Коллекция (ЛП) - Литтл Бентли. Страница 8

Занятия музыкой закончились.

И тогда я понял.

Конечно, первым чувством была сила. Невероятная, неконтролируемая, неограниченная сила. Я могу быть кем угодно. Любым. И я могу измениться по своему желанию.

Но это чувство почти сразу и исчезло, оно сменилось более пронизывающим ощущением страха. Могу ли я контролировать эту силу? Если да, то как? Если нет, то почему? Исчезнет ли она в конечном итоге? Или она станет сильнее? Изменила ли эта сила, или проклятие, или чудо только меня; а мое ближайшее окружение, а весь мир, в котором я живу? Могу ли я изменить историю? Каковы будут осложнения, последствия и все остальное? Миллион мыслей одновременно зазвучал в моей голове.

Испытание, подумал я. Мне нужно все проверить. Мне нужно убедиться, что со мной не играют, что это не какой-то сложный обман или психологическая игра разума.

Сначала я попытался думать определенную команду. Я жираф, сказал я себе.

Ничего не произошло.

Что ж, это кое-что доказало. Чтобы измениться, заявление надо произнести вслух. Я уже собирался произнести эту фразу, когда остановился. Если бы я сказал: «Я жираф», — и действительно стал жирафом, вполне возможно, что я навсегда остался бы таким. Жираф не может говорить. Я бы не смог сказать: «я человек» и изменить себя.

Страх обрушился снова; сильный, более мощный. Я вспотел. Мне нужно быть очень осторожным. Надо думать, прежде чем говорить. Если я не буду рассматривать все возможности и потенциальные побочные эффекты каждого заявления, которое я сделаю с этого момента, я могу навсегда изменить свою жизнь. И не только к лучшему.

Так что вместо того, чтобы проверить мою новообретенную способность, я вернул свои документы секретарю, пробормотал простое «Спасибо» и поспешно вернулся в свою комнату. Оказавшись внутри, я закрыл и запер дверь и затянул на окнах все занавески. Свет остался включенным. Я хотел на это посмотреть.

У меня было зеркало в полный рост на обратной стороне дверцы шкафа. Я всегда считал себя модным человеком и не мог без него. Оно действительно мне было необходимо. Я открыл дверцу шкафа, снял всю одежду и встал перед зеркалом. «Я Толстый», сказал я.

Изменений не было видно. То есть, это не произошло во времени. Я был тощим, потом стал толстым. Я не раздувался и не набирал стремительно вес, ничего подобного. На самом деле я не изменился физически. Я совсем не изменился. Скорее, реальность изменилась. В одну секунду я весил свои обычные 145 фунтов и это факт. В следующую секунду факты изменились. Я весил почти 300 фунтов и это тоже факт.

И это изменило мир.

Я сохранил все воспоминания о моей «реальной жизни», но у меня также была новая и совершенно другая жизнь — моя жирная жизнь. И мир ей соответствовал. Я знал, что у меня всегда были проблемы с весом, и что после того, как моя девушка умерла от лейкемии, еда стала навязчивой идеей, неврозом, серьезной проблемой. Я попробовал несколько диет, но ничего не получалось. Еда была моей потребностью. И я любил фисташковое мороженое.

Я посмотрел в зеркало на свои тройные подбородки и переполненный живот. Я выглядел, как большой шарик белого теста. «Я худой», сказал я.

Мир снова изменился. Я не был толстым. У меня никогда не было девушки с лейкемией. Я ненавидел фисташковое мороженое.

Это была другая реальность.

На этом мои «испытания» или «эксперименты» закончились. Прямо тогда я все и прекратил. Я не понимал этой силы, не знал, как ею пользоваться, не хотел с ней справляться. И я был полон решимости не использовать ее ни по какой причине. Я поклялся никогда больше не произносить ни одного предложения и сдержал слово.

Удивительно, как люди умеют приспосабливаться ко всему, у человека есть врожденная способность адаптироваться к изменениям, какими бы радикальными они ни были. Люди, живущие рядом с химическими свалками, вскоре перестают замечать вонь; люди, живущие на пляже, вскоре перестают слышать бесконечный грохот волн.

