Воображала (СИ) - Тулина Светлана. Страница 2
— А чего вы от меня-то хотели?.. Я хирург, а не господь бог! Мы и так сделали всё возможное, да и невозможное тоже сделали… Её же пришлось собирать буквально по кускам …
Пожимает плечами, добавляет с усилившимся раздражением:
— Обратитесь к пластическим реконструкторам. Но я бы на вашем месте не торопился, дождался окончательного выздоровления. Организм молодой, ткани мягкие, это в нашем возрасте, знаете ли, а у неё… Я бы доверился природе.
*
Смена кадра
*
Камера движется вдоль серо-зелёной стены, потом в открывшиеся двери. В кабинете движение не останавливается, его продолжает встающая навстречу полная женщина-врач, она глядит чуть выше камеры, качает головой:
— Сожалею, но Виталий Павлович просил передать, что не видит смысла продолжать процедуры, за последнее время улучшений не зафиксировано, так что ничем больше не можем вам…
Камера, продолжая движение, делает разворот к дверям, двери раскрываются, накладкой — другие раскрывающиеся двери, другой кабинет.
Старик за столом (высокий, худой, нескладный), всё время смущённо хмыкает:
— Сожалею, что вы… хм… проделали такой… хм… путь…
Пока он говорит, камера делает быстрый объезд кабинета, на секунду задерживается на девочке у окна.
Девочке года три, на ней оранжево-голубой комбинезончик. Она смотрит в окно, виден лишь затылок с коротким ёжиком светлых волос. Окно выходит на Дворцовую площадь, вид немного сверху, этажа с четвёртого. На площади митинг. Транспаранты, толпа, конный наряд. Камера меняет фокус, теперь резко видно стекло, мутно — панораму. По стеклу бегут крупные капли, на улице дождь.
*
Смена кадра
*
На улице дождь. Капли бегут по стеклу.
Молодой женский голос говорит на излишне правильном русском:
— Мы были бы рады, но правила установлены не нами, процедура экспериментальная и доступна лишь совершеннолетним добровольцам, нам не нужны неприятности с ювеналами…
Камера меняет фокус. За окном (первый этаж) — улочка маленького европейского городка, угол ажурной решётки, старый фонарь, лепнина на стенах.
Камера отъезжает.
Девочка по-прежнему смотрит в окно, волосы отросли, закрывают уши. Камера делает объезд кабинета, направляясь к дверям. Цепляет Конти и молоденькую, очень серьёзную девушку за столом. Девушка продолжает говорить, но камера уже в очередном коридоре.
Движение нарастает. В холле какие-то люди, почти все они оборачиваются.
И смотрят.
*
Смена кадра
*
Новый кабинет.
Девочка (со спины) сидит на высоком белом стуле с ажурной спинкой, её ноги в белых колготках и светло-голубых ботинках не достают до пола. Рядом с ней — маленький юркий человечек в белом халате и с гривой таких же белых волос. Он вертит сухонькими ручками её голову, мнёт, поворачивает, приподнимает, щупает. Ему не приходится наклоняться. Поднимает взгляд, пожимает плечами:
— Боюсь, что не могу вам ничем…
(Всё это — очень быстро, камера только успела объехать их с девочкой и вновь устремилась к дверям, окончания слов уже не слышно).
Вновь коридор, движение убыстряется, лица встречных.
Лица — другие.
Выражение на них — то же самое…
Новые двери.
Профессор с бородкой разглядывает чёрные пластинки рентгеновских снимков, складывает их в стопочку, кладёт на стол. Говорит по-немецки, коротко и отрицательно. Пожимает плечами. Лицо у него отстранённо-скучающее.
Новые двери, новый кабинет. Конти сидит на стуле.
Толстый китаец неопределённого возраста пожимает плечами:
— Я врач, а не Господь Бог…
Камера устремляется к двери, но оборачивается на смех и голоса, донесшиеся из открытого окна. Шум прибоя. У окна, забравшись на стул с ногами, девочка лет четырёх. Девочка смотрит в окно, отросшие волосы собраны в хвостик с большим белым бантом. За окном — пляж, море, солнце. Несколько загорелых молодых людей играют в мяч. Шум прибоя и смех становятся тише.
