Химмельстранд - Линдквист Йон Айвиде. Страница 56

— А как ваши дела, Майвор?

Взгляд чудесный — доброжелательный и наивный.

Дальше скрывать нельзя. С той самой секунды, когда она увидела Джимми Стюарта, Майвор внезапно поняла: Дональд, скорее всего, прав. Все это не более чем сон. Как еще объяснить, что давно умерший Джимми Стюарт стоит перед ней живее всех живых, жмет руку и спрашивает, как у нее дела.

Но в таком случае... в таком случае и сам Дональд — не Дональд, а продукт ее сна. И ни в коем случае не наоборот. Дональду никогда, ни при каких условиях не приснился бы Джимми Стюарт. Скорее Оса-Ниссе21.

— А чему вы улыбаетесь?

Майвор ругнула себя — можно ли быть такой невежливой. Погрузилась в дурацкие фантазии, а Джимми стоит и ждет ее ответа.

— Так... от удовольствия встретиться с вами. Со мной все хорошо.

Джеймс Стюарт задумчиво кивнул, будто она сказала невесть что глубокомысленное. Ей и вправду хотелось бы сказать что-то умное или сострить... что угодно, лишь бы не выглядеть провинциальной дурочкой. Но в голову ничего не приходило, кроме совершенно неуместного вопроса: как же он, Джеймс Стюарт, мужчина ее мечты, — как он только может делить постель с этой Оливией де Хэвилленд?

Но не спросила, естественно. Удержалась.

— А с кем у вас назначена встреча?

Джимми Стюарт повернулся и мотнул головой в том направлении, откуда пришел сам. Майвор проследила его взгляд и чуть не упала — Джимми пришлось придержать ее за руку. На этот раз никаких эмоций его прикосновение не вызвало, потому что сознание целиком было поглощено увиденным.

Прогулочным шагом, с глуповато-рассеянной улыбкой на губах к ней направлялся Элвуд Дауд, ее любимая инкарнация Джеймса Стюарта. Но ее бы это не удивило, если бы метрах в пятидесяти за ним, развязно покачиваясь, не следовал на задних лапах Харви — двухметровый кролик.

И, как ни странно, именно Харви заставил ее насторожиться. Сколько раз она представляла, как беседует с Элвудом Даудом, как ее обнимает Уилл Локхарт, человек из Ларами... но Харви? Харви даже нет в фильме, вернее, он там есть, но он... не настоящий. Не бывает двухметровых кроликов, а этот еще и бабочку носит... как его там называли... Попрыгунчик.

По спине пробежал знобкий холодок страха. Все, что она видит, — сплошное безумие, а безумие опасно. Радостное, томительное возбуждение от встречи с Джеймсом Стюартом как ветром сдуло.

— Послушайте, Майвор... — начал было Джимми, но она уже не слушала: с дрожью отметила еще одну деталь. Деталь, на которую мог обратить внимание только истинный фанат Стюарта, — цвет его шейного платка. Не темно-красный, как должен быть, а алый. В точности такой же, как у двухметрового Попрыгунчика.

Что-то во всем этом не то, какой-то обман, и хотя она не могла определить, с какой целью ее обманывают и в чем именно он, этот обман, заключается, вдруг ей захотелось, чтобы Дональд был рядом. Он раньше других почувствовал этот обман, только выводы сделал странные.

Она отвернулась от Джимми, пошла к кемперу Стефана и встала на четвереньки. Бенни уже догрыз шланг. Лежал и напряженно смотрел не на нее, а мимо — куда-то в поле. И кошка тоже выглядела испуганной — навострила уши и смотрела туда же, куда и Бенни. Будто он сказал ей, куда надо смотреть.

— Бенни... — позвала Майвор. Песик словно очнулся — повернулся к ней и уставился карими глазенками, точно ожидал инструкций. — Бенни... найди хозяина. Найди хозяина, Бенни.

***

Всегда приятно получить задание. Бенни уже несколько часов не знал, куда себя девать. Все не так, как должно быть. И самое странное — с этой Кошкой. У него не было ни малейшего желания залаять на нее или погнаться — с какой стати? Кошка оказалась вполне понятным существом — куда понятнее, чем все остальное.

