Уинтер-Энд - Рикардс Джон. Страница 12

— Я уже говорил, что делать этого не стану. Но поверьте, ко времени вашего возвращения в Бостон вы будете знать, почему умерла эта медсестра.

— Вы хотите сказать, что именно вы ее и убили?

— Я говорю лишь, что знаю, почему она умерла. И вы узнаете.

Обещание это произносится тоном очень ровным — словно он сообщает, что хочет купить еще одну порцию выпивки. В обычной ситуации я стал бы сейчас давить на подозреваемого, подталкивая его к признанию. Однако, хоть Николас и не уходит от общения, как прежде, у меня все же нет ощущения, что он может расколоться. Некий инстинкт подсказывает мне, что пока от нажима на него лучше воздержаться.

Я закуриваю новую сигарету и меняю тактику:

— Вы сказали, что верите в Бога, Николас. Вы принадлежите к какой-нибудь церкви?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Мы стараемся сделать так, чтобы тюрьма не мешала человеку исповедовать веру — какую угодно. Вы христианин?

Николас улыбается мне:

— Я не христианин. Не мусульманин, не еврей, не буддист и так далее, но мне очень нравится присущее Богу чувство юмора. Даже притом что шутки Его бывают порой жестокими. Вам не рассказывали в школе о Чарльзе Райланде?

— В школе я многое пропускал мимо ушей.

— Он был богатым деловым человеком, потратившим год на строительство церкви в вашем родном городе — в то время, когда его жители еще вырубали окрестные леса под пастбища. В самый разгар первого богослужения в здание церкви ударила молния, и Райланд, а с ним священник плюс еще восемнадцать человек погибли в огне пожара.

— Итак, вы верите в существование Бога и дьявола. И что же, по-вашему, Анджела Ламонд горит сейчас в адском пламени?

— Адское «пламя» в данном случае выражение вряд ли уместное, мистер Рурк. Вы знаете, где была написана Библия? В Восточном Средиземноморье. Жаркий климат. Пустыни. Песчаные бури, засухи. Жаркая погода — зло. Подозреваю, что так эта ассоциация и возникла. Я бы сказал, что для нашей части света больше подошла бы «ледяная пустыня».

— В ней Анджела Ламонд и пребывает?

— Да.

— И чем она это заслужила?

— Вы повторяетесь, мистер Рурк, — вздыхает Николас.

— Это потому, что мне кажется, будто я зря трачу время, — отвечаю я. Возможно, мое раздражение вызвано тем, как он вздохнул, возможно, я просто сыт по горло его дурацкими разглагольствованиями. — Надеюсь, вам, в конце концов, хватит ума, чтобы понять: избежать тюрьмы вы сможете, только рассказав мне о том, в каком свете вы видите всю эту историю. Думаю, будет лучше, если вы перестанете изображать придурка и сообщите мне что-нибудь полезное для вас.

— Какие нехорошие слова, мистер Рурк. Уверен, ваши родители не этому вас учили.

— Вы явно не знали моих родителей, Николас. Когда их что-то злило, они ругались, как и все прочие.

Он улыбается — так, словно я сказал нечто смешное:

— А вас что-то злит?

— Меня всегда злили самодовольные умники. Ну так что, вы поможете мне?

— Я вам уже помог, мистер Рурк. Просто вы этого не заметили. Приезжайте повидаться со мной завтра утром или, может быть, сегодня под вечер. Когда вы узнаете чуть больше о цели, к которой идете, я освещу для вас часть дороги к ней.

Я ненадолго задумываюсь, потом киваю, гашу сигарету.

— Хорошо, увидимся позже. Надеюсь, тогда вы начнете рассказывать мне, что и как.

Я прошу стоящих за дверью помощников шерифа отвести подозреваемого в камеру и отправляюсь на поиски Дейла. Он сидит в своем кабинете, разговаривая с мужчиной в полицейской форме.

— Алекс Рурк, — говорит Дейл, — это Оуэн Марш, заместитель шерифа. Он выполняет большую часть моих служебных обязанностей, пока я занимаюсь делом Ламонд.

Я протягиваю Оуэну руку.

Заместитель Дейла выглядит его ровесником, но только он похудощавее и нос у него красный — от лопнувших под кожей капилляров.

— Вот и познакомились, мистер Рурк, — отвечает он и, кивнув Дейлу, уходит.

— Как там наш общий друг? — спрашивает Дейл.

— У меня такое чувство, что я к чему-то подбираюсь, — отвечаю я, — однако дело продвигается очень медленно.

