Идеальный мерзавец (СИ) - Майер Жасмин. Страница 15

Виновник спокоен.

Он смотрит на меня. И улыбается немного криво.

— Какой же ты мерзавец, Марк, — выдыхаю я.

Он пожимает плечами, сует, не глядя, банковскую карту подбежавшему администратору и бросает что-то на греческом.

— Что ты сказал ему? — спрашиваю я, хотя и догадываюсь по офигевшему виду парня.

— Что все расходы беру на себя, — он снова пожимает плечами. — Я богатый мерзавец, Вера. Могу поджечь это кафе, если захочу, а хозяин только спросит, достаточно ли хорошо оно горит для меня.

Идет на меня, а в глазах словно пляшут искры того самого пламени, про которое он рассказывает. Меня обдает жаром. Выданный плед и то грел меньше, чем руки Марка, которые ложатся на талию.

— Въера, — говорит Тадеуш с сильным акцентом.

Наверное, нервы сдают у человека.

Его голос и то, с каким акцентом он произносит мое имя, не вызывают во мне и десятой доли того, что я чувствую рядом с этим мерзавцем.

— Марк! — раздается сзади.

Вижу ту самую рыжую девку из аэропорта. Марк прикрывает на мгновение глаза. Его хватка на моей талии становится чувствительней.

— Успел забыть, с кем пришел сюда, Марк? — холодно спрашиваю я.

— Мы случайно встретились.

Смеюсь. Наверное, в том, что мне так весело виноват именно стресс, ведь ничего смешного не произошло. Просто я снова словно с головой нырнула в липкую и противную грязь, которую потом с себя не смыть так просто. В ушах словно зазвенело от стонов, которые отскакивали от кафельной плитки туалета, и я как наяву услышала, как она скребется ногтями по пластмассовой перегородке, пока он трахает ее сзади. И последним аккордом — шум сливающегося бачка.

— Надеюсь, ты использовал презерватив, когда спал с этой шлюхой.

Не верю, что произношу это. Но я умею усваивать уроки. Может быть, не сразу. Все-таки с Юрой мне понадобилось целых шесть лет.

Рыжая переходит на ультразвук, безусловно, она все слышала, но я и не собиралась быть тихой.

— Въера?

Качаю головой.

— Мне жаль, Тадеуш. Но я лучше уйду

Перешагиваю через красную лужу, в которой девушка в униформе вылавливает осколки. Ничего необычного. Просто снова разбилась вдребезги еще одна надежда.

Зазвонил телефон. Роуминг мне не по карману, я просто купила местную симку и дала номер Паше. Отвечаю на его звонок и говорю, что у меня все хорошо.

— Правда? — неуверенно спрашивает он.

Черт, Паша. Ты не мог за два дня, что мы знакомы, так хорошо изучить меня.

— Да.

В подтверждение тому, что у меня все хорошо, я почему-то добавляю:

— Не жди меня сегодня.

Отрубаю телефон быстрее, чем он снова начнет задавать неуместные вопросы. Вытираю кулаком слезы. И иду по набережной, мимо раскидистых пальм и цветущих кустов.

Иду, куда глаза глядят, а по левую сторону от меня сочувствующе вздыхает темное море, а ветер холодит щеки, будто старается стереть слезы.

Утыкаюсь в пирс, украшенный огромными булыжниками. Сворачиваю. Теперь море по обе стороны от меня. Ветер с привкусом соли путает волосы.

Я так мечтала приехать на Кипр и выйти замуж за любимого мужчину, а лишь одна встреча перевернула мои мечты с ног на голову. Разве такое возможно? Разве нормально ощущать такую тягу к совершенно постороннему человеку?

Черные волны бьются о камни, словно ведя с ними бесконечный разговор, а я разворачиваюсь и иду дальше. Вымощенная плиткой дорога, идущая вдоль моря, сейчас почти пуста. Редкие прохожие возвращаются домой по залитой оранжево-желтым светом фонарей тропинке.

Замираю, когда вижу в шаге от моря, прямо на прибрежном песке, качели. Иду к ним, невзирая на то, что мои каблуки утопают в песке. Сажусь лицом к морю. И отрываюсь от земли.

Выше, и выше, и выше. Как будто сильно раскачавшись, действительно можно улететь.

Не удивляюсь, когда слышу скрип соседних качелей. Я бы больше удивилась, если бы так и не услышала их.

