Я возвращаю долг (СИ) - Шварц Екатерина. Страница 5

Нет, спать с ними я совершенно не хотел, хотя от добровольно предложенного хорошего женского тела никогда не отказывался. Все же одного раза достаточно. Но они могли пригодиться мне для добычи информации. Придется искать другие каналы.

И тут я вспоминаю про Веру, а ведь она теперь работает в гостинице, значит поможет мне добыть информацию, а главное — возможно, я получу доступ к бумагам заведения. Неожиданно взгляд цепляет что-то голубое в витрине магазина — это летнее женское платье. Его фасон и цвет снова заставляют меня окунуться в прошлое, помогают моим воспоминаниям пустить трещины по сдерживающему их бетону. Точно такое платье было на Вере в день нашего знакомства. С тех пор я просто влюблен в голубой цвет, потому что он изменил мою жизнь — девушка в платье цвета неба показала маленькому мальчику, что в этом мире есть добро и любовь.

Не раздумывая, быстро захожу в магазин.

— Девушка, — обращаюсь я к продавцу, — я хотел бы приобрести у вас платье, которое выставлено на витрине.

— Конечно, это эксклюзивная модель, — быстро начинает тараторить продавец.

Я не слушаю ее болтовню о достоинствах платья, меня совершенно не интересует его уникальность и стоимость — я просто хочу его купить и покупаю. Выхожу из бутика, оставив за дверями довольную от продажи дорогущего платья девушку-консультанта, и только сейчас задумываюсь: для чего я его купил? Может, чтобы подарить Вере? Нет, это просто был порыв, прорыв моего прошлого наружу.

Начинает накрапывать дождь. Погода словно чувствует мое портящееся настроение. Поднимаю ворот куртки и быстрым шагом возвращаюсь в гостиницу. В холле здания ко мне услужливо бросается сам директор. Небольшого роста, с темными волосами и темными, почти черными глазами он напоминает мне злого карлика, который сидит и охраняет золото. Оно, в принципе, так и есть: он выжимает все соки из этого заведения, обирая постояльцев выдуманными штрафами за порчу имущества и лишая премий сотрудников.

— Господин Ньюман, — с напущенной любезностью в голосе обращается он ко мне, — простите, что отвлекаю Вас, но мне бы хотелось обсудить с Вами рабочие моменты.

— Рабочие моменты? — вместо согласия я задаю ему вопрос, чем вгоняю его в ступор. — А какие у нас с Вами могут быть рабочие моменты? Я что, Ваш сотрудник?

— Нет, что Вы, — сконфуженно отвечает мне Альберт Игоревич (так его зовут), — я не так выразился. Я хотел бы обсудить с Вами условия нашей сделки.

Он снова улыбается, словно надеясь, что от его улыбки я расцвету, но глаза просто сияют от предвкушения наживы.

— О какой сделке Вы говорите? — мне просто нравится издеваться над ним. — Я всего лишь озвучил Вам, что, заметьте, возможно могу приобрести данную гостиницу, но это не означает, что я ее точно куплю. Пока я думаю, стоит ли вкладывать деньги в столь убыточное заведение.

— Вы не будете покупать? Как убыточное? — Альберт Игоревич определенно растерян, он смотрит на меня глазами, полными удивления, и машет руками. — Этот бизнес не убыточен, — берет он себя, наконец, в руки, — и приносит хороший доход.

— Возможно, — соглашаюсь я с ним и тут же парирую, — но ваш персонал распущен и не выполняет своих обязанностей, тому пример ваши горничные.

— Но Вы же сами пригласили их вчера к себе, — со злостью говорит директор.

— А они с радостью согласились, — усмехаюсь я, — хотя должны были категорически отказаться. О чем это говорит? О распущенности в коллективе, о Вашем личном невнимании и бесконтрольности. Я считаю, что мне не нужна гостиница, в которой работает такой персонал.

— Мы заменим сотрудников, — с нотками шипения в голосе бубнит директор, которого определенно вывели из себя мои слова.

— Ну вот тогда и поговорим, а сейчас извините, я бы хотел отдохнуть.

— Хорошо, — Альберт Игоревич снова улыбается, — только я бы попросил Вас больше не устраивать «вечеринки», как вчера. Знаете ли, Вы у нас не единственный постоялец, есть и другие люди, которые хотят покоя, а еще Вы обязаны придерживаться правил, у нас нет НИ ДЛЯ КОГО исключений.

