Одиссея барона Урхо - Голубев Алексей. Страница 2

Деревенские жители переглянулись, и вперед выступил кузнец.

— Господин, — начал он, — в деревне беда.

Барон нахмурился. В местном понимании беда — это когда сгнил семенной запас или уже целую неделю рыбаки никого не могут поймать в море и просят снизить их повинность. Снизить повинность — значит будет меньше денег. Меньше денег — это всегда плохо, даже если торговца видишь раз в два-три месяца. Прокрутив в голове этот мысленный ряд, Тонен повернулся к пришедшим и недобро уставился на говорившего.

— Что за беда?

— Из леса не вернулись четыре ребенка.

Барон с облегчением рассмеялся:

— И вы хотите, чтобы я поискал их? Полазил по вашим чащам, из которых воняет, как у вас изо рта, и покричал «ау»? Еще раз придете с такой просьбой, получите по двадцать ударов кнутом, а сейчас — вон отсюда.

Кузнец при этих словах замялся, и тогда его речь продолжил деревенский староста. Он старательно подбирал слова, но сообщение, которое он пытался ими выразить, стало от этого лишь еще более бессвязным.

— Господин, утром они ушли впятером. Вернулась одна девочка, вся в крови. Она рассказала, что… Они и те четверо, которые не вернулись, они играли в лесу… Они решили поиграть у того дерева, что на поле в самой середине острова. На них напало чудовище. Тайка говорила, что оно огромное и много зубов. Это чудовище схватило Айто, разорвало, кровь забрызгала всех вокруг. Все остальные начали бежать. Но до деревни добралась лишь Тайка. Оно…

— Тихо! Чтоб тебя и твой корявый язык! — Барон брезгливо поднял руку. — Что за бредни! Я же сказал, вон отсюда!

— Господин! — снова вступил в разговор кузнец. — Это правда! Дети могут быть еще живы. Если они залезли на дерево…

— А Тайка вся в крови, — робко добавил кто-то из пришедших.

Барон грязно выругался, снова нахмурился и застыл в раздумье. Лень, извечная спутница разума, боролась в нем… с чем? В рыцарских романах, которые барон читал в детстве запоем, герои защищали прекрасных дам или своих сюзеренов. Крестьян не было в этих романах в принципе. Феодальное сознание не очень-то любило замечать людей, которым они были обязаны всем, что имеют, и которых за это отчаянно презирали. С другой стороны, феодальный договор предусматривал, что серф не только работает на феодала, но и получает от него какую-то защиту. И на южных границах империи землевладельцы, хорошо знавшие цену своим работникам, довольно неодобрительно относились к попыткам барона увести пару крестьянских дочерей с собой в поход в виде… хм… поварих. Доходило и до поединков. В конечном итоге долг сюзерена и банальная скука с минимальным преимуществом одолели лень.

— Если я поеду в лес и найду всех живыми, то повешу каждого третьего из пришедших, и тебя, староста, в первую очередь. — Нехитрые арифметические подсчеты барона заметно напугали жителей деревни. — Возможно, тогда деревенщина выберет кого поумнее.

Его воины тем временем бросили дела и с любопытством прислушивались к диалогу. Барон заорал на них, чтобы они вернулись к своим обязанностям, и они для виду завозились вполсилы вокруг баллисты. Барон несколько секунд мрачно смотрел на их действия, от которых орудие все-таки мало-помалу приобретало боевой вид, и потом подозвал самого высокого:

— Молке! Хватит изображать бурную деятельность! Иди приготовь моего коня, да надень сам боевой доспех и возьми арбалет. Выбери как следует, лопнет тетива — я прослежу, чтобы лопнула вся кожа у тебя на спине.

Здоровый мужчина с роскошными усами, недобро оскалившись на жителей, побрел вниз по лестнице. Барон снова повернулся к деревенским жителям и продолжил металлическим тоном:

— Значит, чудовище. А вы, самые здоровые в деревне мужики, вместо того, чтобы послать сюда кого-то одного, а самим взять по топору, трусливо ринулись за мои стены? Хуже женщин. Вон отсюда!

Никто не стал доказывать барону, что одного жителя деревни он бы не стал даже слушать. Делегация спешно покинула башню, лишь кузнец, которому Тонен сделал знак остаться, покорно потупил голову и молчал.

