ к воздуху, Кьяра сконфуженно и недовольно смотрит на меня из-за плеча Зизи. Я пожимаю плечами — это же Зизи.

Она обхватывает лицо Кьяры руками и долго смотрит ей в глаза самым смущающим образом.

— Эмм… - говорю я.

— Грейс мне все рассказала. О, бедная, бедная, бедная малышка, — в конце концов, произносит Зизи.

Кьяра разевает рот в изумлении.

— Я убью маму, — шипит она сквозь зубы.

— О, перестань, — говорит Зизи, махнув рукой, — тебе нечего стыдиться, все великие умы страдают депрессией. Это же неотъемлемая часть креативности. Соку?

Я привыкла к безумному ходу мыслей моей мамы. Но Кьяра провожает уходящую Зизи полным недоумения взглядом.

Глядя на Кьяру, я закатываю глаза, и мы вместе направляемся на кухню, где моя мама уже измельчает в блендере ананас.

— У Ван Гога была депрессия, — Зизи произносит «Ван Го» — с американским акцентом — и это очень меня раздражает. Она наливает нам сока. — Вирджиния Вульф. Сильвия Плат, конечно же. Каждый третий принимает антидепрессанты в определенный период своей жизни. Тут не из-за чего расстраиваться, Кьяра. Ты бы принимала инсулин, если бы была диабетиком, так? Вот и здесь точно также. Твой мозг всего лишь не производит серотонин, но теперь ты об этом знаешь.

— Мой доктор что-то говорил по этому поводу, — говорит Кьяра, отхлебывая немного сока.

— Вот видишь, — Зизи останавливается и постукивает ложкой по стакану, — знаешь, есть одна замечательная методика лечения, я только что смотрела ее исследование.

Ее глаза становятся пустыми, и я знаю, что она собирается поделиться с Кьярой очередной секретной информацией. Я раздраженно смотрю на миску с фруктами.

Выслушав ее, Кьяра улыбается.

— Это правда?

— Сто процентов, — говорит Зизи.

— Но его ведь еще нет на рынке.

— Я поговорю с твоей мамой, и мы что-нибудь придумаем, — говорит Зизи, — Я пользуюсь этой методикой и посмотри на меня.

Она раскидывает руки, и голубое кимоно петушиной расцветки придает ей вид пестрой летучей мыши. Я не совсем уверена, поможет ли это Кьяре или совсем доведет ее, но она улыбается достаточно счастливой улыбкой.

— Ну ладно, пора возвращаться к работе. Макс втянул меня в разработку идеальной предвыборной кампании для Харриса. Лично я терпеть его не могу, но Макс решил, что нужен именно он. Угощайтесь всем, что найдете в холодильнике.

И Зизи исчезла в вихре шелка.

Даже не глядя, я знаю, что в холодильнике пусто — там никогда ничего нет.

— У тебя замечательная мама, ты знаешь это?

— Хмм, — отвечаю я, не торопясь с выводами.

— Прости, Пет, я сейчас такая эгоистичная. Все время забываю. Неужели она ничем не может тебе помочь?

Я беру виноградинку из миски с фруктами и отправляю ее в рот.

— Не-а. Ну, или она, по крайней мере, не хочет. «Семейственность — одна из форм элитизма, — дорогуша. Подожди, пока тебе исполнится 21,» — произношу я хриплым голосом моей матери.

— А Макс, тоже не может ничего сделать? Разве он тебе не крестный отец или что-то в этом роде?

— Я думала, он поможет, — говорю я, провожая Кьяру в гостиную и приземляясь на диван из кожзаменителя (Зизи ни за что не потерпит продуктов животного происхождения в доме: разве только между двумя булочками и политые кетчупом, или только, если у нее ПМС.) — Он раздул из этого огромную проблему в участке. Сказал, что полиция так и не сообщила ему, кто проник, а кто не проник в его сеть. Но Зизи взяла над ним верх, и от него больше ничего не слышно.

— Хреново. Какой смысл в дружбе с высокопоставленными людьми, если они не используют свои связи тебе на пользу? Мы что, в Китае?

— И, правда, что.

Гнев и разочарование из-за молчания Макса — отвратительное чувство. Я любила Макса. В прямом смысле этого слова. Все началось, когда я была еще малышкой, и он приходил ко мне с новыми игрушками и играл со мной, а Зизи работала над какими-то новыми аспектами социальной сети. Мое самое первое воспоминание — красный батут, который он мне принес. Бывало, я скакала на нем до самого потолка — думала, что умею летать.

Когда я пошла в школу и поняла, что у большинства других детей есть мамы и папы, даже если они и не живут вместе, я спросила маму, не является ли Макс моим отцом. Она рассмеялась и сказала, чтобы я не несла чепуху. А затем рассказала все о донорах спермы и искусственном оплодотворении, мне тогда было шесть. Повзрослев, я стала реже видеть Макса — он ездил по всему миру, превращая Глазурь в глобальную сеть — и влюбилась в него настолько сильно, что едва могла говорить с ним, когда он приезжал. Зизи рассказала об этом всем своим друзьям на одном из званых ужинов. Все они ворковали надо мной и смеялись. Я убежала в свою комнату и отказывалась выходить из нее целых два дня.

После этого случая увлечение прошло, но до конца прошлой недели я все еще думала, что он замечательный и он сам и все, что он создал и чем занимался. Но сейчас он и пальцем не пошевельнет, чтобы уговорить, Зизи вернуть все на прежние места. И потому я так зла на него, что, наверное, не смогла бы с ним говорить, даже если бы он соизволил повидаться со мной. Каждый раз, видя его лицо в интернете или намалеванное на автобусе, мне хочется взять черный маркер и пририсовать ему пиратскую шляпу и черный зуб. Потому что я знаю, что он был прав, когда смеялся над детективом Ли. Макс — человек с настоящими возможностями, но почему-то он не хочет их использовать.

Конечно, по-настоящему я зла на Зизи, ведь это она приняла решение. Она могла спасти меня, но предпочла другой вариант. В первый раз за всю свою жизнь она приняла сторону властей.

Я машу рукой в сторону стены, и на месте принта из лепесточков возникает какой-то канал, который я смотрела в прошлый раз. Зизи никогда не смотрит телевизор. Да это ей и не нужно. Все развлечения как будто заливаются ей прямо в глаза. Хотя, есть одна передача, которую она смотрит, «Офис на углу» это мыльная опера, Зизи смотрит ее только потому, что она далека от реальности. Единственный грешок — так она называет программу.

— О боже, нет, только не это. Выключи! — ворчит Кьяра, закрывая уши руками.

Играет новая песня Натаниэля Баклбэрри. Я ее еще ни разу не слышала, но, как мне кажется, именно она играла во время акции протеста. Прислушавшись к тексту, понимаю, что она называется «Песня о протесте». Да, особой оригинальностью он никогда не отличался.