Дом малых теней - Нэвилл Адам. Страница 8

Женщина улыбнулась — сквозь узкую полоску губ блеснули маленькие желтые зубы.

— Садитесь, пожалуйста. Мод подаст нам чай.— Эдит Мэйсон говорила так, будто не замечала присутствия домоправительницы, чей уход из гостиной ознаменовался сердитым стуком захлопнутой двери.

Даже безупречно сохранившаяся викторианская гостиная, набитая чучелами, не могла затмить Эдит Мэйсон во плоти. На ее древнее костлявое лицо налипло так много пудры, что туго натянутая кожа походила на вымоченную в хлорке заготовку из папье-маше. Красные каемки век придавали ее крошечным глазам отталкивающий вид. Губы были настолько бесцветными, что практически отсутствовали, а переносица — настолько тонкой, что походила на лезвие: падавшие сбоку лучи солнца будто бы преспокойно проходили сквозь прозрачный хрящ, не встречая ни малейшего сопротивления среды. От такого лица трудно было не отвести взгляд с содроганием, но Кэтрин как-то совладала с собой. Участливым взором она принялась изучать замысловатую прическу, венчавшую сморщенную голову хозяйки этаким праздничным тортом. В седые пряди старухи было вплетено множество серебристых накладок. Внутри этой конструкции было явно не меньше килограмма ватина. Такой стиль Кэтрин видела только в исторических драмах или на женских фотографиях начала 1900-х годов. Ей захотелось думать, что хозяйка приняла такое обличье из-за нее, устроила своеобразный показ мод ради оценки специалиста. Она не знала, как реагировать, что делать, что говорить. Она просто смотрела не отрываясь.

— Мне девяносто три, дорогуша. И за все эти долгих девяносто три года ни разу у меня не возникало соблазна размалевать губы этой вашей кошмарной помадой.— Строгий взор Эдит Мэйсон впился в губы Кэтрин.— Трудно поверить, но были славные времена, когда помада считалась пошлостью. Меткой шлюхи.— Последнее слово разнеслось по комнате с такой силой, что Кэтрин моргнула. Наверное, это такая месть, подумала она, за то, что с таким явным ужасом пялюсь на этот взрыв на кондитерском заводе, что случился у нее на голове.

Отсюда надо уходить, пришло в голову следом. Несмотря на несметные богатства, явившиеся ее изумленному взору в одной-единственной комнате, безошибочный инстинкт подсказал Кэтрин, что если она останется, произойдет что-то очень нехорошее. По своему профессиональному опыту она знала, что величайшие сокровища очень часто охраняют самые хитрые и кровожадные драконы.

— Но что вы, девушки, можете поделать? Живете по чужим правилам. Да и мы, бабушки, тоже никогда ничего в этом мире особо не решали.— Старуха улыбнулась, но на этот раз и глазами тоже. Кэтрин пришлось улыбнуться в ответ.— Прошу.— Эдит Мэйсон взмахнула костлявой рукой. На черном шелке платья с высоким воротом пальцы были так мертвенно-бледны, что Кэтрин, как завороженная, проследила все движение руки до конца. Когда она поняла, что руку облегает перчатка, у нее отлегло от сердца.— Смотрите. Не сомневаюсь, вам не терпится поглазеть на наши вещички. Бьюсь об заклад, вы так и рветесь подобраться к ним. Назначить им цену.

— Я никуда не тороплюсь.

— Не нужно ложной скромности. Не люблю я ее. Давайте-ка сразу проясним: мы никого сюда не приглашали, чтобы расстаться с нашей собственностью. С вещами, которые сейчас ни одна душа в мире не способна создать, не говоря уже о том, чтобы понять их истинное значение и ценность. Нам нужен кто-то, способный уразуметь, что именно создавалось здесь когда-то. Да, раньше мы сотрудничали с вашей фирмой ко взаимному удовлетворению, но на аукцион дадим добро только тогда, когда сыщем человека, наделенного в должной мере проницательностью и тонкостью восприятия. Так что считайте это еще и собеседованием.— Старуха поморщилась — похоже, слово «аукцион» далось ей с большой болью. Если Кэтрин не привиделось, в глазах Эдит сверкнули слезы, прежде чем она отвернулась к окнам.

— Ваш дом…— Кэтрин не знала, что сказать, но чувствовала, что что-то сказать должна.— Он просто невероятный.