— Это ты новый кузнец? — уже спокойно спросил его барон.

— Да, господин.

— Ты прислал странные наконечники для копий. Если они сломаются, я сломаю тебе руки, чтобы, когда они зажили, ты знал, как делать оружие.

— Да, господин, — смиренно ответил кузнец.

— Молод ты еще для кузнеца, — уже совсем мирно сказал Тонен. — Первый раз вижу, чтобы в двадцать лет становились кузнецами. Многие в подмастерьях до старости перебиваются. Колдовством не балуешься?

— Никогда, господин, — изо всех сил замотал головой кузнец.

— Хорошо. У тебя речь почти как у грамотного. Пойдешь со мной, покажешь дорогу. Я места южных варваров знаю лучше, чем этот островок. Ты не в замке говорить учишься, когда меня нет? Больно язык у тебя ловкий. Увижу рядом с моей сестрой — зарублю, как свинью, а труп скормлю псам.

Кузнец лишь пожал плечами, впрочем, барон и не ждал какого-либо ответа.

— Ладно, иди отсюда. Жди за воротами, не порти воздух. — Голос барона снова стал жестким, и кузнец счел за лучшее исчезнуть с его глаз.

По лесной тропинке, ведущей к месту, о котором рассказала уцелевшая девочка, они двигались втроем. Барон ехал на огромном боевом коне. Несмотря на все недоверие к деревенским сказкам, он надел полное боевое облачение, взял лучший меч и даже боевое копье. Сначала это была лишь ностальгия по тем временам, когда облачение вызывало восторженный трепет у его соотечественников и ужас у варваров, которым пришлось противостоять ему в битвах. Это потом, в деревне, увидев окровавленную одежду, которую мать девочки уже хотела бросить в печь, он более серьезно, чем намеревался, выслушал бессвязный рассказ ребенка и, выехав за пределы деревни, расчехлил копье и поставил его вертикально в стремя. Теперь оно иногда задевало за нависающие над тропинкой ветки, и тогда кузнец вздрагивал, на что барон каждый раз презрительно усмехался. Конь его шагал неторопливо и был от этого не в восторге. Он привык, что обычно барон двигается более быстрым темпом, и поэтому время от времени недоуменно фыркал. Но по бокам от Тонена пешком шли его оруженосец и кузнец, и именно это, несмотря на все неудовольствие коня, и определяло скорость их необычной процессии.

— Долго еще? — спросил барон у кузнеца.

— Десять минут пешком, — ответил кузнец.

— Что же вы своих детей так далеко отпускаете, если здесь так не безопасно. Сами-то штаны на полях у самой деревни протираете.

Кузнец пожал плечами:

— В том-то и дело, что всегда было безопасно. Сколько жили мы здесь, на острове, ничего опаснее змей никогда не было.

Барон покачал головой:

— Странно все это. Одежда ее вся в крови, и кровь явно хлестала с такой силой, что обычному зверю это сделать невозможно. Дьявол, да сколько я повстречал разных смертей, похожее видел, только когда человека перерубали почти пополам. Или пополам, без почти. Были у нас рыцари, очень гордились таким ударом. Раз — и срубят какому-нибудь пленному варвару полтуловища. — И после минутного молчания добавил: — Правда, в бою почему-то у них так не получалось.

Оруженосец Молке подергал своими пышными усами, которые составляли предмет тайной зависти доброй половины мужского населения деревни.

— Да, Молке, я тоже вспомнил тот случай. Придурком он был, придурком и помер, даром что из благородных, — сказал барон. Было видно, что им обоим пришло в голову что-то, связанное с войной на южных границах империи.

Несколько минут они ехали в молчании, вдыхая сырой весенний воздух. Потом барон вдруг остановился и начал вглядываться в даль.

— А ну-ка смотрите все на то дерево!

Их маленький отряд все еще был в лесу, но перед ними уже виднелось поле, на котором дети собирали ягоды, перезимовавшие под снегом. Где-то в середине поля возвышалось дерево, которое только начало подергиваться легким зеленым пушком. На него и указывал палец барона. Кузнец начал старательно вглядываться, и ему показалось, что на дереве как будто кто-то сидит.