Голос китайца:
— … именно ко мне?.. В Питере есть пара неплохих клиник, я уже не говорю про Новосибирский Центр, почему бы вам…
Камера возвращается в кабинет. На лице Конти — жёсткая невесёлая улыбка, китаец понимает её без слов:
— О-о… А что вы скажете о Лос-Анджелесе?.. О-о… хм-м… или Южная Словения?.. Иртрича не зря называют Творцом Красоты…
Конти продолжает улыбаться, лицо у него закаменевшее, неживое. Китаец меняет тон, теперь он серьёзен и уважителен:
— Даже так… Тогда… — замолкает на минуту, жуёт губы. Добавляет после паузы, задумчиво:
— Тогда вы правы…
Шум прибоя усиливается, заглушая его слова, камера вновь переходит на окно, приближается, отъезжает. Теперь это окно веранды. Стол с остатками завтрака — кофейник, чашки, тыквенные семечки в плоской вазе, тонкие бутербродики. У стола — три стула, на двух, друг напротив друга, — Конти и китаец. Конти уже без пиджака, галстук сбит, причёска растрёпана. Он курит, в пепельнице (на секунду — её крупным планом) — горка окурков.
Третий стул отодвинут от стола к боковому окну. На нём, коленками на сиденье, стоит девочка, положив локти на подоконник и глядя в окно. Шум прибоя (смеха и голосов с пляжа больше не слышно).
Китаец говорит, и шум волн время от времени перекрывает его слова:
— …уяснить, чего вы хотите? Хотите ли вы, чтобы она выиграла конкурс на мисс Вселенную, или же чтобы просто была счастлива? В первом случае — я могу лишь повторить всё то, что вам уже…
(Шум прибоя)
— …что такое красота? Нет абсолютных эталонов. То, что казалось прекрасным вчера, завтра может вызвать лишь…
(Шум прибоя)
Камера уходит с веранды. Скользит по пляжу, мимо рекламного плаката фирменной джинсы: "Ты — это то, что ты носишь!", голос китайца:
— …Мы — это то, что мы носим, будь то одежда или тело. И, главное, — как носим. Изысканное костюм можно носить так, что он покажется грязной тряпкой. И можно выглядеть принцем в застиранных джинсах…
Всё время разговора камера движется по пляжу, потом по воде, на солнце. Солнце становится менее ярким, отступает, касается воды. Камера возвращается на пляж. Конти и китаец вынесли стулья с веранды, от них по оранжевому песку тянутся длинные ярко-синие тени. Девочка сидит на песке. Волосы её растрёпаны, бант развязался. Она зачерпывает песок голубой туфелькой и смотрит, как он высыпается. Она сидит к нам лицом, но лицо это в тени.
— …Воображение — великая сила. Мы становимся такими, какими сами себя представляем. Говорите человеку ежедневно, что он свинья — и он захрюкает…
(Шум прибоя)
— …и что вы думаете? Тюрьмы там действительно забиты теми, кто родился в среду. Потому что им с пелёнок внушалось: раз уж ты родился в среду — тебе судьбой предначертано стать преступником и никакой другой возможности…
(Шум прибоя)
— …Вспомните сказку про Золушку. Знаете, что превращало её в принцессу? Не платье, не туфельки, не карета и даже не принц — это внешняя атрибутика, станьте принцессой, и всё это у вас появится. Её преображала уверенность в себе…
(Шум прибоя)
— …Конечно, она никогда не станет топ-моделью, но при наличии уверенности в себе любой физический недостаток может выглядеть просто милой и пикантной особенностью…
(Шум прибоя)
— …Не в городе, нет, ни в коем случае! Только свой дом, где-нибудь в глуши, без соседей… только свои, проверенные люди, и никаких посторонних контактов, пока она…
(шум прибоя)
— …А я и не говорил, что это будет просто! Но вы всё-таки подумайте, слишком ли это большая цена… Мне почему-то кажется, что не очень. Во всяком случае — для человека, который сумел пробиться к самому Иртричу без трёхгодичной очереди…
Камера наплывает на солнце, солнце желтеет, тускнеет, подёргивается дымкой.
*
смена кадра
*
Тусклое солнце серого городского дня. Вид из окна высотного дома. Серый дым. Камера захватывает руку с сигаретой, и тут обзор закрывают маленькие ладошки, звучит заливистый детский смех.