20 000 лет подо льдом (Забытая палеонтологическая фантастика. Т. XXIII) - Йокаи Мор. Страница 5

Очевидно, медведи могли только счистить мясо с этого скелета, но растащить его самого они были не в состоянии.

Над ним же, примороженное к блестящему своду, как бы реет в воздухе чудовищных размеров художественное создание: сажен в двадцать длиной плезиозавр, то есть одетый в природный панцирь крокодил с длинной лебединой шеей, страшными зубами в разинутой пасти и с чешуйчатым хвостом. Лед покрыл его всего серебряной корой, так что, глядя на него, невольно вспоминается мифический левиафан.

Я вовсе не удивился, что эта картина произвела такое потрясающее действие даже на медведей. До сих пор они работали тут в темноте, и потому знали свои сокровища лишь по чутью.

Какие же еще неисчерпаемые сокровища находятся в этой пещере?

Повсюду обрисовывались сквозь лед очертания первобытных зверей допотопного мира, зверей, еще не разобранных на виды и классы. У некоторых виднеются только одни чудовищные головы удивительно странных форм. Остальные же части скрыты подо льдом.

И мясо всех этих животных, хранившись двадцать тысяч лет подо льдом, вполне съедобно!

То, что до сих пор было истреблено медведями, не составляло заметной убыли в этих громадных запасах. Но каждый кусочек доставался бедняжкам лишь с величайшим трудом: им приходилось слизывать лед с добычи.

А так как этот лед очень толст, то слизывать его понемногу составляет труд чисто каторжный. Ну, теперь дело пойдет несравненно скорее: я в несколько минут сделаю им то, на что у них тратились целые часы.

Господа медведи только что занялись было вылизываньем тучного мастодонта из массивного льда. К счастью, они еще не добились своей цели, а то бы мне не спастись никакими фокусами. Ведь даже домашние животные злятся и рычат на своих лучших друзей, когда те мешают им во время еды. Самое же дикое животное, между тем, становится податливым, когда видит, что его хотят накормить.

Прежде всего, я оградил свои сани от нападений, поставив в них треножную сковороду с горящими угольями. Огонь держал здешних граждан ледяного царства в почтительном отдалении.

Затем я взял топор и лом, повесил себе лампу на спину и принялся за освобождение мастодонта из ледяного пласта. Благодаря моим крепким и острым орудиям, мне было нетрудно пробить брешь во льду и достать ногу чудовища.

Двухсотвековой окорок!

Зная, что самый вкусный кусок у слоновых пород составляет подошва, я отпилил ее для себя. Одна она весила по крайней мере двадцать пять фунтов.

Ломом я отделил бедро. Мясо, действительно, было совершенно красное, свежее и сочное.

Вся медвежья шайка расположилась вокруг меня, с благоговейным страхом глядя на мои действия и уже заранее облизываясь в ожидании лакомой трапезы.

Ждать им пришлось-таки довольно долго. Когда я замечал в них признаки нетерпения, я наводил на них луч лампы, и они сразу успокаивались. Сосредоточенный яркий свет укрощает даже самое дикое животное.

Сначала я попробовал крохотный кусочек подошвы. Вкус был недурен, но мясо напоминало своею жесткостью каучук. Убедившись таким образом, что мне неудобно будет столоваться заодно со здешними почтенными обитателями, я отдал подошву королевской медвежьей чете.

Потом я отрезал столько больших кусков мяса, сколько было уже укрощенных медведей.

Особенно щедро наделил я свою шестерню, желая вполне привязать ее к себе. Кожаные недоуздки оставили заметные следы вокруг их шеи, и поэтому я отлично узнавал их в громадной медвежьей стае.

Оставшееся было отдано «черни». Одной ноги мастодонта с избытком хватило на всех.

Пока медведи насыщались, я спокойно мог привести в исполнение задуманный мною во время работы план.

Благодаря врожденной смелости, мне раньше всегда удавалось выходить целым и невредимым из опасности. Но тут, посреди нецивилизованного варварского племени, нужна была особая изворотливость ума, чтобы удержаться на высоте положения.