И я заговариваю о том, ради чего искал Дейла:

— По дороге сюда я видел издали «Святого Валентина». Твои люди не заглядывали в него, когда осматривали место убийства?

Дейл задумывается, потом качает головой:

— Нет. Никакой информации о том, что это имеет смысл сделать, у нас не было. А что?

— Да просто поворот на дорогу к этому зданию находится всего в полумиле от места преступления. Мы исходили из предположения, что преступник привез Анджелу из города. Но что, если он двигался в противоположном направлении, с юга? Тогда водитель лесовоза и не мог ничего увидеть, когда проезжал мимо, — ни преступника, ни жертвы на шоссе еще не было.

— Ты собираешься съездить, осмотреться там?

— Да. На всякий случай.

Дейл кивает, и я замечаю в его глазах проблеск какой-то эмоции, мелькнувший и исчезнувший.

— Хочешь, чтобы и я поехал с тобой?

— В этом нет нужды. Если кто-нибудь начнет приставать ко мне с вопросами о том, что я там делаю, покажу ваш значок. А найду что-нибудь, так позвоню. В противном случае увидимся вечером за ужином. Ты, кстати, где живешь-то?

— Френсис-стрит, четырнадцать. Приезжай в полседьмого, в семь.

— Хорошо, Дейл, до встречи.

Едва я выхожу из здания, звонит мой телефон.

— Алекс, — произносит женский голос, — это Джемма Ларсон, из больницы. Я только что еще раз осмотрела ступни Анджелы Ламонд.

— Привет, Джемма. Что вам удалось найти?

— Несколько микропроколов на коже. Я бы сказала, что она шла босиком по дороге.

— Я так понимаю, песчинок в них не осталось?

— К сожалению, нет.

— Ну, всего сразу не получишь. Спасибо, что перезвонили так быстро, Джемма. Если у меня что-то появится, я свяжусь с вами, хорошо?

— Конечно, — говорит она. — Буду только рада. До свидания.

— До свидания.

Я делаю медленный выдох, сажусь в машину и еду в Уинтерс-Энд.

Гравийная дорожка возле детского дома «Святой Валентин» шуршит под колесами, когда я пытаюсь подобраться поближе к зданию на холме. Сквозь камни пробился сорняк, вокруг сплошные заросли бурьяна, и лес уже начал предъявлять права на отвоеванную у него когда-то территорию. Вокруг садовые деревья в цвету, дорожка, обсаженная березами и ясенями, укрыта зеленым пологом листвы. Примерно в ста ярдах от развалин виднеются осыпающиеся остатки каменной ограды с чугунными коваными воротами. Ворота заржавели и стоят распахнутыми, я оставляю машину прямо за ними, посреди того, что было, как я полагаю, усыпанной гравием автостоянкой. Цветущие вишни роняют белые лепестки на заросшую сорной травой лужайку. Похоже, когда-то это было красивое место.

Я выхожу из машины, и мне сразу бросается в глаза некая странность: двойной след — полоски примятой травы, пересекающие парковочную площадку. Я задумываюсь, не позвонить ли Дейлу, не вызвать ли команду криминалистов, однако, поскольку следы эти сами по себе ничего не означают, решаю сначала осмотреть дом.

Проверив пистолет — на всякий случай — и сунув за брючный ремень болторез, я беру фонарь и направляюсь к дому.

«Святой Валентин» нависает надо мной — четырехэтажное здание из красного кирпича и алюминия, надстроенное поверх более старого дома, очертания которого еще угадываются внизу. Несколько окон выбиты. Висевший на парадной двери замок вырван вместе с цепью и дверными ручками, однако на сухой листве, устилающей крыльцо, никаких следов не видно. Я схожу с крыльца, включаю фонарь и проникаю в дом через окно.

В немногих сохранившихся у меня с детства воспоминаниях о посещениях этого места «Святой Валентин» выглядит очень чистым, спартанским, похожим на больницу. Теперь здесь пахнет старыми опилками, сыростью и запустением. На покрытом плесенью коврике под окном лежат занесенные ветром листья вперемешку со всякой ерундой, брошенной при закрытии детского дома — парой пластиковых пакетов, плюшевым медведем. Где-то в глубине этого мрачного строения что-то постукивает по полу. Я прохожу по залам, надеясь отыскать следы недавнего посещения. Когда ветерок врывается в разбитые окна здания, слышится подобие вздоха, словно старый дом дремлет и тихо посапывает во сне.