Никто не любит Крокодила - Голубев Анатолий. Страница 3

В Швейцарии, где Платнер жил постоянно, у него было несколько довольно солидных предприятий, приносивших ему хороший доход и позволявших жить широко, а не просто безбедно. На треке и на шоссе он не смог бы, конечно, сколотить таких денег. Но в седле он сделал себе громкое имя, которое сумел удачно пустить в дело. Он влез во многие солидные фирмы и рекламные агентства. Сметка, расчет, энергия и десятки других добрых качеств, уживавшихся в Платнере, позволили ускорить оборачиваемость такого капитала, как спортивное имя.

За пять лет коммерческой деятельности Оскар стал богатым и независимым человеком, который очень трезво решил, что заработанных денег хватит до конца жизни и теперь надо только жить. Он вновь вернулся в спорт. Теперь Платнер ездил по миру в роли менеджера, представителя федерации или члена жюри. Ездил просто так, для удовольствия, поскольку, как выяснилось, даже ему, человеку преуспевающему, нелегко без привычного велосипедного мира, которому он посвятил лучшие годы жизни. Платнер возвратился к велосипеду, как Гобсек к своему сокровищу, — пользоваться им он не мог, а расстаться не хватало сил.

Оскар говорил на четырех языках одинаково остро, умно и бойко. И потому был незаменимым собеседником, внимательным и веселым переводчиком между людьми, которые не знали какого-нибудь общего языка.

Салон первого класса почти пустовал. Оскар, склонившись к самому уху миловидной, средних лет американки, шумно, с жестикуляцией, рассказывал какую-то смешную и, судя по всему, пикантную историю. Американка заливчато хохотала и через каждые два слова экзальтированно вскрикивала: «Нет, правда?!»

Оскар, увидев Роже, прервал рассказ и представил Дюваллона своей соседке:

— Познакомьтесь, самая яркая велосипедная «звезда» Франции! Только не говорите, мадам, что вы никогда не слышали имени Роже Дюваллона! Юноша этого не переживет!

— Нет, правда? Это сам Роже Дюваллон? Сам Крокодил?!

— Браво, мадам! Именно так его зовет весь спортивный мир. И отнюдь не за то, что со слезами на глазах он пожирает все велосипедные титулы, которые только возможны. Скорее за то, что именно так он поступает со всеми хорошенькими женщинами!

— Нет, правда?!

Роже пожал плечами, — он не терпел пустую светскую болтовню. Когда-то подобное «узнавание» дамочки, судя по всему, весьма далекой от спорта, привело бы его в восторг, заставило переполниться чувством собственного величия, но сейчас оно его даже не тронуло. Крокодил попросил:

— Оскар, угостите рюмкой хорошего коньяка?

— Да, да, охотно, — откликнулся Оскар. Он подозвал стюардессу:

— Три коньяка, пожалуйста!

— Как?! Месье Крокодил пьет коньяк перед самым состязанием? Вы ведь сказали, что гонка начинается завтра?!

— Конечно, завтра! А коньяк пьется сегодня! Впрочем, по Гринвичу, «завтра» уже наступило!

— И вы надеетесь после этого успешно выступить?! — Насчет «успешно» сказать трудно. Но от коньяка всегда появляется желание что-нибудь сотворить…— Роже многозначительно посмотрел на Оскара. — К тому же коньяк прибавляет резкости… Коньяк, мадам, это наш бензин! Если в двигателях самолета сгорает бензин, то в нас горит лучший французский коньяк! Оскар умиленно кивал головой:

— Крокодил — умница. Он очень напоминает Рик ван Лоя. Вы знаете, мадам, этого очаровательного бельгийского гонщика? Широкой души человек! Только один недостаток не позволял Рику стать идеальным — он никак не мог научиться произносить решительное «нет», когда речь заходила о деньгах. Самый тихий шелест крупных банкнотов действовал на него подобно гипнозу и легко мог заглушить голос разума.

«При чем здесь Рик ван Лой? — думал Роже, потягивая коньяк. — Ты, старая лиса, рассказываешь о себе. Шелест деньжат действовал на тебя не меньше, чем на Рика. Ты тоже имел в велоспорте все, но не имел своего „я“, когда на сцену выходили тугие денежные мешки. И по любви к шелесту банкнотов вы с Риком близнецы».