Не мог же я серьезно полагаться на шаткую дружбу этих грозных владык северных льдов! Каждую минуту кому-нибудь из них могло прийти в голову неодолимое желание снести с меня череп и живьем содрать шкуру. Примеру же одного наверняка последовали бы все его собратья.

План мой состоял в следующем.

Посреди пещеры, как я уже говорил, зияла глубокая пропасть. Над нею тянулся сводообразный, солидный ледяной мост.

С большими усилиями втащил я сани на этот мост, любуясь на роскошные прозрачные пилястры, местами тянувшиеся вверх из пропасти.

У меня был, между прочим, захвачен с собой аппарат вроде того приспособления, которым городские каменщики снаружи поднимаются до верхних этажей зданий.

Этот аппарат я прикрепил, посредством вбитой в лед железной полосы, к середине моста, и затем, собрав с собой часть своих пожитков, сам спустился в бездну.

Я хотел прежде всего отыскать себе, для постоянного местопребывания, укромное, недоступное для других местечко.

В пещере было теплее, чем где-либо. На «Тегетгофе», когда перестали отапливать его, мороз доходил до 28 градусов. На открытом же воздухе доходило до 32 градусов, а в пещере термометр показывал всего 12. Когда же я спустился во вторую пещеру, оказывалось только 8 градусов.

Это очень удивило меня. Обыкновенно теплый воздух всегда стремится вверх, здесь же было как раз наоборот. Причина этого странного явления выяснилась впоследствии.

Я начал искать себе подходящее помещение.

Две наклоненные одна к другой ледяные плиты образовали прекрасный шатер, под которым я и уложил все, что было в санях.

Для этого я должен был раз двадцать подниматься и спускаться на аппарате.

Наконец, все благополучно было доставлено вниз и убрано.

Теперь я в буквальном смысле слова мог сказать, что все мое предприятие основано на льду или, вернее, во льду.

Второй главный вопрос состоял в том, как бы мне наготовить себе мясных консервов.

У меня был папинский паровар, в котором даже самые жесткие кости превращаются в мягкую кашу. Паровар имел крепкие широкие ножки, так что я мог поставить его на любом месте ледяной поверхности и безопасно раскладывать на нем огонь.

Но откуда же мне взять топливо? О, его тут сколько угодно! Небольшой напас дров и каменного угля, имевшийся у меня, должен был служить для растопки, а настоящим топливом могло прекрасно служить допотопное мясо.

Наиболее пригодные в пищу части мяса я буду варить, а все остальное пойдет на топку.

Захватив лампу, я пошел осматривать мясные запасы.

Пещера, представлявшая невообразимо обширную залу, имела полом совершенно гладкую и ровную ледяную поверхность.

Под этой зеркальной поверхностью скрывался необозримый музей допотопных зверей, нагроможденных друг на друга безобразными массами. В каком положении застигла их вода, ворвавшаяся в пещеру во время геологического переворота, в таком они и остались на вечные времена.

Целый хаос разнообразных чудовищ представился тут моим изумленным взорам при ярком свете лампы!

Бесформенные, неуклюжие массы с птичьей головой и туловищем крокодила, уродливые произведения природы: толстокожие, чешуйчатые, покрытые панцирями чудища, великаны весом в четыреста центнеров, с двухсаженными клыками и громаднейшими рогами, образуют целые горы. Вперемешку с ними таинственные двойные существа животного мира, летавшие по воздуху и карабкавшиеся по деревьям, бывшие птицами и имевшие четыре ноги; <они> были покрыты шкурой, с густой шерстью и, кроме того, обладали крыльями. Тут же виднелись змеевидные чудовища с рогами на голове и копытами на передних ногах, черепахи с длинными хвостами и лягушки с челюстями, вооруженными острыми зубами.

Меня интересовало, собственно, не это собрание редкостей, но богатейший выбор различного рода мяса, представившийся мне в этом складе.

О самых крупных животных я нисколько не заботился; я знал заранее, что мясо динотерия и англотерия может быть разжевано разве только медвежьими зубами; мне же, быть может, пригодится детеныш этих великанов, если он попадется. Положим, этот детеныш, даже в самом нежном возрасте, будет величиной с нынешнего взрослого вепря.