Мне смешно. Хочется рассмеяться в голос. Альберт Игоревич, наконец, решил показать, что он директор. Он шел ко мне, уже мысленно подсчитывая свою прибыль, а я его обломал. Вот он и хочет указать мне мое место. Но у него это не выйдет.

— Хорошо, — отвечаю с улыбкой и ухожу, последнее слово все равно останется за мной.

Слышу, как Альберт Игоревич пыхтит, а потом зовет управляющую:

— Зина!

Так, эта Зина весьма интересная особа. Горничные проговорились, что она сильно ворует, не гнушаясь тащить с работы все, что плохо лежит. Нужно о ней узнать побольше.

Подхожу к двери номера и на мгновенье замираю, крутя в руках пакет с платьем. Как мальчишка, ей Богу. Мне двадцать четыре года, у меня два образования, я бегло говорю на трех языках, а не могу зайти в простой гостиничный номер. Открываю решительно дверь и замираю на пороге.

Пока меня не было, Вера успела все убрать: не просто отмыть, а наполнить этот уголок каким-то внутренним теплом. По сути ничего не изменилось, только энергетика в помещении поменялась — мне хочется войти внутрь, вдохнуть всей грудью запах чистоты и осенней свежести, которая льется из приоткрытого окна.

Вера оборачивается, и мы встречаемся взглядами. За столько лет я не смог забыть этой синевы. Меня озаряет вспышка — я подсознательно встречался чаще всего именно с голубоглазыми девушками. Совпадение? Нет, вряд ли.

Лицо Веры раскраснелось от работы, а волосы растрепались. Мне приходится взять себя в руки, чтобы не подойти и не убрать выбившиеся пряди ей за ухо. Просто продолжаю на нее смотреть. Она мило краснеет, отводит взгляд... А потом начинает оседать на пол. Спасибо отцу и его настойчивому желанию отдать меня в секцию борьбы — мгновенная реакция позволяет мне поймать Веру почти у самого пола. Ее лицо побелело, губы чуть синие... Что с ней?

Разрываюсь между желанием вызвать скорую и самому как-то ей помочь. Бросаюсь с Верой на руках к раскрытому окну и распахиваю его на всю. Аккуратно кладу ее на широкий и длинный подоконник. А сам бросаюсь к кулеру с водой. Наливаю стакан и быстро обратно к Вере — она уже приходит в себя. Я бережно беру ее на руки и несу к кровати. По пути Вера открывает глаза. Ее взгляд расфокусирован, но недолго, как только она осознает произошедшее, в ее взгляде вспыхивает страх. Она, и без того маленькая, еще больше сжимается на моих руках и произносит одними губами мольбу:

— Отпустите меня, пожалуйста, мне идти надо.

— Вам сейчас лучше полежать, Вы плохо выглядите, — говорю я.

— Нет, не надо. Я просто немного устала, вот и все.

Говорит, а сама уже дрожать начинает, и явно от страха. Неужели меня боится? Быть такого не может! Вера, все еще бледная, упирается руками мне в грудь.

— Отпустите же, прошу.

— Хорошо, хорошо, — я аккуратно опускаю ее на пол.

Странная она какая-то. Ей помочь хотят, а она от страха трясется.

— Пожалуйста, — молит снова, — не говорите начальству, что мне плохо стало — мне эта работа необходима.

— Да я и не собирался говорить, — почему-то оправдываюсь, — Вы уверены, что с Вами все в порядке? Может Вас проводить?

— Нет, — она отрицательно качает головой. — Спасибо, я пойду.

Быстро обходит меня и торопливо собирает рабочий инвентарь. А потом так же быстро покидает комнату, словно ей неуютно в одной со мной комнате. Пару минут еще стою в замешательстве от ее поведения. Взгляд падает на пакет — платье осталась у меня. Да и как бы я его подарил? Непонятно. Ладно, подождем удобного случая.

Чтобы как-то убить время я нахожу для себя занятие: проверяю почту, отвечаю на некоторые послания, что-то читаю, но в голове ничего толком не оседает — мои мысли заняты Верой. Они возвращаются к ней снова и снова. Группируясь, перестраиваясь, они, наконец, приобретают четкое очертание и становятся единым целым — я все эти годы хотел встретиться с ней, узнать, как изменилась ее жизнь, что произошло с ней за это время. Я ей никто — мальчишка, которого она не выдала тринадцать лет назад, которому сказала, что надо верить и не бояться изменить жизнь, но сама она изменила свою? Она же хотела этого?