20 000 лет подо льдом (Забытая палеонтологическая фантастика. Т. XXIII) - Йокаи Мор. Страница 17

Все это я рассказал Бэби, которую начинающий вновь прилив погнал обратно ко мне.

Она вполне насытилась раковинами и потому, спокойно расположившись у моих ног, внимательно слушала мои геологические замечания.

Волны прилива сильно ударялись о берег. Подземное озеро волнуется… Вот это для меня ново!

Обыкновенно такие озера лежат тихо и неподвижно, как зеркало. А это шумит и плещется!..

Наверное, в наружном море бушует буря и отзывается здесь, в этом мрачном подземелье.

Я решил лечь спать, а проснувшись, предполагал опустить в озеро рыболовную сеть, — может быть, и попадутся рыбы, если они водятся здесь.

Нужно сознаться, что, кроме ципринодов, я ни на что не рассчитывал, а между тем, судьба послала мне такую рыбку, что мое почтение!

Долго ли я спал — не знаю, но вдруг мой сон был нарушен таким ужасным храпеньем, что я вскочил, пораженный ужасом…

Правда, Бэби тоже имела обыкновение прилежно храпеть во сне, но она тотчас же прекращала эту музыку, как только я ударю ее но носу.

В данную же минуту храп производился не моей спутницей, да по-моему, даже и сто медведей не могли бы храпеть так сильно. Мало того, пожалуй, и целый полк самых усердных солдат не мог бы испускать таких поразительных звуков!

Казалось, что в течение нескольких минут грохочет гром, который прерывается затем, чтобы возобновиться еще с большей силой! Сначала втягивался воздух, потом выпускался. В первом случае напоминало начинающуюся бурю, во втором — свирепствующий ураган. По временам мотив этой чудовищной музыки изменялся вставкой нескольких более высоких нот, которые оканчивались невообразимой какофонией… Что ж это значит?..

Уж не попали ли мы в пещеру Полифема? Только этот сказочный великан и мог так храпеть.

Перед сном я всегда тушил лампу, чтобы не сгорало зря масло.

Тем не менее я мог все видеть.

Вода светилась. Сквозь волны пробивался фосфорический свет, образуя на гребешках их сплошное, хотя и слабое сияние. Брызги, летевшие на берег, казались огненными искрами.

Посреди этого светящегося маленького моря лежала какая-то громадная бесформенная масса… Это был кит!

Я рассчитывал найти крохотных рыбок, и вдруг судьба мне послала целого кита!

В нем было по меньшей мере сорок метров. Да, такого размера бывают дунайские пароходы!

Голова его наполовину выделялась из воды. Волны свободно переливались по огромной пасти. Под густыми рядами гигантских зубов, доставляющих так называемый китовый ус, виднелся могучий жирный язык. Глаза были полузакрыты. Кит изволил почивать и при этом своим богатырским храпом потрясал все своды пещеры…

Оказывается, что я попал в спальню кита!

Вернее сказать, это была китиха, судя по тому, что на хвосте этого чудовища покоился детеныш — прелестная миленькая крошка… величиной превосходившая взрослого буйвола! Но этот буйвол, по понятиям господ китов, был маленькое, хрупкое и беспомощное существо…

Двумя плавниками, которые, подобно человеческой руке, были снабжены пятью пальцами, этот прелестный китеночек крепко обхватил материнский хвостик и качался на нем, как в люльке.

— Вот бы нам с тобою, Бэбушечка, лакомый кусочек жаркого! — шептал я медведице.

Она разинула пасть и облизалась в предвкушении роскошного блюда.

— Нет, погоди! Нечему еще радоваться! — продолжал я, щелкая ее по носу.

Она заворчала: ей не понравились мои слова или же обидел незаслуженный щелчок по носу.

— Что делать, немного потерпи, дружок! — уговаривал я ее. — Нам не следует причинять этому киту никакого вреда: это важный капиталист, которым надо пользоваться умело и осторожно. Понимаешь, Бэби?

Но она ничего не поняла и продолжала сердито ворчать.

Впрочем, это мало смущало меня. Я знал, что мне было нужно.