Все это есть совершенствование. Ибо я довольно быстро привык к моей силе и сдержал обещание, воздержался от ее применения. Сила стала частью меня. Я почувствовал себя спокойно.

Но это случилось снова.

Однажды, с треском провалив экзамен на одном из самых важных курсов, сидя в своей комнате, чувствуя себя подавленным и жалея себя, я подумал: Почему бы и нет? Почему бы не использовать силу? Почему бы не использовать ее, чтобы получить то, что я хочу от жизни?

Я тщательно продумал свою речь. Не хотелось все испортить. В конце концов, я придумал то, что казалось идеальным для моей цели, и был готов это сказать. Я снова стоял перед зеркалом. «Я окончил Гарвард с докторской степенью в области политических наук, и теперь я президентский консультант», сказал я.

И все это было правдой. Знания о моей предыдущей жизни сохранились, финансовые проблемы, трудности при изучении истории в Университете Южной Калифорнии во время администрации Эйзенхауэра, но это были воспоминания о прошлом. Теперь я стал другим человеком — одним из самых блестящих умов в популярном Белом доме у популярного Стивенсона.

Переходного периода не было. Я знал свою работу и был хорош в этом. Все знали и приняли меня. Превращение прошло идеально.

Однако сила раздражала меня в повседневной жизни. Я приветствовал людей обычным «я рад тебя видеть» и вдруг обнаруживал, что очень рад, что они зашли. Или я мог сказать: «Я сожалею, что вы должны уйти», и, когда они, наконец, уходили, я был в слезах. В особенно тяжелые дни я бормотал себе под нос: «меня тошнит от этой работы», а потом, сразу же почувствовав эффект, мне пришлось выпалить: «Я люблю эту работу, мне от нее хорошо!»

Но я мог так жить. Сила не доставляла мне больших проблем.

До 5 Июня.

Особенно серьезный и запутанный кризис возник с участием Германии и Советского Союза. Мы были на чрезвычайном заседании кабинета министров в канцелярии президента, обсуждали план наших действий. Министр обороны предложил нам «блефовать», чтобы выйти из возможной конфронтации, угрожая первым ударом.

— Черт возьми, они и так уже боятся нас, — сказал он. — Они знают, что мы однажды сбросили бомбу, и пусть они знают, что мы не побоимся сделать это снова.

Неожиданное число членов кабинета согласилось с ним.

— Нет, — возразил я. — В данном случае необходимо дипломатическое решение. Военные угрозы лишь усугубят ситуацию.

Министр снисходительно улыбнулся:

— Послушай, — сказал он, — твои теории могут быть хороши на занятиях в колледже, они могут работать в учебниках, но они не работают в реальной жизни. Я занимаюсь этими вопросами последние двадцать шесть лет, большую часть своей жизни, и мне кажется, я кое-что о них знаю. Ты здесь чуть больше года. Я не думаю, что ты в состоянии решать такие вещи.

Я был в ярости:

— Может, я и не был здесь так долго, как вы, но у меня есть кое-что, чего вам, кажется, не хватает — здравый смысл. Вы действительно думаете, что угроза ядерной войны положит конец этому кризису? Конечно, они этого не сделают. Я знаю это, и ты это знаешь. Кроме того, я считаю, что такие действия приведут к полномасштабной военной конфронтации. И никто из нас этого не хочет. Мы должны все решить мирно.

Аргументы вскоре закончились, и президент, выглядя усталым и немного напряженным, поблагодарил нас за наше участие и отправился принимать решение.

Я был у себя в кабинете, когда пришло известие, что советские войска начали полномасштабную ядерную атаку. «Пожалуйста, пройдите в бомбоубежище», раздался голос из динамика над моей дверью. «Без паники. Пожалуйста, пройдите в бомбоубежище. Это не учение».

Результат поразил меня.

— Я верю, сказал я. — Я знаю.

Судьба плана министра, страны и, возможно, всего мира была в моих руках, и я этого не знал. Я ужасно все испортил. Нападение было прямым результатом моих заявлений.

Я запаниковал. Я не был уверен, что смогу думать достаточно быстро, чтобы остановить надвигающуюся смерть и разрушения, и предотвратить Холокост. Но я знал, что должен спасти себя. Это было инстинктивно.