Те же Внуки, к примеру. Издалека они пахли так, как и должны пахнуть, — совершенно новенькие, хрупкие существа. Но когда они уже здесь, в лагере, примешивается еще какой-то запах. Так пахнут вещи, долго лежавшие в лесу. Запах... пусть очень слабый, но он есть, и ничего не сходится. Внуки так пахнуть не могут.

К тому же на них невозможно смотреть. Солнца нет. Тоже, конечно, странно, но смотреть на Внуков почти так же больно, как на солнце. Бенни и не смотрит — только нюхает, и никак не может соединить запахи.

«Найди хозяина», — сказала Хозяйка. С удовольствием. Подальше от этих непонятных и страшноватых Внуков. Бенни выполз из-под прицепа, добежал до своей валяющейся на траве перевернутой корзинки и обнюхал ее — больше для вида. Так полагается. На самом деле он прекрасно знал, как пахнет их кемпер. И след взял сразу, еще до корзинки.

Он с невероятной скоростью помотал головой, стряхивая ненужные запахи, и пустился бежать, сначала потихоньку, потом все быстрее и быстрее.

Бенни всегда затруднялся, когда надо было удерживать в голове много мыслей, поэтому совершенно забыл о Кошке. Но на бегу услышал за спиной мягкое эхо своих лап. Он оглянулся. Кошка бежала за ним, длинными прыжками — как эти странные звери умудряются так бегать! Бенни не уверен, что его новая приятельница поняла задание. Но она решила его сопровождать, и это приятно. Он коротко тявкнул, и Кошка ответила то ли урчанием, то ли мурлыканьем. Надо будет разобраться, что она хочет сказать, издавая эти странные звуки.

Скорее всего, довольна. И это тоже приятно. Они прибавили скорость.

***

У Изабеллы начали трястись руки — так всегда бывало, когда в организме открывалась эта ненасытная дыра. Голод ощущался, как неутолимый зуд. С отвращением почувствовала, что из подмышек начал капать пот. Еще не факт, что сможет что-то съесть, — язык распух так, что вот-вот начнет вываливаться изо рта.

Разочарование и боль почти лишили ее разума. Все потеряно.

Белому она не интересна. Ее мечта о возможности другой жизни разбита. Никакой другой жизни нет. Она обречена на вечное заключение в страдающем, истерзанном теле. Она никому не нужна. Никакой спаситель не явится. Рот словно залит расплавленным свинцом — и пусть. Чем хуже, тем лучше.

Я разрушаюсь.

Она вошла в вагончик и не сразу смогла открыть ящичек с лекарствами потными и дрожащими руками. В упаковке ксанора осталось три таблетки. Руки настолько тряслись, что на то, чтобы выдавить их из-под фольги, ушло не меньше минуты. Сунула таблетки в рот, распухшим языком переправила за щеку и подошла к крану. Оказалось, кран уже открыт, но в резервуаре нет ни капли. К вкусу крови во рту добавилась ядовитая горечь таблеток — начала расползаться их защитная оболочка. Из глаз брызнули гневные слезы.

Молли. Молли. Молли.

Она повернулась — лэптоп открыт, экран черный. Нажала кнопку старта — ничего не произошло. Сел аккумулятор.

Схватила бутылку виски, запила таблетки. При этом резанула такая жгучая боль, будто она сунула в рот раскаленный электрод электросварки. У нее вырвалось рычание, и в ту же секунду Изабелла услышала вопрос:

— А что ты делаешь, мама?

На пороге стоит Молли и улыбается. Головка чуть склонена набок. Интонация точно та же, как когда она просила научить ее красить ногти на ногах. У Изабеллы потемнело в глазах. Она с неизвестно откуда взявшейся энергией одним прыжком преодолела расстояние до дверей и закатила Молли такую оплеуху, что та пролетела в воздухе, ударилась головой о кухонный шкафчик и сползла на пол, обхватив ручонками голову. Уже не в состоянии справиться с охватившей ее яростью, подскочила к дочери и ударила ногой в живот. Молли слабо простонала, скорчилась и затихла.

Изабелла уже занесла ногу, чтобы растоптать ей голову, как в сознании грохнуло, будто кто-то ногой открыл дверь, будто в непроглядной тьме сверкнула близкая молния. Она наступила на волосы дочери.

Череп... ее... маленький череп...

Что со мной? Дочь валяется у меня под ногами. Скорчилась от боли в животе. Кашляет.