— Да-да, — продолжал Оскар Платнер. — Иногда очень трудно произнести «нет». Этим словом, кстати, очень злоупотребляли наши бабушки. Не находите?! Правда, современные женщины вполне справедливо стали о нем забывать. А в велосипедном мире «нет», сказанное вовремя, порой делает даже слабого гонщика сильнее самого сильного. Надо только уметь сказать «нет»… Вот возьмите его — Оскар ткнул пальцем Роже в плечо. — Он великолепный гонщик, великолепный парень с великолепным спортивным характером. Помню, он закончил однажды Гентскую шестидневку очень усталым, а ему предложили выгодный контракт. И он собрался с силами — смею вас уверить, это было сделать нелегко — и сказал «нет». А потом взял отпуск и уехал отдыхать в горы…

Роже внимательно посмотрел на Оскара, пытаясь понять суть скрытой иронии. Но тот смотрел на Роже своими смеющимися серыми глазами так искренне приветливо, что Роже совсем успокоился, так и не поняв, знает ли Оскар, что он был тогда в горах с Цинцы.

— О мадам! Зато потом он был силен в туре Фландрии как никто! Если мне не изменяет память, Роже, ты выиграл с разрывом почти в пять с половиной минут?

Роже кивнул.

Оскар продолжал безудержно кокетничать с соседкой.

— Да, мадам, настоящий гонщик очень похож на мудрую женщину: он всегда должен быть в экстраформе. Взять Крокодила. Гонки для него — удовольствие. Ему стоит огромного труда не само выступление в гонках, а подготовка к состязанию, поддержание экстраформы. Дождь или холод — он должен быть в седле. Простите меня за многословие, мадам, но я уважаю людей, которые выбрали одну из самых трудных в мире профессий. Крокодил относится к числу таких людей.

«Да, Платнер, — думал Роже, — ты тоже любил велоспорт. Ты и сейчас любишь его. Но больше всего в этом мире ты обожал деньги. Пожалуй, даже сейчас, когда ты закончил выступать и живешь в свое удовольствие, ты не можешь сказать толком, зачем тебе столько денег».

Густой старый «Арманьяк» взбодрил Роже и настроил на несколько скептический лад. Положив свои длинные костлявые руки на острые колени, он молча слушал и не слушал Оскара. Лишь изредка, в случае необходимости, вяло поддакивал.

«Все мы отличные ребята, когда не сидим в велосипедном седле, — думал Роже, — но каждый из нас хоть раз, да делает в жизни большую ошибку. Каждый, но только не Оскар. Он даже оставил спорт именно тогда, когда купался в лучах славы, когда был непобедимым Оскаром Платнером, любимцем велосипедных фанатиков. Пожалуй, я слишком затянул с уходом. Вот и Том… А ведь он был на шесть лет моложе меня. И кто знает, не моя ли вина, что он не ушел из спорта живым. Ему было неудобно, как и мне когда-то, покидать спорт раньше стариков.

А сегодня вопрос ставится так: или уходить совсем, или переходить в «Фаему», команду не бельгийскую по своей сути и тем более не французскую. Мне, старику, будет нелегко найти себя в новой команде. Я уже никогда и нигде не буду чувствовать себя хозяином, как прежде, в «Пежо». Но с каждым годом выбор все ограниченнее. И то, что меня погнали на заштатную гонку, — лишнее подтверждение тому. Никакие слова шефа о необходимости покорения Американского континента не обманут меня. Для шефа я уже конченый человек. Самое время оставить спорт. Том не сделал этого… И судьба распорядилась по-своему…»

— Скажите, Оскар, — прощебетала американка. -Верно, что вам приходится пользоваться этими ужасными… как их… допингами? Я — как-то видела лицо одного парня после допинга! Будь моя воля, я запретила бы их совсем!

— Ну и что? Запретите, а дальше? — поддразнил ее Оскар. — А знаете ли вы, что в наши дни даже хлопковая коробочка содержит двадцать процентов дакрона? К тому же гонка не прогулка с барышней под луной. Почему же запрещать пользоваться допингами гонщикам, делающим обычную тяжелую работу, когда людям других профессий это не возбраняется? Ведь женщине не запрещают глотать противозачаточные таблетки или принимать обезболивающие средства при родах? Мы, гонщики, рожаем в жизни гораздо чаще, чем вы, женщины! Мы рожаем победы!