Придумав план действия, я начал вычищать и выполаскивать мои банки для консервов.

Я мог бы очень легко убить кита.

Случайно у меня было с собой несколько китоловных острог, из тех, которые начинены взрывчатым веществом. Эти остроги или выпускаются из ружей, или же прямо рукой бросаются в кита. Как только они проникнут в его шкуру, патрон взрывается и убивает животное на месте.

Ведь этот гигант, в котором будет, пожалуй, около полутора тысяч центнеров, обладает очень слабой жизненной силой. Он труслив, как щенок, и достаточно маленькой раны, чтобы убить его.

Мне не хотелось этого делать уже потому, что труп его никак не мог бы быть съеден одной Бэби (мясо кита только и годится в пищу медведям), а стал бы гнить и распространять такой смрад, что мне пришлось бы раньше времени бежать из этой пещеры.

Между тем, храп мало-помалу прекращался… Началось сопение и фырканье.

Из ноздрей кита поднимались кверху две струи, вернее — столба воды. При этом так шумело, как будто выпускали пар из пароходного котла!

Затем китиха зевнула и зашевелила хвостом и разбудила китенка.

«Крошка» очнулся, спустился с своего ложа и неуклюже завертелся вокруг матери, которая издавала что-то вроде нежного хрюканья. Потом эта «счастливая мама» высунула бочкообразный язык. Китенок крепко обхватил его, мать втащила сынка на языке в свою пасть и опять вытолкнула его, не роняя, однако, в воду. Это повторилось несколько раз подряд. Вероятно, таким образом производилось утреннее умывание молоденького кита.

Этим способом мать очищала своего детеныша от впившихся в него баланов — морских пиявок. Не производи она этой процедуры, баланы пробрались бы под кожу китенка и там преспокойно угнездились бы.

Теперь настала очередь действия, которое я давно уже ждал.

Как известно, киты выбирают самые укромные места, чтобы кормить детенышей. Они не любят, когда им мешают в этом важном деле.

Кормление у этих млекопитающих сопряжено с большими хлопотами. У самки на каждой стороне брюха есть по одному вымени, которые отстоят одно от другого метра на два.

Так как молодое животное не может держать голову в воде во время сосания, то мать должна ложиться на спину и таким образом кормить детеныша.

Подсмотреть эту картину редко кому удается… Когда настает время кормления, китиха прячется в безопасное место по той причине, что, лежа на спине, она должна держать голову под водой. В таком неудобном положении самка, конечно, не может ни видеть, ни слышать, и тогда любой из многочисленных сухопутных и морских врагов кита может легко справиться с великаном.

Только благоприятный случай помог мне наблюдать вблизи это редкостное зрелище.

Впрочем, я должен сознаться, что вовсе не был расположен ограничиваться одной скромной ролью наблюдателя.

Когда китиха перевернулась и стала ловить хвостом китенка, чтобы поднять его до вымени, я обратился к чудовищной, но не лишенной приятности «крошке» со следующей речью:

— Не угодно ли вашей морской светлости благосклонно выслушать меня? Я полагаю, вам совершенно безразлично: исполнится ли ваше совершеннолетие годом раньше или годом позже. У вас мог бы быть братец-двойничок, и тогда вам пришлось бы делиться с ним материнским сладким молоком. Почтительнейше прошу вас уступить мне один из имеющихся в вашем распоряжении источников жизни.

Проговорив все это самым вежливым и успокоительным тоном, я взял большое ведро и подплыл с ним к китихе. Добравшись как можно осторожнее до молочного источника, я улегся рядом с китенком.

Молодой морской барин немного поворчал, но прогнать меня не мог; когда он замахивался на меня хвостом, я толкал его ногой. Это продолжалось до тех пор, пока он серьезно не поверил, что я ему братец.

При этом я преспокойно вытягивал каучуковой трубочкой (на всякий случай прихваченной мной из лаборатории) молоко из второго вымени.

Ведро наполнилось наполовину.

Я окончил свое дело раньше китенка. Он еще продолжал сосать, а я уже давно находился на берегу.

Дележ совершился великолепно. У меня оказалось восемь литров вкусного жирного молока, превосходящего питательностью коровье.