Выражение лица старухи мгновенно изменилось, и Кэтрин едва сдержалась, чтобы не отшатнуться с отвращением. Эдит Мэйсон улыбнулась еще шире, продемонстрировав еще больше зубов и ошметков десен, из которых они выпирали.

— Знали бы вы, до какой степени. Впрочем, может, и узнаете,— улыбка превратилась в хищный оскал,— если мы решим нанять вашу фирму.

— Мы очень рады такой возможности. Получить от вас приглашение и…

— Да, да. Замечательно, дорогуша. Вы начинаете мне нравиться. С того момента, как я увидела вас на той дорожке, я поняла, что в вас есть смирение. И что оно подлинное. Анам здесь нравятся хорошие манеры, мисс Говард. Нам нравится тишина. Нам нравится, когда никто не лезет в наши дела… А вот что нам не нравится, так это…— Мысль повисла в воздухе незавершенной, и Эдит вновь устремила взгляд в другой конец комнаты, словно там был кто-то невидимый, с чьим мнением тоже следовало считаться. Кусочек сажи стукнулся о решетку камина изнутри, и обе женщины вздрогнули. Эдит с опаской посмотрела в сторону камина, затем вновь обратила свой жуткий взгляд на Кэтрин.

— Что вам известно о моем дяде?

Кэтрин уставилась в пол, чтобы избежать этого пристального, невыносимого взгляда, и увидела палас ручной работы, местами прикрытый восточными ковриками. Она постаралась собраться с мыслями, но мысли тому противились и куда-то разбегались. Средневековый геометрический рисунок бордово-зеленого паласа мозолил глаза. Маленькие стекляшки таращились на Кэтрин из каждого утла, упиваясь ее затруднительным положением. Одна только собака вроде бы сочувствовала ей.

Она сомневалась, что здесь ей дадут много говорить, да и вряд ли что-нибудь из сказанного ею будет старухе интересно. Она решила, что если все же заговорит, каждое ее слово будет лишь поводом для отповедей и возражений. А к такому отношению она так и не привыкла, несмотря на практику длиною в жизнь.

Она заставила себя сосредоточиться.

— Мы знаем…

— Кто «мы»? Вы здесь одна.

— Я… Я, конечно, знаю о его непревзойденном гении таксидермиста.— Она подумала о каталоге, который мысленно составила на предыдущей неделе.— Судя по тому немногому, что когда-либо выставлялось, он был величайшим в своем деле. А мой коллега сказал мне, что ваш дядя был еще и легендарным кукольником.

Эдит на лесть не поддалась.

— Они не продаются. Они были ему как дети, и они — не для чужих рук.

— Само собой. Но того, что я вижу в одной этой комнате, вполне хватит на выставку.

Старуха обвела взглядом гостиную.

— Они мои. Он сделал их для меня, когда я была ребенком. И они, дорогуша, меня в гроб сопроводят. Так что советую не строить на них планы.

Ну и зачем я здесь тогда, назрел вопрос у Кэтрин.

— Они составляют мне компанию — здесь, в моей комнате. Помогают скоротать время. А его здесь проведено очень много. Больше, чем вы можете себе представить.— Теперь голос хозяйки звучал грустно:— Не так ли, милый мой? — Эдит Мэйсон протянула руку, похожую на птичью лапку, и дотронулась до головы собаки. Но, похоже, красного сеттера больше интересовала гостья — он продолжал поглядывать на Кэтрин с почти что человеческим участием, словно говоря: «Ну ты и влипла, подружка». Она ответила псу слабой благодарной улыбкой.

В ответ резкому неприятному смешку Эдит звякнули фарфор и хрусталь.

— Храбрец Горацио все так же морочит людям голову. Он был любимым псом моего дяди. Чемпион по ловле крыс. Но свою последнюю крысу бедный Горацио поймал в одна тысяча двадцать восьмом году, дай Бог памяти. Дядя вверил его моим заботам. А он все еще ждет возвращения хозяина. Днем и ночью. Как и все мы, правда, милый мой храбрец?

Кэтрин в полном изумлении смотрела на собаку. Пес — тоже чучело? Не может такого быть! Выражение морды, поза, глянцевый отлив шерсти, влажный нос, влажные глаза… Как? Она встала и подошла к белкам, глазевшим на нее с крышки рояля, бросила на них быстрый взгляд эксперта. Она не удивилась бы, если бы одна из них дернула носом, а другая метнулась бы рыжей пушистой молнией к занавескам и повисла на ламбрекене.