Мельком оборачиваюсь.

Марк не качается. Он, судя по всему, только пытается втиснуться на сиденье, но конструкторы не предусмотрели, что взрослые дядечки, вроде него, однажды тоже захотят вспомнить детство.

Он так и остается стоять, и только я взмываю вверх и вниз, а он стоит рядом, как якорь, который тянет меня к земле. И если остановлюсь, то утянет на самое дно.

Но пока мои ноги словно скользят по звездному небу, как по льду. Я бегу, хотя знаю, что это бессмысленное бегство, и Марк просто ждет, когда я наконец-то смирюсь с этим.

Но я еще не готова.

Я только раскачиваюсь все сильнее, и хотя мои руки окоченели от холода и ветра, а зубы стучат, мне еще никогда не было так легко. Вверх и вниз, только вверх и вниз, и ветер в лицо.

Сбрасываю сначала одну туфельку, и она летит в песок, потом вторую, целясь в море.

Марк взглядом провожает полет моей обуви. Туда же отправляется и вторая туфелька.

А потом я разжимаю ладони и прыгаю сама.

Секунда обманной свободы. Так мало и в то же время мучительно долго тянется этот миг, пока не приземляюсь на песок на обе ноги и вытягиваюсь в струну.

Я приняла решение. И оно далось мне легко.

С ног меня сбивает именно Марк. Я точно помню, что приземлилась хорошо, но именно он повалил меня на песок. Как будто действительно хотел спасти, хотя такой, как он, не спасает, а наоборот, уничтожает.

Впрочем, своеобразный тест на доверие он прошел успешно.

— Ненормальная! — кричит он, ощупывая меня, как будто ищет травмы.

Сделаю вид, что поверю ему.

— Я в детстве занималась гимнастикой!

Мне щекотно и я смеюсь в голос.

А еще мне вдруг становится совершенно не страшно.

Марк вдавливает меня в холодный песок своим телом, нависая надо мной. Вижу блеск в его темных, как беззвездное небо, глазах, обхватываю лицо руками. Щетина царапает ладони.

И тогда же меня пронзает ощущение дежавю — я уже делала то, что только собиралась сделать сейчас.

Я уже целовала Марка.

ГЛАВА 20

Марк

Наверное, это алкоголь. Не знаю, как в здравом уме можно было решить, что сейчас Вера действительно улетит от меня, если достаточно сильно раскачается. Это же детские качели, мать вашу, а не боинг.

И все равно, когда она оттолкнулась и разжала руки, у меня остановилось сердце.

Как кот на воробья, я бросился вперед, пытаясь притянуть ее обратно к земле, не давая упорхнуть от меня снова. Я сбил ее с ног, но поймал.

Она залилась хохотом, пока я пытался нащупать переломы. Убедиться, что она цела и невредима.

— Я в детстве занималась гимнастикой!

Переломов, разумеется, не было, но руки убрать я уже не мог. Она раскусила меня, почему я так бесцеремонно лапаю ее, но, кажется, решила не сопротивляться.

Обхватила мое лицо руками, и я замер. На этот раз она не спит, верно? На этот раз она точно знает, кого собирается поцеловать?

— Когда? — шепчет Вера неожиданно охрипшим голосом. — Когда это уже было?

Смотрю в ее перепуганные глазища. Кое-что уже вспомнила, значит, может вспомнить и все остальное. Нет смысла врать.

— В машине.

— Когда мы ехали из аэропорта? — ахает она.

— Да.

Вера сильно жмурится, и думаю, в этот момент она мечтает о том, что бы я как минимум провалился сквозь землю, потому что она вспомнила. И про свой сон, и про свой оргазм.

— Что я еще делала? — шепчет она, не открывая глаза.

Касаюсь носом ее шеи и шумно вдыхаю ее запах. Веду по скуле к щеке, а после накрываю ее губы своими губами. Целую ее, также невинно, как она меня тогда. Но теперь она не спит.

Теперь она действительно знает, кто ее целует.

И она отвечает. Моим и только моим губам.

Она приоткрывает ротик на выдохе, и я едва сдерживаюсь, чтобы не смять ее губы своими. Веду языком по нижней губе, и Вера стонет. Вера, мать вашу, стонет только от этого.

— Сначала ты поцеловала меня, — шепчу в уголок ее губ, а после втягиваю ее язык в свой рот, и умираю от того, как сбивается ее дыхание.